Ал. Разумихин. Классика и классики
Эссе 104. Пушкин: «Мой брат по крови, по душе»
27 октября 2022
1831-й год — уходит из жизни Антон Дельвиг. Лицейскому другу было 32 года. О безвременной смерти праздного сибарита, «сына лени вдохновенного» и насмешника Пушкин, находясь в Москве, узнает от Плетнёва только через четыре дня. Поэтому ни Пушкин, ни его московские друзья на предание земле барона Дельвига в Петербурге на Волковом*, которое состоялось 17 января, не успевали. Через десять дней после похорон москвичи — Пушкин, Баратынский, Вяземский и Н. Языков — после панихиды «совершили тризну» по нему. Трагическая судьба Дельвига подтверждает пушкинские слова, какие он написал, размышляя о Грибоедове, о превратностях литературной славы:
«Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов».
* В 1934 году его прах перенесён в некрополь мастеров искусств (Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры).
Дельвиг и Пушкин были не похожи ни характерами, ни внешностью. Но у них, говоря высоким стилем, была общность эстетических потребностей и духовного устремления. После Грибоедова только по Дельвигу Пушкин изливал так свою горечь постигшей утраты, которая для него была и личная, и литературная. Из письма Плетнёву:
«Ужасное известие получил я в воскресенье. <…> Грустно, тоска. Вот первая смерть мною оплаканная. Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нём как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду — около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и всё.
Вчера провёл я день с Нащокиным, который сильно поражён его смертию, — говорили о нём, называя его покойник Дельвиг, и этот эпитет был столь же странен, как и страшен. Нечего делать! согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так.
Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров — и постараемся быть живы».
«Постараемся быть живы» — сказано тут совсем не для красного словца. Скорбь об утрате друга позже выльется у Пушкина в строфу стихотворения, написанного к лицейской годовщине в 1831 году:
И мнится, очередь за мной,
Зовёт меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в толпу теней родных
Навек от нас утекший гений.
Строки об ушедшем друге появлялись неоднократно в переписке с друзьями:
«Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть».
«<его> жизнь была богата не романическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами».
«Я знал его в Лицее — был свидетелем первого, незамеченного развития его поэтической души — и таланта, которому ещё не отдали мы должной справедливости. С ним читал я Державина и Жуковского — с ним толковал обо всём, что душу волнует, что сердце томит». (Выделено Пушкиным. — А. Р.)
Характерная деталь: Пушкин посвящает Дельвигу, если не ошибаюсь, больше, чем кому либо, стихотворных строк: «Послушай, муз невинных…», «Блажен, кто с юных лет увидел пред собою…», «Любовью, дружеством и ленью…», «Се самый Дельвиг тот, что нам всегда твердил…», «Послание Дельвигу» («Прими сей череп, Дельвиг: он…» , «Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?..», «Сонет» («Суровый Дант не презирал сонета»), «Дельвигу» («Мы рождены, мой брат названый…»), «Чем чаще празднует Лицей», «Художнику» («Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую…»).
За несколько лет до смерти друга в стихотворении «К Языкову» (1824) Пушкин написал о Дельвиге: «Мой брат по крови, по душе». По нынешним понятиям, сказал самое главное, что люди говорят друг другу: ты и я — мы одной крови, мы оба разумные люди, при любых обстоятельствах умеем «сохранить мир своей души, своих интересов, среди которых интерес к литературе — самый главный».
Причём Пушкин высоко ценил Дельвига как поэта. И, думается, дружеские отношения не были тому причиной. Пушкин отмечал у него необыкновенное чутьё изящного, умение не допускать ничего запутанного, «лишнего, неестественного в описаниях, напряжённого в чувствах».
Колоритная история: происходя из старинного рода лифляндских баронов, до поступления в Лицей Антон не знал немецкого языка. Зато русским языком владел виртуозно. И русскую литературу, по свидетельству директора лицея Е. А. Энгельгарда, он знал лучше всех своих товарищей. Редкий, даже уникальный для той эпохи случай: в нём не было ничего иноземного. Слова знаменитого романса «Соловей мой, соловей» (1825), воспринимаемые многими как народные, принадлежат перу Дельвига и изначально были посвящены Пушкину, отправленному из столицы на Юг. Помнится, я упоминал, что даже Пущин своему другу, когда тот пребывал в Кишинёве, а позже в Одессе, писем не писал. И я понимаю его — вроде как не о чем было: точек соприкосновения не находилось. Тогда как между Дельвигом и Пушкиным переписка не прерывалась. Им было, о чём поговорить.
В те годы, с 1821-го по 1825-й, Дельвиг служил в Императорской публичной библиотеке — был помощником библиотекаря, Ивана Андреевича Крылова. Леность не помешала Дельвигу стать недурным издателем. Он редактировал альманахи «Северные цветы», составившие конкуренцию «Полярной звезде» Рылеева, и «Подснежник».
В конце 1829 года родилась идея «Литературной газеты». Пушкину было отказано в издании газеты. Разрешение было получено Дельвигом, но при условии отказа от публикации политических известий. Новое периодическое издание, выходившее раз в пять дней, поддержано Жуковским, Крыловым, Вяземским, Баратынским, Плетнёвым, Катениным, Ф. Глинкой, Кольцовым, Д. Давыдовым. Пушкин даже готовил его первые номера, а потом передал бразды правления Дельвигу. Главная задача газеты — «знакомить образованную публику с новейшими произведениями литературы европейской и в особенности российской» и противостоять «торговой журналистике» Ф. Булгарина, М. Погодина, Н. Полевого, Н. Греча, О. Сенковского*. Первое говорится вслух, второе подразумевается.
* Последнего современный читатель, возможно, припомнит по знаменитому псевдониму его — «барон Брамбеус». Имя этого критика и беллетриста, любимца русской публики 30-х годов, считалось «синонимом остроумия и глубокомыслия». Однако с подачи критиков С. Дудышкина и Д. Писарева он вошёл в историю определением «Сенковский — дилетант русской словесности».
Ещё была задумка-надежда, что издание будет прибыльным. Но выгоды газета не принесла, к тому же просуществовала недолго — была запрещена. Поводом для закрытия стала даже не публикация, а процитированные четыре строки из стихотворения французского поэта Казимира Делавиня на тему об открытии в Париже памятника жертвам Июльской революции. Они были расценены цензурой как прославление революции 1830 года.
Источник: https://dzen.ru/a/Y1pPNVX6YBThnm6v
