"КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » "КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём! » Художники и Писатели » Бунин Иван Алексеевич-первый русский Нобелевский лауреат по литературе


Бунин Иван Алексеевич-первый русский Нобелевский лауреат по литературе

Сообщений 61 страница 80 из 114

1

http://sa.uploads.ru/t/Mvd1r.jpg
Ива́н Алексе́евич Бу́нин
(10 (22) октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — русский писатель, поэт, почётный академик
Петербургской академии наук (1909), первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе (1933).
Официальная формулировка решения о награждении Бунина Нобелевской премией оказалась неожиданно точной: «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической литературы» .

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Творчество Бунина – крупное художественное явление в русской литературе двадцатого века. Горький называл Бунина «прекрасным знатоком души каждого слова» . Твардовский писал: « Бунин – по времени последний из классиков русской литературы, чей опыт мы не имеем права забывать, если не хотим сознательно идти на снижение требовательности к мастерству, на культирование серости, безъязыкости и безличности наши прозы и поэзии. Перо Бунина – ближайший к нам по времени пример подвижнической взыскательности художника, благородной сжатости русского литературного письма, ясной и высокой простоты, чуждой мелкотравчатым ухищрениям формы ради своей формы» .

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Чувство родины, языка, истории у него было огромно. Бунин говорил:
«Все эти возвышенные слова, дивной красоты песни, соборы – все это не нужно, все это создавалось веками…». Одним из источника его творчества была народная речь. Певец русской природы, мастер интимной лирики, Бунин продолжает классические традиции, учит любить и ценить родное слово. Для нас он является вечным символом любви к своему Отечеству и образцом культуры. Дворянин по происхождению, разночинец по образу жизни, поэт по дарованию, аналитик по складу ума, неутомимый путешественник, Бунин совмещал, казалось бы, несовместимые грани мировосприятия: возвышенно-поэтический строй души и аналитически трезвое видение мира, напряженный интерес к современной России и к прошлому, к странам древних цивилизаций, неустанные поиски смысла жизни и религиозное смирение перед ее непознаваемой сутью.

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Бунин шел своим собственным путем, не пpимыкал ни к одному из модных литеpатуpных течений или какой-либо гpуппиpовке, по его выpажению, "не выкидывал никаких знамен" и не пpовозглашал никаких лозунгов. Кpитика отмечала мощный язык Бунин, его искусство поднимать в миp поэзии "будничные явления жизни". "Низких" тем, недостойных внимания поэта , для него не было. В его стихах - огpомное чувство истоpии. Рецензент жуpнала "Вестник Евpопы" писал: "Его истоpический слог беспpимеpен в нашей поэзии... Пpозаизм, точность, кpасота языка доведены до пpедела. Едва ли найдется еще поэт, у котоpого слог был бы так неукpашен, будничен, как здесь; на пpотяжении десятков стpаниц вы не найдете ни одного эпитета, ни обного сpавнения, ни одной метафоpы... такое опpощение поэтического языка без ущеpба для поэзии - под силу только истинному таланту... В отношении живописной точности г. Бунин не имеет сопеpников сpеди pусских поэтов ".

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Подводя итоги  своему  многолетнему  литературному  труду,  Бунин  по-пушкински ясно произнес «сам  свой  высший  суд»:  «Жить  мне  осталось,  во всяком случае, недолго. И, приводя в порядок по мере моих уже  очень  слабых сил мои писания, в надежде, -  тоже довольно слабой, - что они будут  когда-нибудь изданы, я перечитал их уже почти все  и  вижу,  что  я  не  ценил  их. прежде  так,  как  они  того  заслуживают,  что  они  во  многих  отношениях замечательны по своей оригинальности, по разнообразию,  сжатости,  силе,  по внутренней и внешней красоте, - говорю это не стыдясь, ибо уже  без  всякого
честолюбия, только как художник».

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

   Прозу Бунина  приравняли  к  произведениям  Толстого  и  Достоевского, говоря при этом, что он  «обновил»  русское  искусство  и  по  форме,  и  по содержанию.

+1

61

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin03.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)


История создания и анализ рассказов о любви
("Солнечный удар", "Чистый понедельник") Бунина И.А.

Самым совершенным своим созданием Бунин считал книгу «Темные аллеи» — цикл рассказов о любви. Книга была написана во время второй мировой войны, когда семья Буниных оказалась в крайне бедственном положении (конфликты с властями, практическое отсутствие еды, холод и др.). Писатель совершил в этой книге беспрецедентную по художественной смелости попытку: он тридцать восемь раз (таково количество рассказов в книге) написал «об одном и том же». Однако результат этого удивительного постоянства поразителен: чуткий читатель всякий раз переживает воссоздаваемую картину (казалось бы, заведомо известную ему) как абсолютно новую, а острота сообщаемых ему «подробностей чувства» не только не притупляется, но, кажется, лишь усиливается. По тематике и стилевым особенностям к сборнику «Темные аллеи» примыкает созданный еще в 1927 г. рассказ «Солнечный удар».

Повествовательная техника поздних бунинских произведений отличается поразительным сочетанием благородной простоты и изощренности. «Солнечный удар» начинается — без всяких упреждающих объяснений — неопределенно-личным предложением: «После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу...». Читателю еще ничего не известно ни о предстоящем событии, ни о его участниках: самые первые впечатления читателя связаны с ощущениями света и жара. Образы огня, духоты, солнечного блеска будут на протяжении всего этого шестистраничного рассказа поддерживать «высокую температуру» повествования. Загаром будет пахнуть рука героини; в «розовой» косоворотке встретит молодую чету гостиничный лакей, и «страшно душным, горячо накаленным» окажется номер в гостинице; зноем будет пропитан «незнакомый городишко», в котором придется обжигаться от прикосновения к пуговицам одежды и щуриться от нестерпимого света.

Кто такая «она », где и когда происходит действие? Возможно, читатель, как и главный герой, не успеет дать себе в этом отчета: в бунинском рассказе все это окажется оттесненным на периферию единственно важного события — «слишком большой любви», «слишком большого счастья». Рассказ, лишенный экспозиции, завершится лаконичным эпилогом — коротким предложением, в котором будто навсегда застынет чувствующий себя «постаревшим на десять лет» поручик.

Быстротечность послужившего основой сюжета происшествия подчеркнута в «Солнечном ударе», как и в других поздних произведениях Бунина, фрагментарностью, пунктирностью рассказа о любовном сближении: отобраны и будто наспех смонтированы отдельные подробности, жесты, фрагменты диалога. Скороговоркой сказано о расставании поручика с «прекрасной незнакомкой»: «легко согласился», «довез до пристани», «поцеловал на палубе», «возвратился в гостиницу». В целом описание встречи любовников занимает чуть больше одной страницы текста. Эта композиционная особенность произведений Бунина о любви — отбор наиболее значимых, переломных эпизодов, высокая сюжетная «скорость» в передаче истории любви — позволяет многим историкам литературы говорить о «новеллистичности» поздней бунинской прозы. Очень часто (и вполне резонно) исследователи прямо называют эти его произведения новеллами. Однако бунинские произведения не сводятся к динамичному повествованию о перипетиях любви.

Повторяющаяся «формула» сюжета — встреча, быстрое сближение, ослепительная вспышка чувств и неотвратимое расставание, сопровождающееся порой смертью одного из любовников — именно благодаря своей повторяемости перестает быть «новостью» (буквальное значение итальянского слова «novella»). Более того, как правило, уже начальные фрагменты текста содержат авторские указания не только на скоротечность предстоящего события, но и на будущие воспоминания персонажей. В «Солнечном ударе» подобное указание следует сразу за упоминанием о первом поцелуе: «...Оба...много лет потом вспоминали эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой». Заслуживает внимания «грамматическая неточность», возможно сознательно допущенная Буниным в этом предложении: следовало употребить глагол «испытал» во множественном числе. Возможное объяснение — стремление автора к предельному обобщению: независимо от социальных, психологических и даже половых различий персонажи бунинских рассказов воплощают одно сознание и одно мироощущение.

Обратим внимание на то, как в рамках одного предложения сопрягаются и оказываются величинами одного порядка «чудное мгновенье» и «вся жизнь». Бунин пишет не только о любви, для него важен масштаб всего земного человеческого существования, его влечет загадочная слитность «страшного» и «прекрасного», «чуда» и «ужаса» этой жизни. Вот почему любовный сюжет часто оказывается лишь частью произведения, сосуществуя с фрагментами медитативного характера.

Почти пять из общих шести страниц текста «Солнечного удара» описывают состояние поручика после расставания с незнакомкой. Собственно новеллистический сюжет — лишь преамбула к лирически насыщенным размышлениям героя о таинстве жизни. Интонация этих размышлений задана пунктиром повторяющихся неотступных вопросов, которые и не предполагают ответа: «Зачем доказать?», «Что же теперь делать?», «Куда идти?». Как видим, событийный ряд рассказа подчинен общечеловеческой проблематике извечных «радостей и скорбей». Крепнущее ощущение безмерности и — одновременно — трагической невозвратимости пережитого счастья составляет в «Солнечном ударе» композиционный стержень рассказа.

Сосредоточенность Бунина на «вечных» вопросах человеческого существования, на экзистенциальных проблемах бытия не делает рассказы о любви философскими: писатель не любит логических абстракций, не допускает в свои тексты философской терминологии. Фундамент бунинского стиля — не логически последовательное развитие мысли, а художническая интуиция жизни, находящая выражение в почти физиологически ощутимых описаниях, в сложных «узорах» световых и ритмических контрастов.

Переживание жизни — вот материал бунинских рассказов. Каков же субъект этого переживания? На первый взгляд, повествование в его рассказах ориентировано на точку зрения персонажа (это особенно заметно в « Чистом понедельнике », рассказ в котором ведется от лица богатого москвича, внешне дистанцированного от автора). Однако персонажи, даже если они наделены приметами индивидуальности, предстают в обоих анализируемых рассказах как своего рода медиумы некоего высшего сознания. Этим персонажам присуща «призрачность»: они будто тени автора, а потому описания их внешности чрезвычайно лаконичны. Портрет поручика в «Солнечном ударе» выполнен в намеренно «обезличивающей» манере: «Он ...взглянул на себя в зеркало: лицо его,— обычное офицерское лицо, серое от загара, с белесыми, выгоревшими от солнца усами и голубоватой белизной глаз...». О рассказчике «Чистого понедельника» мы узнаем лишь, что он «был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой...»

Бунинским персонажам дарована исключительная острота чувственных реакций, которая была свойственна самому автору. Вот почему писатель почти не прибегает к форме внутреннего монолога (это имело бы смысл, будь психическая организация персонажа существенно отличной от авторской). Автор и герои (а вслед за ними и читатели) бунинских рассказов одинаково видят и слышат, одинаково изумляются бесконечности дня и быстротечности жизни. Бунинская манера далека от толстовских приемов «диалектики души»; несхожа она и с тургеневским «тайным психологизмом» (когда писатель избегает прямых оценок, но позволяет судить о состоянии души героя по искусно подобранным внешним проявлениям чувства). Движения души бунинских героев не поддаются логическому объяснению. Персонажи будто не властны над собой, будто лишены способности контролировать свои чувства.

В связи с этим интересно пристрастие Бунина к безличным глагольным конструкциям в описаниях состояний персонажа. «Нужно было спасаться, чем-нибудь занять, отвлечь себя, куда-нибудь идти...» — передает он состояние героя «Солнечного удара». «.. .Почему-то захотелось непременно войти туда», — свидетельствует рассказчик «Чистого понедельника» о посещении Марфо-Мариинской обители, где он в последний раз увидит возлюбленную. Жизнь души в изображении Бунина неподвластна разуму, неизъяснима, она томится загадкой скрытого от смертных смысла. Важнейшую роль в передаче «эмоциональных вихрей», испытываемых героями, играют приемы лирического «заражения» (ассоциативные параллели, ритмическая и звуковая организация текста).

Зрение, слух, вкусовые и температурные ощущения поручика в «Солнечном ударе» предельно обострены. Вот почему столь органичны в рассказе и целая симфония запахов (от запахов сена и дегтя — до запахов «ее хорошего английского одеколона..., ее загара и холстинкового платья»), и детали звукового фона («мягкий стук» парохода, ударяющегося о пристань; звон мисок и горшков, продающихся на базаре; шум «закипевшей и побежавшей вперед воды»), и гастрономические подробности (ботвинья со льдом, малосольные огурцы с укропом, чай с лимоном). Но самые выразительно описанные в рассказе состояния персонажа связаны с острым восприятием светоносного и пышущего жаром солнца. Именно из световых и температурных подробностей, вновь и вновь подающихся крупным планом и придающих отчетливость внутреннему ритму рассказа, соткана «парчовая» словесная ткань «Солнечного удара». Сводя вместе, фокусируя эти энергетические словесные нити, Бунин без всяких пояснений, без апелляций к сознанию персонажа передает экстатичность переживаемых им мгновений. Впрочем, психологическое состояние поручика оказывается не только фактом его внутренней жизни. Нераздельность красоты и ужаса; радость, от которой «сердце просто разрывалось на части», оказываются объективно сущими характеристиками бытия.

Писатель обращается в своей поздней прозе не к рационально постигаемым граням жизни, а к тем сферам опыта, которые позволяют хоть на мгновение прикоснуться к таинственным, метафизическим глубинам бытия (метафизическое — то, что находится за пределами воспринимаемых человеком природных явлений; то, что невозможно рационально осмыслить). Именно такова для Бунина сфера любви — сфера неразгадываемой тайны, невысказанности, непрозрачной смысловой глубины. Любовное переживание в изображении писателя связано с небывалым взлетом всех эмоциональных способностей человека, с его выходом в особое — контрастное будничному течению жизни — измерение. Это и есть подлинное измерение бытия, причастны которому оказываются далеко не все, а лишь те, кому дана счастливая (и всегда единственная) возможность пережить мучительную радость любви.

Любовь в произведениях Бунина позволяет человеку принять жизнь как величайший дар, остро ощутить радость земного существования, но эта радость для писателя — не блаженное и безмятежное состояние, а чувство трагичное, окрашенное тревогой. Эмоциональная атмосфера рассказов создается взаимодействием устойчивых в поздней бунинской прозе мотивов любви, красоты и неотвратимой конечности, кратковременности счастья. Радость и мука, печаль и ликование сплавлены в поздних произведениях Бунина в нерасторжимое целое. «Трагический мажор» — так определял пафос бунинских рассказов о любви критик русского зарубежья Георгий Адамович: «У Бунина в самом языке его, в складе каждой его фразы чувствуется духовная гармония, будто само собою отражающая некий высший порядок и строй: все еще держится на своих местах, солнце есть солнце, любовь есть любовь, добро есть добро».

0

62

http://modernlib.ru/template/img/book.gif  ЧИТАЕМ БУНИНА

Иван Бунин
Солнечный удар

После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым, прелестным смехом, – все было прелестно в этой маленькой женщине, – и сказала:
– Я совсем пьяна… Вообще я совсем с ума сошла. Откуда вы взялись? Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании. Я даже не знаю, где вы сели. В Самаре? Но все равно, вы милый. Это у меня голова кружится, или мы куда-то поворачиваем?
Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо сильный, мягкий ветер, а огни неслись куда-то в сторону: пароход с волжским щегольством круто описывал широкую дугу, подбегая к небольшой пристани.
Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем, на горячем морском песке (она сказала, что едет из Анапы).
Поручик пробормотал:
– Сойдем…
– Куда? – спросила она удивленно.
– На этой пристани.
– Зачем?
Он промолчал. Она опять приложила тыл руки к горячей щеке.
– Сумасшедший…
– Сойдем, – повторил он тупо. – Умоляю вас…
– Ах, да делайте, как хотите, – сказала она, отворачиваясь.
Разбежавшийся пароход с мягким стуком ударился в тускло освещенную пристань, и они чуть не упала друг на друга. Над головами пролетел конец каната, потом понесло назад, и с шумом закипела вода, загремели сходни… Поручик кинулся за вещами.
Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался бесконечным. Но вот поднялись, выехали и затрещали по мостовой, вот какая-то площадь, присутственные места, каланча, тепло и запахи ночного летнего уездного города… Извозчик остановился возле освещенного подъезда, за раскрытыми дверями которого круто поднималась старая деревянная лестница, старый, небритый лакей в розовой косоворотке и в сюртуке недовольно взял вещи и пошел на своих растоптанных ногах вперед. Вошли в большой, но страшно душный, горячо накаленный за день солнцем номер с белыми опущенными занавесками на окнах и двумя необожженными свечами на подзеркальнике, – и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой.
В десять часов утра, солнечного, жаркого, счастливого, со звоном церквей, с базаром на площади перед гостиницей, с запахом сена, дегтя и опять всего того сложного и пахучего, чем пахнет русский уездный город, она, эта маленькая безыменная женщина, так и не сказавшая своего имени, шутя называвшая себя прекрасной незнакомкой, уехала. Спали мало, но утром, выйдя из-за ширмы возле кровати, в пять минут умывшись и одевшись, она была свежа, как в семнадцать лет. Смущена ли была она? Нет, очень немного. По-прежнему была проста, весела и – уже рассудительна.
– Нет, нет, милый, – сказала она в ответ на его просьбу ехать дальше вместе, – нет, вы должны остаться до следующего парохода. Если поедем вместе, все будет испорчено. Мне это будет очень неприятно. Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет больше. На меня точно затмение нашло… Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара…
И поручик как-то легко согласился с нею. В легком и счастливом духе он довез ее до пристани, – как раз к отходу розового «Самолета», – при всех поцеловал на палубе и едва успел вскочить на сходни, которые уже двинули назад.
Так же легко, беззаботно и возвратился он в гостиницу. Однако что-то уж изменилось. Номер без нее показался каким-то совсем другим, чем был при ней. Он был еще полон ею – и пуст. Это было странно! Еще пахло ее хорошим английским одеколоном, еще стояла на подносе ее недопитая чашка, а ее уже не было… И сердце поручика вдруг сжалось такой нежностью, что поручик поспешил закурить и, хлопая себя по голенищам стеком, несколько раз прошелся взад и вперед по комнате.
– Странное приключение! – сказал он вслух, смеясь и чувствуя, что на глаза его навертываются слезы. – «Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли подумать…» И уже уехала… Нелепая женщина!
Ширма была отодвинута, постель еще не убрана. И он почувствовал, что просто нет сил смотреть теперь на эту постель. Он закрыл ее ширмой, затворил окна, чтобы не слышать базарного говора и скрипа колес, опустил белые пузырившиеся занавески, сел на диван… Да, вот и конец этому «дорожному приключению»! Уехала – и теперь уже далеко, сидит, вероятно, в стеклянном белом салоне или на палубе и смотрит на огромную, блестящую под солнцем реку, на встречные плоты, на желтые отмели, на сияющую даль воды и неба, на весь этот безмерный волжский простор… И прости, и уже навсегда, навеки. – Потому что где же они теперь могут встретиться? – «Не могу же я, – подумал он, – не могу же я ни с того, ни с сего приехать в этот город, где ее муж, ее трехлетняя девочка, вообще вся ее семья и вся ее обычная жизнь!» И город этот показался ему каким-то особенным, заповедным городом, и мысль о том, что она так и будет жить в нем своей одинокой жизнью, часто, может быть, вспоминая его, вспоминая их случайную, такую мимолетную встречу, а он уже никогда не увидит ее, мысль эта изумила и поразила его. Нет, этого не может быть! Это было бы слишком дико, неестественно, неправдоподобно! – И он почувствовал такую боль и такую ненужность всей своей дальнейшей жизни без нее, что его охватил ужас, отчаяние.
«Что за черт! – подумал он, вставая, опять принимаясь ходить по комнате и стараясь не смотреть на постель за ширмой. – Да что же это такое со мной? Кажется, не в первый раз – и вот… Да что в ней особенного и что собственно случилось? В самом деле, точно какой-то солнечный удар! И главное, как же я проведу теперь, без нее, целый день в этом захолустье?»
Он еще помнил ее всю, со всеми малейшими ее особенностями, помнил запах ее загара и холстинкового платья, ее крепкое тело, живой, простой и веселый звук ее голоса… Чувство только что испытанных наслаждений всей ее женской прелестью было еще живо в нем необыкновенно, но теперь главным было все-таки это второе, совсем новое чувство – то страдное, непонятное чувство, которого совсем не было, пока они были вместе, которого он даже предположить в себе не мог, затевая вчера это, как он думал, только забавное знакомство, и о котором уже некому, некому было сказать теперь! – «А главное, – подумал он, – ведь и никогда уже не скажешь! И что делать, как прожить этот бесконечный день, с этими воспоминаниями, с этой неразрешимой мукой, в этом богом забытом городишке над той самой сияющей Волгой, по которой унес ее этот розовый пароход!»
Нужно было спасаться, чем-нибудь занять, отвлечь себя, куда-нибудь идти. Он решительно надел картуз, взял стек, быстро прошел, звеня шпорами, по пустому коридору, сбежал по крутой лестнице на подъезд… Да, но куда идти? У подъезда стоял извозчик, молодой, в ловкой поддевке, и спокойно курил цыгарку, очевидно, дожидаясь кого-то. Поручик взглянул на него растерянно и с изумлением: как это можно так спокойно сидеть на козлах, курить и вообще быть простым, беспечным, равнодушным? «Вероятно, только я один так страшно несчастен во всем этом городе», – подумал он, направляясь к базару.
Базар уже разъезжался. Он зачем-то походил по свежему навозу среди телег, среди возов с огурцами, среди новых мисок и горшков, и бабы, сидевшие на земле, наперебой зазывали его, брали горшки в руки и стучали, звенели в них пальцами, показывая их добротность, мужики оглушали его, кричали ему «Вот первый сорт огурчики, ваше благородие!» Все это было так глупо, нелепо, что он бежал с базара. Он зашел в собор, где пели уже громко, весело и решительно, с сознанием исполненного долга, потом долго шагал, кружил по маленькому, жаркому и запущенному садику на обрыве горы, над неоглядной светло-стальной ширью реки… Погоны и пуговицы его кителя так нажгло, что к ним нельзя было прикоснуться. Околыш картуза был внутри мокрый от пота, лицо пылало… Возвратясь в гостиницу, он с наслаждением вошел в большую и пустую прохладную столовую в нижнем этаже, с наслаждением снял картуз и сел за столик возле открытого окна, в которое несло жаром, но все-таки веяло воздухом, и заказал ботвинью со льдом. Все было хорошо, во всем было безмерное счастье, великая радость, даже в этом зное и во всех базарных запахах, во всем этом незнакомом городишке и в этой старой уездной гостинице была она, эта радость, а вместе с тем сердце просто разрывалось на части. Он выпил несколько рюмок водки, закусывая малосольными огурцами с укропом и чувствуя, что он, не задумываясь, умер бы завтра, если бы можно было каким-нибудь чудом вернуть ее, провести с ней еще один, нынешний день, – провести только затем, только затем, чтобы высказать ей и чем-нибудь доказать, убедить, как он мучительно и восторженно любит ее… Зачем доказать? Зачем убедить? Он не знал зачем, но это было необходимее жизни.
– Совсем разгулялись нервы! – сказал он, наливая пятую рюмку водки.
Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви? Но избавиться – он это чувствовал слишком живо – было невозможно. И он вдруг опять быстро встал, взял картуз и стек и, спросив, где почта, торопливо пошел туда с уже готовой в голове фразой телеграммы: «Отныне вея моя жизнь навеки, до гроба, ваша, в вашей власти». – Но, дойдя до старого толстостенного дома, где была почта и телеграф, в ужасе остановился: он знал город, где она живет, знал, что у нее есть муж и трехлетняя дочка, но не знал ни фамилии, ни имени ее! Он несколько раз спрашивал ее об этом вчера за обедом и в гостинице, и каждый раз она смеялась и говорила:
– А зачем вам нужно знать, кто я? Я Марья Маревна, заморская царевна… Разве недостаточно с вас этого?
На углу, возле почты, была фотографическая витрина. Он долго смотрел на большой портрет какого-то военного в густых эполетах, с выпуклыми глазами, с низким лбом, с поразительно великолепными бакенбардами и широчайшей грудью, сплошь украшенной орденами… Как дико, как нелепо, страшно все будничное, обычное, когда сердце поражено, – да, поражено, он теперь понимал это, – этим страшным «солнечным ударом», слишком большой любовью, слишком большим счастьем! Он взглянул на чету новобрачных – молодой человек в длинном сюртуке и белом галстуке, стриженный ежиком, вытянувшийся во фронт под руку с девицей в подвенечном газе, – перевел глаза на портрет какой-то хорошенькой и задорной барышни в студенческом картузе набекрень… Потом, томясь мучительной завистью ко всем этим неизвестным ему, не страдающим людям, стал напряженно смотреть вдоль улицы.
– Куда идти? Что делать?
Улица была совершенно пуста. Дома были все одинаковые, белые, двухэтажные, купеческие, с большими садами, и казалось, что в них нет ни души; белая густая пыль лежала на мостовой; и все это слепило, все было залито жарким, пламенным и радостным, но здесь как будто бесцельным, солнцем. Вдали улица поднималась, горбилась и упиралась в безоблачный, сероватый, с отблеском небосклон. В этом было что-то южное, напоминающее Севастополь, Керчь… Анапу. Это было особенно нестерпимо. И поручик, с опущенной головой, щурясь от света, сосредоточенно глядя себе под ноги, шатаясь, спотыкаясь, цепляясь шпорой за шпору, зашагал назад.
Он вернулся в гостиницу настолько разбитый усталостью, точно совершил огромный переход где-нибудь в Туркестане, в Сахаре. Он, собирая последние силы, вошел в свой большой и пустой номер.

Номер был уже прибран, лишен последних следов ее, – только одна шпилька, забытая ею, лежала на ночном столике! Он снял китель и взглянул на себя в зеркало: лицо его, – обычное офицерское лицо, серое от загара, с белесыми, выгоревшими от солнца усами и голубоватой белизной глаз, от загара казавшихся еще белее, – имело теперь возбужденное, сумасшедшее выражение, а в белой тонкой рубашке со стоячим крахмальным воротничком было что-то юное и глубоко несчастное. Он лег на кровать, на спину, положил запыленные сапоги на отвал. Окна были открыты, занавески опущены, и легкий ветерок от времени до времени надувал их, веял в комнату зноем нагретых железных крыш и всего этого светоносного и совершенно теперь опустевшего безмолвного волжского мира. Он лежал, подложив руки под затылок, и пристально глядел в пространство перед собой. Потом стиснул зубы, закрыл веки, чувствуя, как по щекам катятся из-под них слезы, – и, наконец, заснул, а когда снова открыл глаза, за занавесками уже красновато желтело вечернее солнце. Ветер стих, в номере было душно и сухо, как в духовой печи… И вчерашний день и нынешнее утро вспомнились так, точно они были десять лет тому назад.
Он не спеша встал, не спеша умылся, поднял занавески, позвонил и спросил самовар и счет, долго пил чай с лимоном. Потом приказал привести извозчика, вынести вещи и, садясь в пролетку, на ее рыжее, выгоревшее сиденье, дал лакею целых пять рублей.
– А похоже, ваше благородие, что это я и привез вас ночью! – весело сказал извозчик, берясь за вожжи.
Когда спустились к пристани, уже синела над Волгой синяя летняя ночь, и уже много разноцветных огоньков было рассеяно по реке, и огни висели на мачтах подбегающего парохода.
– В аккурат доставил! – сказал извозчик заискивающе.
Поручик и ему дал пять рублей, взял билет, прошел на пристань… Так же, как вчера, был мягкий стук в ее причал и легкое головокружение от зыбкости под ногами, потом летящий конец, шум закипевшей и побежавшей вперед воды под колесами несколько назад подавшегося парохода… И необыкновенно приветливо, хорошо показалось от многолюдства этого парохода, уже везде освещенного и пахнущего кухней.
Через минуту побежали дальше, вверх, туда же, куда унесло и ее давеча утром.
Темная летняя заря потухала далеко впереди, сумрачно, сонно и разноцветно отражаясь в реке, еще кое-где светившейся дрожащей рябью вдали под ней, под этой зарей, и плыли и плыли назад огни, рассеянные в темноте вокруг.
Поручик сидел под навесом на палубе, чувствуя себя постаревшим на десять лет.

Приморские Альпы. 1925

0

63

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin03.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Рассказ "Антоновские яблоки" - гимн жизни и ностальгия о прошлом

Вблизи грандиозной и таинственной мистерии природы, с немолчным гулом сосен и кротким мерцанием звезд, скоротечная жизнь деревенского человека предстает в особенно резком пересечении черт чистой простоты, первозданности и жалкости, внеисторизма ("древляне, татарщина" - "Мелитон", "совсем дикарская деревушка" - "Сосны"). Выхода из этих противоречий Бунин не видит. Его симпатии обращены вспять, в партиархальное прошлое, когда "склад средней дворянской жизни ... имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию".

Бунин сызмальства мечтал о сельской жизни, полудворянском-полукрестьянском здоровом быте. Позднее, вспоминая об этом, он писал: "Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в омётах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками.

Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в праздничном уборе да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с горячей бараниной на деревянных тарелках, с сотовым медом и брагой. - так большего и желать невозможно!"

В начале 900-х гг. Бунин поэтизирует жизнь в скудеющем имении, уходящий усадебный быт, дремлющие сословные традиции. "…У меня не только пропадает всякая ненависть к крепостному времени, но я даже невольно начинаю поэтизировать его. Хорошо было осенью чувствовать себя именно в деревне, в дедовской усадьбе, со старым домом, старым гумном и большим садом с соломенными валами... Право я желал бы пожить прежним помещиком!"56 - писал он в письме к В.В. Пащенко.

На пепелищах помещечьих гнезд, где растет глухая крапива и лопух, среди вырубленных липовых аллей и вишневых садов сладкой печалью сжимается сердце автора. "Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства. Но хороша и эта нищенская мелкопоместная жизнь!"  - писал Бунин в 1900-м году в "Антоновских яблоках".

Однако подобное отношение к мелкопоместным и поэтизация уклада их жизни обнаружились у Бунина не сразу. Так, в рассказе "Мелкопоместные" (1891 г.) Бунин создает картину убогой, малокультурной среды. Человек изображен в духе традиций русского реализма XIX в. "Мелкопоместных" можно было бы назвать даже эпигонским произведением, если бы оно не принадлежало, по существу, начинающему автору, проходящему школу своих предшественников, Человек в этом рассказе целиком и полностью "укладывается" в нравы, культуру среды. Они определяют все; интерьер, диалоги, поступки героев. Какую бы деталь мы ни взяли - описание одежды или дома, того что едят и пьют персонажи, их шутки все раскрывает уровень культуры, обусловленный социальным статусом героев, выраженным в названии. Смысл произведения легко прочитывается. Оно построено строго рационально на движении от причин к следствию. В нем - традиционные предыстории главных героев, раскрывающие, объясняющие их образ жизни, предварительные краткие характеристики, подготавливающие читателя к пониманию происшедших событий. Эти разъяснительные описания характеров героев на первый план выдвигают их отношение к чтению книгам и очень напоминают Тургенева. "Николай Матвеевич был большой любитель стихов Веневитинова и истории войны 1812 года, но юноша – дельный". (2, 365) Он "стал супругом Тони, полненькой шестнадцатилетней девицы, знавшей почти наизусть "Евгения Онегина'' и игравшей на клавикордах пянсье и полонез Огинского...".

Авторская ирония, очевидно, покоится на убеждении в решающем значении культуры в человеческой жизни. Герои целиком, "до дна", понятны автору, главная задача которого - объяснить их поведение, образ жизни, нравы как следствие невысокой культуры. Писатель раскрывает суть своего героя во всем, но главным образом в поступках. В них обнаруживается все без остатка. Очень небольшое место занимает в "Мелкопоместных" предметная сфера, она явно потеснена человеческими действиями, поступками, отношениями. Поступки, жесты, действия героев, образующие основу произведения, составляют цепь жестко связанных звеньев: уберите одно звено - и смысловая цепочка распадается. Природа этой жесткой динамической последовательности в конечном счете обусловлена установкой на объяснения через причинно-следственные отношения.

Совсем в другой мир входим мы, читая "Антоновские яблоки", хотя в них рассказывается о том же времени, о той же среде. "И вот опять, как в прежние времена, съезжаются мелкопоместные другу к другу, пьют на последние деньги, по целым дням пропадают в снежных полях. А вечером на каком-нибудь глухом хуторе далеко светятся в темноте зимней ночи окна флигеля. Там, в этом маленьком флигеле, плавают клубы дама, тускло горят сальные свечи, настраивается гитара...

На сумерки буен ветер загулял,

Широки мои ворота растворял, -

начинает кто-нибудь грудным тенором? И прочие нескладно, прикидываясь, что они шутят, подхватывают с грустной, безнадежной удалью…"

Здесь ничего не случилось, не произошло никакого события, но и ничто не прошло - все осталось, все - в настоящем, в памяти: светятся окна, плавают клубы дыма, горят свечи, настраивается гитара, Любой момент входит в целостную картину сам по себе, а не как причина последующего, когда, умирая, одно мгновение порождает другое, должное тут же закончиться, чтобы уступить место следующему.

Действия человека не подавляют, не главенствуют над миром природы, над вещами, которые равноправны с человеком. Грамматически это выражается в наличии безличных предложений ("настраивается гитара") и предложений, где предмет субъект действия: "плавают клубы дыма". Описание вещей не имеет характерологического значения. Свеча не освещает бедность разорившегося помещика, а излучает чувство бытия. Старый дом тетки Анны Герасимовны описывается так: "...был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, - так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени" . Это лишь описание. Мы представляем себе, каков дом, но не видим еще его. И вот описание продолжается: "Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз - окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами".  После этого сравнения дом как бы одухотворяется, предстает в своем особом, неповторимом облике.

Внешний мир потеснил мир человеческих отношений, выражавшихся, в основном, в поступках и речи героев. Все предметы как бы пропитаны чувствами человека - черта близкая М. Прусту, для которого "каждый час прожитого нами бытия словно консервируется в "объектах"...".

Все эти приемы не что иное, как форма выражения отношения писателя к миру и человеку. Она имеет исторические и глубоко личные человеческие истоки.

Писатель не скрывает факта разорения, не приукрашивает действительности, но весь дух картины жизни обнищавших помешиков становится совершенно иным вследствие глубокой ценностной переориентации автора.

Антоновские яблоки - "картины" дворянской сельской жизни, которые сменяют одна другую во временной перспективе от прошлого к настоящему, от "старосветского" благополучия, освященного крепостным порядком жизни, ко все большему дворянскому разорению, к современным картинам царства "мелкопоместных, обедневших до нищенства, и чахнущих серых деревушек".

Бунин уводит читателя в то время, когда в помещичьих гнездах было еще живо благополучие крепостного дореформенного быта! "Усадьба небольшая, но вся старая, прочная, окруженная столетними березами и лозинами. Надворных построек - невысоких, но домовитых - множество. И все они точно слиты из темных дубовых бревен под соломенными крышами... И уютно чувствовал себя гость в этом гнезде под бирюзовым осенним небом!"

Происходит преображение мира, дающее возможность сказать писателю: "...хороша и эта… мелкопоместная жизнь!" (2; 191) Бунин пишет совсем об иных сущностях жизни, иных качествах и свойствах действительности, иных: но реально присущих ей. Вместо социальных, культурно-бытовых качеств человека на первом плане чувства, переживания, ощущения, и в первую очередь те, которые составляют радость жизни, ее повседневную поэзию. Этот перенос обусловлен разочарованием Бунина в социально-исторических возможностях совершенствования человеческой жизни, вынудившим, его обратить всю свою духовную энергию на воссоздание всегда присущих жизни неизменных ценностей: красоты и поэзии жизненных мгновений повседневности. "…Прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссылаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут – особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке - посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни около шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы...".

В "Мелкопоместных" отбирались одни свойства и проявления мира и человека, а в "Антоновских яблоках" - другие; в первом случае единство мира было основано на развитии действия, раскрывающего человеческие качества, а во втором - на памяти, хранящей живой облик ушедшего.

Как известно, человек не просто воспринимает то, что есть в действительности, чисто механически, но выбирает из того, что она ему предлагает. "...Уже при зрительном восприятии осуществляется упорядочивание отраженного внешнего мира, выбор: обостренное внимание к определенным признакам, более или менее осознанное пренебрежение другими, вплоть до того, что они и непосредственно вообще перестают восприниматься". Факты, явления жизни, движение, шум, запахи - все это под пером Бунина достигает зримости, осязаемости, остро воспринимается обонянием.

В рассказе "Антоновские яблоки" запахи играют очень большую роль. Запахом антоновских яблок овеяна первая часть рассказа, повествующая о прежней жизни в усадьбе. Этот запах символ былого усадебного благополучия, домовитости, урожая, богатства и барского, и мужицкого. "Склад средней дворянской жизни еще и на моей памяти. - очень недавно, - имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию". Сам автор любовался крестьянской жизнью, считал иногда "на редкость заманчивым быть мужиком", особенно в деревне Выселки, славившейся "спокон веку" "богатством", доказательством чего являлись старики-долгожители: "…и были все высокие, большие и белые как лунь. Только и слышишь, бывало: "Да, - вот Агафья восемьдесят три годочка отмахала!" - или разговоры в таком роде: - И когда же ты умрешь, Панкрат? Небось тебе лет сто будет?"

Символом не только домовитости и благополучия, но и прочности патриархальных устоев, преемственности поколений были дворы в Выселках: "кирпичные, строенные еще дедами". "У богатых мужиков... избы были в две-три связи, потому что делиться в Выселках еще не было моды. В таких семьях водили пчел, гордились жеребцом-битюгом сиво-железного цвета и держали усадьбы в порядке. На гумнах темнели густые и тучные коноплянники, стояли овины и риги, крытые вприческу; в пуньках и амбарчиках были железные двери, за которыми хранились холсты, прялки, новые полушубки, наборная сбруя, меры: окованные медными обручами. На воротах и на санках были выжжены кресты".

Но, несмотря на то, что крестьяне большей частью обладали прочным хозяйством, автор отмечает ощущение крепостного права: "Въедешь во двор и сразу ощутишь, что тут оно еще вполне живо".  "Усадьба Анны Герасимовны небольшая, но прочная, со множествам надверных построек, с длинной людской. из которой выглядывают последние могикане дворового сословия - какие-то ветхие старики и старухи, дряхлый повар в отставке, похожий на Дон-Кихота. Все они, когда въезжаешь во двор, подтягиваются и низко кланяются".  А дому Анны Герасимовны, казалось, "и веку не будет - так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени".  "Своей запущенностью, соловьями, горлинками и яблонками" славился сад. Даже если никогда не был в усадьбе, сладостно вдыхать тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Мы чувствуем, как пахнет "на гумне ароматом новой соломы и мякины", а когда горит костер, крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев". А в доме к аромату антоновских яблок примешиваются запахи старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета? вплетаясь в ностальгический венок патриархальному укладу.

Навсегда запомнившиеся запахи родных мест оживляют воспоминания. Писатель как бы вновь их чувствует, создавая картины прошедших лет. И развал помещичьей усадьбы горестно связывается им с исчезновением запахов, которыми было пропитано в юные годы непосредственное восприятие жизни.

С исчезновением из помещичьих усадеб запаха антоновских яблок угасает и помещичья жизнь, видимость благополучия которой кое-как поддерживается до поры до времени играми в охоту. "За последние годы одно поддерживало угасающий дух помещиков – охота".

Во многих усадьбах уже нет жизни, "нет троек, нет верховых "киргизов", нет гончих и борзых собак, нет дворни и нет самого хозяина -помещика-охотника…" А ведь раньше к концу сентября усадьбы наполнялись шумом собравшихся соседей, завыванием гончих и бодрящей мелодией рога.

Описание охоты в "Антоновских яблоках" не раз приводилось в пример совершенства бунинской прозы, ее словесной живописности, лаконизма, ритмической динамичности. Оно занимает одну из частей рассказа.

Охота представлена не как охота в собственном смысле, но как представление, скорее, игра, "тайный", непризнаваемый вслух смысл которой для ее участников состоит лишь в том, чтобы поддержать "угасающий дух" былой помещичьей жизни. Игра в охоту создавала иллюзию временной общности интересов и стремлений, давала возможность забыться в пьяной охотничьей удали, воскрешала видимость былого благополучия в нынешней разобщенности, одичании, тоске о прошлом; это игра для мелкопоместных, коснеющих в бесконечных думах "о банковских платежах" и куске хлеба, - "прощальный праздник осени", описанием прозрачных и холодных дней которого Бунин предваряет сцену охоты. "С конца сентября наши сады и гумна пустели, погода, по обыкновению, круто менялась. Ветер по целым днях рвал и трепал деревья, дожди поливали их с утра до ночи. Иногда к вечеру между хмурыми низкими тучами пробивался на западе трепещущий золотистый свет низкого солнца... Стоишь у окна и думаешь: "Авось, бог даст, распогодится", Сад был обнаженным, притихшим, смирившимся. "Но зато как красив он был, когда снова наступала ясная погода, прозрачные и холодные дни начала октября, прощальный праздник осени! Сохранившаяся листва теперь будет висеть…до первых зазимков. Черный сад будет сквозить на холодном бирюзовом небе и покорно ждать зимы, пригреваясь в солнечном блеске. А поля уже резко чернеют пашнями и ярко зеленеют закустившимися озимями…Пора на охоту!"

Она начинается как театральное представление: "И вот я вижу себя в усадьбе Арсения Семеныча, в большом доме, в зале, полной солнца и дыма от трубок и папирос. Народу много... на дворе трубит рог и завывают на разные голоса собаки…"

Бунин любовно описывает весь ритуал приготовления к охоте, заостряя особое внимание на эмоциональном состоянии ее участников. Я сейчас еще чувствую, как жадно и емко дышала молодая грудь холодом ясного и сырого дня под вечер, когда, бывало, едешь с шумной ватагой Арсения Семеныча, возбужденный музыкальным гамом собак, брошенных в чернолесье, в какой-нибудь Красный Бугор или Гремячий Лог, уже одним своим названием волнующий охотника".

Затравленный зверь в бунинском описании всего лишь живописно-декоративная деталь с охотничьей картины или из охотничьего представления: "Все ходят из комнаты в комнату в растегнутых поддевках, беспорядочно пьют и едят, шумно передавая друг другу свои впечатления, Над убитым матерым волком, который, оскалив зубы, закатив глаза, лежит с откинутым на сторону пушистым хвостом среди залы и окрашивает своей бледной и уже холодной кровью пол".

Однако поистине "старинная, мечтательная жизнь встанет", когда окунешься в мир дедовских книг, проспав охоту и наслаждаясь покоем. От екатерининской старины к сентиментально-напыщенным длинным романам, к альманахам, к романтическим временам... Приобщение к накопленной веками мудрости замедляет ход времени. "И понемногу в сердце начинает закрадываться сладкая и странная тоска...".
Пожелтевшие, шершавые, пахнущие кисловатой плесенью, старинными духами страницы "Дворянина-философа", сочинений Вольтера. "Тайны Алексиса", "Виктора, или Дитя в лесу", журналы с именами Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина рождают воспоминание о времени, когда в усадьбе звучали полонезы на клавикордах и томно читали стихи из "Евгения Онегина". "Бьет полночь! Священная тишина заступает место дневного шума и веселых песен поселян. Сон простирает мрачные крылья свои над поверхностью нашего полушария; он стрясает с них мрак и мечты... Мечты… Как часто продолжают оне токмо страдания злощастного!.." ("Виктор, или Дитя в лесу") - также и на дворянские усадьбы опускается мрак, забвение, а в самом рассказе картины жизни состоятельных помещиков сменяются картинами нищенского существования мелкопоместного дворянина. Мелкопоместный встает рано. Крепко потянувшись, поднимается он с постели и крутит толстую папиросу из дешевого черного табаку или просто из махорки. Бледный свет раннего октябрьского утра озаряет простой, с голыми стенами кабинет, желтые и заскорузлые шкурки лисиц над кроватью и коренастую фигуру в шароварах и распоясанной косоворотке, а в зеркале отражается заспанное лицо татарского склада. В полутемном, теплом доме мертвая тишина".

С великой грустью провожает Бунин последние звуки помещичьей жизни. "Вот я вижу себя снова в деревне, глубокой осенью. Дни стоят синеватые, пасмурные. Утром я сажусь в седло и с одной собакой, с ружьем и рогом уезжаю в поле. Ветер звенит и гудит в дуло ружья, ветер дует навстречу, иногда с сухим снегом. Целый день я скитаюсь по пустым равнинам. Голодный и прозябший возвращаюсь я к сумеркам в усадьбу..."  - это уже не охота, а какая-то инерция былой охотничьей жизни, последняя картина эпитафии прошлому.

Что прекраснее? Жизнь, которая в далекой юности подарила чудо "ранней погожей осени" с запахом антоновских яблок, приятной усталостью после охоты в усадьбе тетушки Анны Герасимовны или воспоминания, оставшиеся после? "Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб", но он сохранился в памяти тем удивительных ощущений радости, свежести, что оживет в памяти в любой момент прикосновением слова к воображению.

Выход в печати "Антоновских яблок" вызвал неоднозначные оценки читателей и критиков. Так, критик Ч. Ватринскпй видел в этом рассказе приверженность Бунина к "старобарской складке поэтических наклонностей". Горький же отозвался так: "Это - хорошо. Тут Иван Бунин, как молодой бог, спел. Красиво, сочно, задушевно. Вам надо очень много писать…

0

64

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

. Литературная ситуация конца 90-х — начала 900-х гг.

«…В судьбе и книгах Бунина преломились острейшие противоречия и конфликты предреволюционной и революционной России конца XIX-начала XX вв. И преломились резко индивидуально, неповторимо», — пишет Л. Крутикова.

Конец XIX и начало XX в. в России — период революционного подъема, роста демократических устремлений в реалистической литературе и одновременно идейных шатаний части интеллигенции.
Предреволюционный характер эпохи наложил отпечаток на все искусство. Когда обозначился кризис буржуазности идеологии, произошло расщепление «старой» литературы на ряд враждующих направлений, отчетливо сказалось воздействие на многие значительные явления литературы идей декадентства и в то же время, когда велись поиски выхода из круга отмирающей идеологии, совершались художественные эксперименты и открытия. В цветении таланта находилась плеяда художников, ставших гордостью русской литературы и искусства — A.M. Горький, А. Блок, молодой В. Маяковский, А. Ахматова; живописцы И. Репин, В. Серов, Н. Рерих, М. Нестеров; композиторы С. Рахманинов, А. Глазунов, А. Скрябин; оперные певцы Ф. Шаляпин и Л. Собинов и так далее — и одновременно само искусство пережило потрясения, едва ли не самые крупные за все время существования реализма.

В XX в. продолжали творчество лидеры русского реализма Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, их заветы стремились продолжить В. Вересаев, В. Г. Короленко, А. Куприн, Л. Андреев Н. Н. Бунин.

Сам Бунин оценивал сложившуюся ситуацию критически, не понимая ажиотажа публики вокруг произведении декадентского направления.

«С начала нынешнего века началась беспримерная в русской жизни вакханалия гомерических успехов в области литературной, театральной, оперной… Близился большой ветер из пустыни… И все-таки — почему так захлебывались от восторга не только та вся новая толпа, что появилась на русской улице, но и вся так называемая передовая интеллигенция — перед Горьким, Андреевым и даже Скитальцем, сходила с ума от каждой премьеры Художественного театра, от каждой новой книги «Знания», от Бальмонта, Брюсова, Андрея Белого, который вопил о «наставшем преображении мира», на эстрадах весь дергался, приседал, подбегал, озирался бессмысленно-блаженно, с ужимками очень опасного сумасшедшего, ярко и дико сверкал восторженными глазами? «Солнце восходит и заходит — почему эту осторожную песню пела чуть не вся Россия, так же, как и пошлую разгульную «Из-за острова на стрежень»? Скиталец, некое подобие певчего с толстой шеей, притворявшийся гусляром, ушкуйником, рычал на литературных вечерах на публику: «Вы — жабы в гнилом болоте!» и публика на руках сносила его с эстрады; Скиталец все позировал перед фотографами то с гуслями, то в обнимку с Горьким или Шаляпиным! Андреев все крепче и мрачнее стискивал зубы, бледнел от своих головокружительных успехов; щеголял поддевкой тонкого сукна, сапогами с лакированными голенищами, шелковой рубахой навыпуск; Горький, сутулясь, ходил в черной суконной блузе, в таких же штанах и каких-то коротких мягких сапожках».

Одним из спорных является вопрос о так называемом «кризисе критического реализма» в литературе и искусстве того времени. Эта проблема точно сформулирована Л. И. Тимофеевым: «…критический реализм XIX в. и критический реализм XX в. — это не однозначные понятия по отношению к общественному прогрессу. Реализм Бунина, например, или Куприна по отношению к ходу истории своего времени стоит на ином уровне, чем реализм XIX в. …» Речь идет не об исчерпанности возможностей реализма в художественном отражении и изображении жизни, но из конкретно-исторического содержания его противоречивой эволюции в литературе начала XX в., об исторической позиции критического реализма в его отношении к общественному и историко-литературному прогрессу эпохи. Эти противоречия сказались и в творчестве И. А. Бунина.

0

65

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)


Путь в «большую литературу»


Вступление Бунина в большую литературу совпало с одним из исторически насыщенных и противоречивых периодов ее развития
. Сам Бунин писал: «Я увидел сразу целых четыре литературных эпохи: с одной стороны — Григорович, Жемчужников, Толстой, с другой — редакция «Русского богатства», Златовратский; с третьей — Эртель, Чехов; с четвертой — те, которые по слову Мережковского, уже «преступали все законы, нарушали все черты».

Требовался большой талант и стилевая чуткость, чтобы избежать как стилевого однообразия, свойственного народнической литературе, так и самодовлеющей изощренности формы, культивируемой представителями новых течений.

Как художник Бунин вырастал последовательно и целеустремленно, подчиняясь внутренним, глубоко личностным влечениям и минуя тропы отечественного декаданса. Ни общественный подъем 90-х гг., ни предреволюционная обстановка начала 900-х гг., ни последовавшая затем реакция не изменили излюбленной тематики Бунина.

Неприятие декаданса, ориентированного на обновление искусства, порожденного капиталистическим городом, делают фигуру Бунина на грани нового века достаточно одинокой. Попытки откликнуться на злобу дня малоудачны. Он эстетизирует одиночество, замкнутость переживаний.

При всем раннем самоопределении Бунина, устойчивом круге интересов, его взгляды как некая система сложились лишь в середине 1910 г. В раннем творчестве обнаруживаем демократические тенденции, продолжающиеся до конца 90-х гг. (рассказ «Сны» свидетельствует о близости Бунина демократическому крылу литературы и передает ощущение близких перемен).
Но, тем не менее, на фоне произведений демократической литературы, таких, как «Молох» Куприна, где впервые запечатлен протестующий пролетариат, как пронизанные пафосом революционного бунтарства «Песня о Соколе», «Фома Гордеев», «Мещане», «На дне» Горького, творчество Бунина выглядит выключенным из общественной проблематики. У Бунина проявлялся консерватизм мышления и удаленность от того, что называют «запросами времени».

Наблюдательность, цепкая память, подвижничество обусловили не только художественную чистоту и совершенство
, но и известную ограниченность его творчества 1890 — начала 1900-х гг., сосредоточенного на нравственно-духовных, чисто эстетических задачах.

Именно в этот период выявились многие особенности своеобразного дарования писателя, и, по его словам, с этого момента начинается его «более или менее зрелая жизнь, сложная внутренне и внешне».

После выхода в сборника рассказов «На край света» молодой писатель, по его собственным словам, «внезапно надолго исчез из Петербурга, да не только исчез, а замолчал на несколько лет». Последнее утверждение, впрочем, не совсем точно. Бунин немало пишет в стихах и прозе, помещая свои произведения в столичных и провинциальных изданиях.
Так, в 1898—1900 гг. в журналах для детей «Всходы» и «Детское чтение» появляются его рассказы «В деревне», «Кукушка» очерк «казацким ходом». Но сам автор критически к ним относился.

Кое-что из написанного в те годы Бунин безжалостно уничтожал. «Сам чувствуя свой рост и в силу многих душевных переломов, уничтожал я тогда то немногое, что писал прозой, беспощадно… «,— вспоминал он впоследствии.

Путь нахождения себя в прозе был трудным и длительным. Легче «впечатления бытия» молодого Бунина выражались в лирике.
Читающей публикой Бунин долгое время воспринимался как поэт. В 1909 г. он был избран почетным членом Академии наук. Комментируя это событие, критик А. Измайлов писал: «Конечно, как поэта венчает И. А. Бунина академия. Как рассказчик, он сохраняет в своем письме ту же значительную нежность восприятия, ту же грусть души, переживающей раннюю осень. И здесь он только один из многих, завороженных, зачарованных, увлеченных Чеховым. И то, что трогает в маленьких стихотворениях, расплывается в прозаических строках».

Наиболее самостоятельный среди ранних прозаических опытов — рассказ «Первая любовь» с характерным подзаголовком «Из воспоминаний детства». Но через 40 лет в «Лике» он с резкой откровенностью скажет правду о небунинском у молодого Бунина: «Я написал и напечатал два рассказа, но в них все фальшиво и неприятно: один о голодающих мужиках, которых я не видел и, в сущности, не жалею, другой на пошлую тему о помещичьем разорении и тоже с выдумкой, между тем как мне хотелось написать только про громадный серебристый тополь, который растет перед домом бедного помещика, и еще про неподвижное чучело ястреба, которое стоит у него в кабинете на шкапе и вечно, вечно смотрит вниз блестящим глазом in желтого стекла, раскинув пестро-коричневые крылья».

Самые первые бунинские опыты интересны тем, что это опыты в области чужих стилей, своеобразное творчество" по стилевому образцу.
Более самостоятельные очерки «Дементьевна» и «Судорожный» предвосхищали характерное бунинское начало в жанре бессюжетного рассказа-эпизода, где все повествование цементируется настроением непревзойденного художественного совершенства и мастерства.

В конце 90-х гг. Бунин много переводит, по его словам, «чужое было легче передавать». 8 Выходит из печати бунинской перевод «Песни о Гайавате» Генри Лонгфелло, отмеченный Пушкинской премией.

В 1899 г. в Москве происходит знакомство Бунина с писателем Н. Д. Телешовым, который вводит его в незадолго до этого возникшее объединение писателей-реалистов «Среда». Бунин становится ревностным участником этого объединения, а в его творчестве упрочится реалистический метод.

По словам Телешова, «Бунин представлял собой одну из интересных фигур на «Среде». На «Средах» были читаны чуть ли не все рассказы и повести Бунина и большинство его стихотворений.

Интересны свидетельства Телешова об отношении Бунина к своему писательскому делу: «Работать мог он очень много и долго: когда гостил он у меня летом на даче, то, бывало, целыми днями, затворившись, сидит и пишет; в это время не ест, не пьет, только работает; выбежит среди дня на минутку в сад подышать и опять за работу, пока не кончит. К произведениям своим всегда относил крайне строго, мучился над ними, отделывал, вычеркивал, выправлял и в начале нередко недооценивал их».  Неслучайно исследователи считают, что в этот период «начался» Бунин-художник. Не лихорадочное биение пульса капиталистического города -«железа мучительный гром», — столь ощутимое в стихах В. Брюсова, К. Бальмонта, И. Анненского, зрелого А. Блока или в прозе, А Куприна, П. Шмелева, а немая «печаль полей» заворожила Бунина.

Быстро определившийся круг излюбленных тем не означал, что бунинское творчество было восхождением по прямой. Ровность мастерства была достигнута позднее, когда выковалась цельная реалистическая система. В конце 90-х годов бунинское творчество, при единстве миросозерцания, отличается крайней художественной неравноценностью. Вслед за юношеским рассказом «Федосеевна», рисующим крестьянскую душу в «беспощадных» традициях русского реализма, появляется очерк «Мелкопоместные», мало чем отличающийся от бытовых очерков начала века, наводнявших местные провинциальные газеты, рядом с рассказом об одном из последних из могикан дворянства — «В поле» — мы видим наивную романтическую легенду «Велга» (1895), рассказ о девушке, гибнущей ради спасения любимого.

Наибольшей художественной силы, как видно, Бунин добивался там, где реалистическая изобразительность находилась в ладу с объектом, по родному близким писателю, где в контрастном сопоставлении с природой появляется деревенский человек — шире — вся Россия, крестьянская, грубо первобытная, не ведающая, что будет завтра.

Движение Бунина-прозаика от середины 90-х гг. к началу 900-х i проявляется прежде всего в расширении масштабности кругозора, в переходе от наблюдений над отдельными судьбами крестьян или мелкопоместных дворян к обобщающим размышлениям (пример: зарисовки косной жизни, в которую ворвалась «Чугунка», перерастают в раздумья о целой стране и ее «унылом лесном народе» («Новая дорога»)).

Становление Бунина пришлось на период, когда классическая эпоха русского реализма заканчивалась и на смену единодержавию реализма явилась беспрецедентная пестрота школ и направлений
, отрицающих друг друга, писатель был убежден, что в его время «произошло невероятное обнищание и омертвение русской литературы» (Бунин И. А. Собрание сочинения в 9-ти томах, Т. 9, С. 529). Он испытывал чувство одиночества в литературе. Причину кризиса и разъединения писательских сил Бунин видел в «общей расшатанности, неустойчивости общественного мнения».

Бунин был писателем, сформировавшимся на границе двух эпох, когда происходило изменение основных, фундаментальных представлений о человеке и мире. Его мировоззрение рождалось го конфликта между духовным, «предлежащим материалом» и потребностями времени, для которого оказывается недостаточным то, что было завещано предшественниками.

В основе пересмотра традиционных представлений о литературе, ее задачах и средствах у Бунина были человеческие мотивы — разочарование в гуманистических ценностях. Неверие в историю стало определяющим моментов в творчестве писателя. И здесь — его разрыв с традицией русского реализма XIX в., который, однако, нельзя признавать полным, поскольку есть заветы, которым Бунин остался верен. В первых самостоятельных прозаических произведениях Бунина проявилось характерное для него впоследствии начало, где повествование цементируется настроением автора рассказчика.

Большое влияние на формирование индивидуального стиля Бунина оказали опыты в области чужих стилей и переводы мировой литературы

0

66

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Место Бунина в ряду писателей рубежа веков, своеобразие  тенденций

Характеристика Бунина-художника невозможна вне установления его литературной генеалогии, места в ряду как предшественников великих писателей XIX в. так и современников — прозаиков и поэтов нашего столетия, а, кроме того, тех, кто и сам испытал воздействие Бунина. В сплаве эпохи, насыщенной революционными потрясениями, жизненного опыта писателя, социальных и эстетических традиций, своеобразия таланта выявляются основные тенденции бунинского творчества, заметно меняющиеся от 1890-х гг. к началу 1900-х и далее — в 1910 гг.

В месте с Горьким, Куприным, Шмелевым, А. Толстым Бунин находился на генеральном направлении предреволюционной литературы и противостоял своими произведениями волне декадентства. Всех их объединяет при различии социального взгляда глубоко национальное начало, характерное для реализма. Однако Бунин оставался крупнейшей и совершенно особой фигурой в литературе.

Творческий метод Бунина в своей основе глубоко реалистический, а его поэтика и стиль прочно опирались на традиции русской классики.

В начале 900-х гг. Бунин для Горького был продолжателем традиций Тютчева, Фета, Майкова, наследником лучших традиций «усадебной культуры (в этот период Горький ценит у Бунина выше всего его поэзию).

В рассказах 1890-х г. и рубежа 1900-х гг. заметно воздействие гоголевской традиции.
Несмотря на то, что для Бунина несвойственна сатира, публицистическое обличение, разящий смех гоголевских «Мертвых душ» ощущается преемственность авторских отступлений гоголевской поэмы, а также стихотворений в прозе Тургенева. Бунин ни в коем случае не копировал Гоголя, лишь восхищался чувством ритма, точностью предметных сравнений, общей атмосферой взволнованности, эмоциональной приподнятости. То, что у Гоголя предмет развернутого авторского отступления («Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!»), отливается у Бунина в форме отдельного, завершенного рассказа («Новая дорога»).

Обращение к Тургеневу не случайно.
Тайное, внутренне очарование его лирической прозы предвещало возможности качественного развития новых еще для ХIХ в. тенденций. «Записки охотника» — эпоха в развитии рассказа (разрушение типологии жанра). Тургенев заведомо избегал сюжетной занимательности и напряженности, его рассказы ближе к «физиологическим очеркам».
Стремительность, драматичность, сюжетность присуща пушкинским «Повестям Белкина», в которых выдержано единство жанра.
Очевидно, что рассказы Пушкина и Тургенева — это два этапа в развитии этого жанра и два полюса, к которым в какой-то мере будет тяготеть Бунин, Однако его рассказы нельзя назвать ни строго эпическими, как «Повести Белкина», ни лирико-очерковыми, как «Записки охотника». У Бунина обнаруживается перевес лирического начала.

Итак, Бунин находит свое оригинальное продолжение на пересечении изобразительных традиций Гоголя, Тургенева, а позднее
Толстого, испытывая воздействие Чехова.

Естественно и органично влились в поэтику и стиль Бунина глубокий психологизм, ослабленная традиционная сюжетика, повышенная экспрессивность детали и образа — все эти и другие особенности искусства рубежа XIX—XX вв.

Однако Бунин не был «традиционным» писателем. «Традиционный» писатель, — пишет Золтан Кенереш — никто иной, как эпигон классиков. Более или менее традиционный писатель — это совсем другое. Он cтроит произведение с учетом традиции жанра, по не забывает, что меняющееся время надо выражать современными средствами".

Ощущению катастрофичности бытия, суетной и нелепой обыденности бунинских рассказов 1900-х гг. можно противопоставить жизнелюбие, тягу к сильным натурам, душевность, мечтательность, пылкое воображение, наполняющие рассказы Куприна. Бунин познакомился с Куприным в конце 90-х г. XIX в. В их жизни и судьбе было много общего, они были ровесниками, поделили в 1909 г. академическую Пушкинскую премию. Художественный мир Куприна, имеющий реалистическую основу, отличается от бунинского доверием к жизни, страстностью художественного темперамента, светлыми, оптимистическими тонами. Бунин и Куприн словно два полюса восприятии окружающей действительности. Если же рассматривается вопрос о преемственности бунинской прозы, то чаще всего всплывает имя А. П. Чехова. Критика рубежа века ставила прозу этих авторов в один ряд, А Измайлов пишет: «О Бунине нельзя говорить, не беспокоя прекрасной тени Чехова, Бунин больше, чем „его школы“. Он плоть от плоти, кровь от крови чеховского чеховского настроения, чеховских симпатий».  Основанием служило, прежде всего, то: что Бунин, как и Чехов, — прежде всего рассказчик (сходство типов художественного мышления).

Однако и Чехов, и Бунин горячо и категорично отрицали такое сходство.
Сам Бунин говорил: «Решительно ничего чеховского у меня никогда не было. Имел ли на меня, как на писателя, Чехов влияние? Нет».

В автобиографии 1915 г. Бунин отметил, что Чехов «писал бегло, жидко», при чтении произведений Чехова именно это его задевало. То, что Бунин понимал под «беглостью», у Чехова диктовалось его стремление, не вмешиваясь, следовать за героем и действительностью. «Компактность» исгущенность бунинского повествования следствие жесткогосцепления авторского воображения с действительностью и героем.

Влияние одного крупного писателя на другого великого мастера происходит не в виде каких-то художественных заимствований, а в весьма сложной опосредованной форме. И Чехову, и Бунину, например, присуще бережное отношение к деталям, стремление к предельной точности слов. «Выдумывание художественных подробностей и сближало нас, может быть, больше всего, — писал Бунин. Он (Чехов) был жаден до них необыкновенно».  Наряду с этим Бунин отмечал, что Чехов «сравнения и эпитеты употреблял редко, а если употреблял, то чаще всего обыденные».  Подобное не отнесешь к бунинской художественной речи. Бунин-художник неустанно работал над словом. Тем не менее, в бунинской художественной речи всегда наблюдались внутренняя сосредоточенность и локальность определений, поистине чеховское отвращение к щегольству удачно сказанным словом".

Общая потребность писателей-современников проникнуть в подлинные истоки драматизма или комизма обыденного существования. Отсюда — сходная структура их. прозы.

Рассказ — излюбленный жанр Чехова и Бунина. Путь рассказу проложил Чехов. Бунинский рассказ развивался в чем-то как преодоление чеховской традиции.

В построении сюжета, композиции рассказов Чехова и Бунина сказались не только из различия с предшествующей школой русского рассказа. Здесь наглядно проявилось несходство писателей. Взаимосвязь сюжета и фабулы у обоих писателей постоянна. Роль фабулы в ранних рассказах Бунина минимальна (у Чехова идет развитие от Фабульных рассказов к бесфабульным).
Прозу Бунина и Чехова роднит опора не на реплику, поступок героя, а на его настроение, состояние личности, на общую эмоциональную атмосферу эпизода, всей картины. Первостепенную роль играет экспрессия авторского слова, интонация изложения. Итак, причины краткости рассказов обоих писателей — в передаче психологического состояния героев, авторского настроения. Рассказы Бунина можно назвать психологическими, философскими этюдами.

В отношении сюжетов мнение Бунина и Чехова было единым: Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано — глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным" (Чехов) и «К черту сюжеты, не тужься выдумывать, а пиши, что видел и что приятно вспоминать» (Бунин).

Особенно наглядных результатов добились Чехов и Бунин в создании начала и конца рассказов. Бунин писал: «По-моему, написав рассказ, следует вычеркнуть его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем…» Бунинское начало отличалось от общепринятых зачинов. До предела сжата и упрощена экспозиция. Начало энергичное. Бунин сразу сообщает то основное, что характеризует героя. Переход от завязки к финалу ровный, без кульминации. Бесфабульные финалы ранних рассказов Бунина — их объективное свойство, Бунина справедливо считают мастером короткого рассказа. Его рассказы, до предела насыщенные меткими и точными подробностями, — великолепная школа мастерства, образец взыскательного отношения к слову.

Одним из наиболее характерных для литературной манеры Бунина произведений являются «Антоновские яблоки». Произведение было встречено восторженными отзывами М. Горького. Однако на рубеже веков, наряду сростом литературного мастерства Бунина, происходило известное сужение его писательского горизонта, переключение главного внимания с острых социальных проблем на интимные лирические темы. Горький упрекал Бунина в том, что его поэзии и прозе этого периода не хватало «бодрого духа, радости душевной», улыбки и в то же время целеустремленной ненависти к произволу. В одном из писем к Чехову в 1900 г. Горький упоминал, что именно в прозе с особенной отчетливостью проявилась свойственная Бунину «барская неврастения».

Бунин противопоставлял свою позицию горьковской.
Он считал, что о литературе лучше всего говорить не с Горьким, а с Чеховым, Однако при всех существенных расхождениях в 1900 г. Бунин прислушивался к советам Горького, доверяя ему свой сборник для рецензирования. Сборник «Листопад» был высоко оценен, но Горький желал бунинскому «певучему перу» твердости, гражданских интонаций. В свою очередь Бунин высоко ценил у Горького лишь «реалистические» произведения с выписанными бытовыми и психологическими подробностями, Позже он весьма резко отзовется о гражданской активности Горького, о его позиции общественного трибуна.

Разница между этими людьми разительная, что сказалось и на особенностях их творчества. Горький художник, навсегда связавший свою судьбу с пролетариатом («буревестник революции»). Бунин — человек «не от мира сего», как добродушно охарактеризовал его Горький. У одного — могучий художественный темперамент творца, новая тематика и герои, отображение эпохальных событий, резко романтическая стихия, очеловечивание природы, предельная метафоризация; у другого — замкнутый самолюбивый характер с дворянскими предрассудками, четкая отточенность формы, сдержанность авторского отношения к героям, особенный музыкальный стиль.

Противоречиость отношений Бунина и Горького проявляется и в опенке Бунина Горьким: «Талантливейший художник русский, прекрасный знаток души каждого слова, он — сухой, „недобрый“ человек, людей любит умом, к себе до смешного бережлив. Цену себе знает, даже несколько преувеличивает себя в своих глазах, требовательно честолюбив, капризен в отношении близких ему, умеет жестоко пользоваться ими».

Мастерство Бунина-художника не оставалось непризнанным. И, несмотря на то, что в рассказах, написанных до 1910 г., можно найти своеобразную, пусть не прямую перекличку произведений Бунина и Чехова, влияние чеховской поэтики, все же новаторское значение Бунина отчетливо и бесспорно. Способ образного претворения действительности, свойственный Бунину, внес в искусство немало нового. Добиваясь максимально зримого, физически ощутимого изображения человека и природы, Бунин значительно расширил изобразительные возможности языка. Творческий путь Бунина отмечен упорным, непрерывным совершенствованием изобразительных возможностей слова. Он сознательно ориентировался на миниатюры, эскизы, единственным «стержнем» которых является меткое наблюдение, точное и оригинальное сравнение.

0

67

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Особенности ранней прозы Бунина

В раннем творчестве Бунина ведущим началом были лирика, поэзия. Она как бы ведет прозу за собой, прокладывая ей пути. Реалист Бунин был не одинок в стремлении метафоризировать прозу, насытить ее поэтической образностью, ритмизировать. Этим занимались русские символисты А. Белый и К. Бальмонт. Однако Белый заходил слишком далеко, сводя прозу с поэзией, прямо ритмизируя прозу. Это были лишь лабораторные опыты, Бунин охотно заимствовал в прозе из собственных стихов целые обороты и выражения, подчас вводил уже готовые, пришедшие из поэзии и сложившиеся там художественные формулы. Проза подчинялась внутренней мелодике, музыке. Сам Бунин видел в своих исканиях ритма прозы как бы продолжение своего стихотворчества. «Я, вероятно, все-таки рожден стихотворцем. Тургенев тоже был стихотворцем прежде всего… для него главное в рассказе был звук, а все остальное — это так. Для меня главное — это найти звук. Как только я его нашел — все остальное дается само собой».

Задумав рассказ, повесть, Бунин прежде всего искал «звук» произведения, его «тон». «Выписываю из Батюшкова, — сообщил он в одном из писем, — что попало, лишь бы набраться выражений и заменить себе тон».  «Заменить тон» осталось у Бунина на всю жизнь.

Прозу Бунин начал писать, будучи автором многих стихотворений
и через четыре года после опубликования первого из них. И после рассказов о деревне дореволюционная критика ставила Бунина-поэта выше Бунина-прозаика. Лишь после появления «Деревни» и «Суходола» стала очевидна несправедливость подобных оценок. Время внесло дальнейшие поправки в определение таланта Бунина. В историю русской литературы Бунин вошел прежде всего как крупнейший мастер прозы. Чехов сказал как-то Бунину: «Вам хорошо теперь писать рассказы, все к этому привыкли, а я пробил дорогу к маленькому рассказу…» Чехов надолго предопределил развитие этого жанра. Однако Чехов и Бунин развертывали малые жанры прозы разными путями. Чехов «демократизировал» прозу, добившись предельной простоты и доступности ее восприятия. Бунин же «аристократизировал» прозу, стремясь к мерной интонации, к высокой степени эстетизации действительности. Бунин открыто защищал свою позицию в монологах — раздумьях своего лирического героя, перемежая риторические вопросы с утверждением самоцельности жизни человеческого духа: «…жизнь дана для жизни, и нужно только одно, — непрестанно облагораживать и возвышать это «искусство для искусства…»
Этой же цели служили и метафоры бунинских лирических произведений — символы состояний его «души». Подобная позиция в те годы формулировалась под лозунгом «борьба за идеализм». В 1901 г. в журнале «мир божий» вышла статья Н. Бердяева под таким названием. Он призывал к борьбе за «духовную аристократизацию» общества, за удовлетворение «высших и вечных запросов человеческого духа» («высшее счастье», «высшая правда», «вечная красота», «абсолютная любовь», никогда не находящая «полного осуществления в эмпирической действительности»). «Борцы за идеализм» должны были понять демократизацию общества как его аристократизацию. Это задачу призвано было решать декадентское искусство.
Пожалуй, не было художника в истории русской литературы дооктябрьской эпохи так страстно увлеченного поисками смысла жизни и человеческого существования. Лирически-взволнованное и предельно пластическое изображения предметного мира и человеческих характеров неизменно соединено в его поэтике с глубокой философичностью и аналитизмом, с обилием медитаций и образно-ассоциативных связей.

Бунин решительно отошел от своего сочувственного взгляда на «утилитарное искусство» к началу 900-х гг. Манера его изложения аморфна, зыбки контуры. Присутствует в его произведениях особая бунинская настроенность, окрашивающая изображаемое в минорные «осенние» тона, Настроение светлой печали становится рефреном в картинах природы, авторских отступлениях, размышлениях героев. Слова во фразе расположены, но определенному сложному внутреннему рисунку.

Бунин выявляет в нескольких строках «код» повествования. Он сознательно сдвигает фабульный центр рассказа, из финала или кульминационного момента переносит его в начало. Внимание читателей от внешней интриги устраняется, весь интерес сосредоточен на внутреннем, психологическом смысле событий.

На первый взгляд простая и свободная композиция, лишенная интриги и резкого столкновения характеров, в то же время густо насыщена контрастными противопоставлениями мотивов и ситуации, эпизодов и картин жизни, (сложна и прихотлива словесно-речевая структура бунинского повествования с присущей ей тонким взаимопроникновением голосов автора и героев, зачастую не отграниченных друг от друга ни особенностями лексики и фразеологии, ни характером экспрессивно-речевых форм. В ткани произведений Бунина очень тесно переплетаются факты и их восприятие, становятся неразличимыми переходы от одного к другому.

В ранних рассказах Бунина можно выделить две основные тематические линии:
1) изображение русского крестьянства; 2) и разорявшегося мелкопоместного дворянства. Между этими линиям существует теснейшая связь, обусловленная авторским отношением к жизни своей среды и крестьянства. Раскрытие данных тем автор осуществляет не через привычное развертывание фабульных и сюжетных мотивов, а через передачу настроений лирического героя, через развернутые картины природы, совершенно вытесняющие действие, движение событий. Телешов писал Бунину: «К черту сюжет, не нужно выдумывать, а пиши, что видел и что приятно вспомнить».

«Это у нас еще старых вкусов много — все „случай“, „событие“ давай…», — отстаивал свою «новую манеру» Бунин.
«Высокий строй», «благородство», мерная торжественная интонация — вот что характерно для бунинской прозы. В рассказе «Цикады» сам Бунин задается вопросом: «Кто и зачем обязал меня без отдыха нести бремя, тягостное, изнурительное, но неотвратимое, — непрестанно высказывать свои чувства, мысли, представления и высказывать не просто, а с точностью, красотой, силой, которые должны очаровывать, восхищать, давать людям печаль и счастье?»

Мировосприятие Бунина результат его глубокого внутреннего разлада с миром, следствие неустроенности, бесприютности в условиях окончательного распада дворянской общности и патриархально-дворянского уклада жизни. В этих условиях и появилось то иллюзорное представление «страшного одиночества», которое так гордо страдальчески поэтизировал Бунин, отстаивая свою внутреннюю свободу и право писать, как хочется. — «ни о чем». «Я не портной, чтобы прилаживаться к сезонам…, — пишет Бунин 16 июля 1900 г. Н. Д. Телешову. — Хотя, конечно, тяжко, когда ты увлекаешься, положим, шекспировскими изящными костюмами, а все ходят в широчайших и пошлейших портках и глумятся над тобою. Как ни кинь, все тяжко одиночество — во всех родах. Вот и надо писать об этом».

Оригинальность молодого автора проявляется не только в стремлении создать новый не апробированный до него жанр бессюжетного рассказа, усилить авторское начало в повествовании, выработать свои собственные принципы авторских оценок изображаемого, но и в дальнейшем сближении субъективного и объективного, эпического и лирического начал в повествовании

0

68

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Истоки эпического мышления

Период конца XIX в. в России был особым по сложности и противоречивости процессов, происходивших в общественном бытии и общественном сознании. Причем интенсивность этих процессов в 900-е гг. все усиливалась.

В эпоху рубежа веков окружающая человека действительность открывается в неожиданных, порой непредполагаемых связях и отношениях. Искусству приходилось во многом заново «очеловечивать» реальность, устанавливать «личностный смысл» каждого из вновь возникающих значений происходящего. Однако, при всей своей специфичности искусство производно от действительности: «В любом литературном явлении, — пишет Д. С. Лихачев, — так или иначе многообразно и многообразно отражена и преображена реальность: от реальности быта до реальности исторического развития (прошлого и современности), от реальности жизни автора до реальности самой литературы в ее традициях и противопоставлениях».
Свойственная эпохе рубежа концентрированность духовной жизни сближала идеи и понятия из разных сфер человеческого познания. Литература просто не могла пройти мимо тех новых представлений о мире, которые возникали в связи с научными открытиями, буквально заполонившими го время. Но сколь ни многообразны были исследования, каждое, стремясь к достоверности и доказательности любой из деталей, составляющих общую картину мира, работало на то, чтобы сделать ее единой, завершенной. При этом должна была сохраняться динамичность как внутреннее качество материального мира. Расширялись границы доступного человеческому познанию.
Изменение в общественном сознании представлений о времени и пространстве, социальной структуре общественной жизни активизировало все формы общественного сознания, в том числе и искусство, поставило писателей перед необходимостью «построить» новую, то есть современную, модель мира и найти в нем место человеку. Единство устремлений и неизведанность пути требовали от всех видов искусства своеобразного сближения, взаимоподдержки. Наряду со стремлением к синтезу искусств все заметнее было тяготение к синтезу эпического и лирического начал. В конечном счете соединение и выделение эпического и лирического определяло в общем виде одно из ведущих направлений в -движении искусства в ту пору. Эпическое заявляло о себе самыми разнообразными формами.
Эпическая направленность эстетических поисков в переходный период проявлялись еще п в том, что понятие прекрасного в большинстве случаев так или иначе ориентировалось на народные эстетические традиции. О своеобразии народного эстетического сознании В. Белов пишет: «Природа как бы утверждает надежную и спокойную силу традиции. Ритмичность в повторе, в ежегодной смене одного другим, но эти повторы не могут быть монотонными, они всегда разные- разные не только сами по себе, но и оттого, что и человек, восходя к зрелости, постоянно меняется. Сама новизна здесь как бы ритмична. Ритмичностью объясняется стройность, гармонический миропорядок, а там, где новизна и гармония, неминуема красота, которая не может явиться сама по себе, без ничего, без традиции и отбора…» Подобные тенденции будут прослеживаться в произведениях Бунина.
В классическом понимании лирика и эпос — литературные роды, во многом противоположные, антогонистичные. Слитность, сплавленность, спонтанность — один из законов лирики. Проникновение лирики на «чужую» территорию, ее претензия стать универсальным способом художественного освоения мира — знаменательный факт конца XIX — начала XX вв.
Эпос воссоздает объективный мир с позиции, сверхличных ценностей. Форма эпического повествования определяется объективными свойствами и закономерностями изображаемой действительности. Недаром сюжет, составляющий остов эпических произведении, обладает свойствами самодвижения, основанного на логике развития самого предмета. Лирика, выражающая чувство человека, строится на субъективном принципе. Мир, изображенный в ней, подчинен не собственным объективным законам и принципам, а чувствам субъекта.

0

69

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

На рубеже веков появились новые тенденции.

Обнаружился пристальный интерес к субстанциональному состоянию личности, сформированному общечеловеческой энергией жизни, в которой по отношению к временным законам среды царят вечные законы. Этот интерес приводил к активизации эпического начала, которое могло проявить себя на уровне композиционном в приеме циклизации, на сюжетном — в приближении художественного повествования к очерковому, на повествовательном — в лирическом пафосе, объединяющем мир и человека. Новое романное мышление стремилось к максимальному использованию эпопейных традиций русской прозы, пробуя ее на малом художественном пространстве рассказа и повести, пытаясь свести судьбу человеческую и судьбу народную не только в историческом, по и конкретно-бытовом плане. Итак, шла апробация нового романного мышления в нероманных жанровых формах, усиление влияния эпического начала и одновременно активизаци лирических элементов.

Однако, с одной стороны, активизировалось развитие нероманных эпических жанров, с другой (поскольку начинали складываться новые эстетические отношения искусства с действительностью) — литература нуждалась в создании новой эстетической концепции человека и мира, которая объемно реализуется только в романном повествовании. Д. С. Лихачев писал: «Всякие поиски правды жизни, пли правды-истины, или правды нравственной рано или поздно приводят к борьбе с формой, с канонами выражения».

Поиск новой романной формы, иного качества романного мышления велся в реалистической прозе однонаправленно: в смысле формы преимущественно через повесть и рассказ, в области структуры — посредством переосмысления устоявшейся романной формулы «человек- среда-действительность», в сфере содержания — через открытие героя времени в новом отношении к истории и эпическому миру.

Но при общности тенденций на пути к новому роману просматривается неоднозначность, множественность решений, так или иначе суммирующуюся в творчестве отдельных крупных писателей.

Бунин с его удивительной острой реакцией на эстетически запросы времени, с реалистической направленностью таланта не мог обойти потребности литературы 90-х — 900-х гг., выработать целостную концепцию человека и мира. Начинающему прозаику эта задача облегчалась тем, что он начинал как поэт, а в лирике имеют место не только категории общечеловеческого порядка. но и целостность монологического слова, лирического мировосприятия.

Сказались творческие и личные контакты с Л Толстым, М. Горьким, писателями романно-эпопейного типа мышления
. Повлияла и переводческая деятельность Бунина (переводил преимущественно поэмы), где отчетливо проявились ранние интересы к общечеловеческой культуре, духовно-историческому прошлому человека, родовым свойствам человеческой натуры.
Примыкая к реалистическому направлению, бунинская проза уже с первых произведений идет в общем русле внимания к эпическому мышлению и одновременно к концентрированию личностного самосознания. При этом Бунин обращается к самому ходовому жанру эпохи — рассказу, но с постепенным возрастающим интересом к повести. Уже в рассказе заметны собственно бунинские принципы построения целостной картины мира, которая держится на своеобразном, поддерживаемом лирическим обощением, вбирающим все: и характер, и событие, выводя их на уровень общечеловеческого.

Принцип сопряжения в прозе И. Бунина выдает присутствие эпического начала, к которому развернуто личностное сознание повествователя или героя. Однако сосредоточенность бунинского героя на себе несколько иная, скажем, более интенсивная. Для Толстого, например, индивидуально-неповторимой в личности все-таки была прежде всего ее духовность. Для Бунина чрезвычайно важна эмоционально-чувственная основа личности. Внутренний человек в его героях лишь тогда «прозревает», когда в глубинах своего «я» почувствует присутствие вековечной связи не просто с природой, но и с другими людьми, отдельным человеком.
Бунинские герои — это герои как бы без исторического будущего. И для самого Бунина будущее имеет своим истоком не переменчивое настоящее, но выверенное веками прошлое. Личность ищет опору вне себя, но не в будущем, а в прошлой жизни, которая уже устоялась и состоялась. Поэтому обостренное чувство жизни как самого общего, надличностного понятия неотделимо у Бунина от столь же обостренного чувства смерти, показательного именно для индивидуального сознания. Жизнь и смерть предстают увиденными одновременно синхронно, с двух точек зрения сразу; надличностной (эпической) и сугубо личной (лирической). В прозе Бунина чаще всего сочетаются поэтому и любование жизнью, ее всеобщностью и неизбывностью, и трагический ужас смерти (перед такой же неизбывностью и всеобщностью), вызов смерти и покорность ей.

В нарастающем темпе исторического движений действительности Бунин искал устойчивости для отдельного человека и народа в целом. Ему казалось, что наиболее сложная форма устойчивости недвижность, постоянство, противостоящие вечному врагу человека времени. Отсюда поиск эпических опор для всезначащего «нечто, что не подлежит даже и видоизменению, не подвергается ему не только в течение моей жизни, но и в течение тысячелетий». С этим «нечто» связывалась природа, национальный характер, родовая основа личностного, то есть все то. что не поддавалось единовременному воздействию среды. Поэтому в своем подходе к человеку, миру Бунин стремился сохранить в том и в другом всю полноту материального и духовного — извне, со стороны вечной природы, и изнутри, со стороны кратковременно живущего человеческого сознания. Временная граница между ними мешала целостно-гармоническому их единству, и писатель пробивал одну брешь за другой в этой границе, открывая беспредельную объемность человеческого сознания и содержательную духовность конкретно-материального, соприкасающегося с человеком.

Таким образом, бунинская концепция действительности тяготела к «надсредовой» универсальности. Критика среды разрасталась в «тоску всех стран и всех времен», «творческую тоску о счастье, которое движет мир…»

А.А. Нинов пишет: «…Бунин вслед за Толстым продолжал придерживаться точки зрения „вечных“ начал… Эта привязанность Бунина к неподвижным, неизменным категориям объясняется не только духовным влиянием толстовской идеологии. Взгляды Бунина в основе своей сами восходили к тому же реальному источнику, из которого возникали понятия толстовской философии, — „переворотившемуся“ и в то же время бессильному перед будущим патриархальному строю».

Конечно, типового единообразия между концепциями Л. Толстого и И. Бунина не возникало при этом: у каждого из писателей свой социально-исторический и эстетический опыт. Человек у Бунина пробивается к целостности мира, драматически ощущая разность объемов личностного и всеобщего, логическую несводимость человека и мира, мгновенного усилия и длительного результата, всеисторического прошлого и конкретно-исторического настоящего.

Концепция Бунина «человек-мир» расходилась с действительностью по направленности временного движения. Россия рвалась в будущее, а бунинские герои смотрели в него через плотную завесу прошлого. В гаком виде концепция не могла быть использована реалистическим художественным сознанием эпохи полностью, а,-значит и стала основой нового романного мышления.
С. Залыгин, рассуждая, почему И. В. Гоголь так и не написал настоящий роман, в числе одной из причин назвал и такую: «…его герои… миновали стадию обыкновенной, как у всех жизни».

В отношении бунинских героев можно сказать, что они «миновали стадию» той общественной жизни которая непосредственно открывала выход в будущее и была для эпохи рубежа уже «обыкновенной» в определенном смысле жизнью — стадию классовой борьбы. Это лишало буниского героя возможности вырасти до романного, который всегда от современности во всех ее стадиях, а романную концепцию Бунина воплотиться в романном повествовании. Нужен был иной герой, иная концепция.

Бунин был современником крупных исторических событий, породивших волну романов. Но в творчестве самого Бунина эти события никак не отразились. В крупных эпических произведениях Бунину свойственен скорее «новеллистический» склад дарования. По бунинскому признанию краткости его научили стихи.

Бунинская проза конца 90-х — начала 900-х гг. все более превращалась в единый лирический монолог с устойчивой символикой образов (леса — снега — пустыня туман), на фоне которых раскрывается настроение лирического героя в прозе.
Поэзия и проза все более сближаются, обнаруживая тяготение к некоему «синтетическому» жанру. Многие произведения рубежа веков пронизаны пессимизмом, усиливающимся с ощущением обреченности дворянского класса.

Эгоцентризм эстетического мышления Бунина с его поэтизацией, отъединенной от мира личности, как раз и сближал его лирическую прозу с символистской литературой второй половины 90-х годов.

Эта сторона эстетической программы Бунина с ее утверждением самоценности «души» художника несомненно и очевидно связана со взглядами на искусство молодого Брюсова, стихи которого Бунин печатал в «Южном обозрении». В предисловии к сборнику своих стихов в 1895 г Брюсов писал: «Наслаждение произведением искусства состоит в общении с душой художника…» В 1899 г. в брошюре «О искусстве» Брюсов развивал эти взгляды, обосновывая теорию символизма: «Все свои произведения художник находит в самом себе. Век дает только образы, только прикрасы; художественная школа учит внешним приемам, а содержание надо черпать из души своей». И далее здесь же: «Сущность в художественном произведении — душа творца, и не все ли равно, какими путями мы подойдем к ней… Искусство запечатлевает для земли душу художника».

0

70

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3e/Bunin_Ivan_1937.jpg/135px-Bunin_Ivan_1937.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Природа как источник лирических обобщений

Ранняя самостоятельная поэзия Бунина основывалась на отображении пейзажей, где ничто не нарушает безмолвного разговора автора с природой, А. Блок писал: «Так знать и любить природу, как умеет Бунин, мало кто умеет. Благодаря этой любви, поэт смотрит зорко и далеко, и красочные, и звуковые его впечатлений богаты».

Картины природы Бунин создает с неисчерпаемым своеобразием и в поэзии, и в прозе. В своего рода поэтической декламации он утверждает:
Нет, не пейзаж меня влечет,
Не краски я стремлюсь подметить,
А то, что в этих красках светит, —
Любовь и радость бытия.
Она повсюду разлита —
В лазури неба, в птичьем пеньи,
В снегах и в вешнем дуновеньи, —
Она везде, где красота. (1,)

Дореволюционный критик Ф. Д. Батюшков, как бы отделяя поэзию Бунина от его прозы, утверждал: «Бунин живет ощущением природы и, в общем, не принадлежит к категории поэтов-мыслителей. Образы служат лишь формой выражений».

Природа — один из источников, питающих лирическое обобщение в прозе. Она входит в систему эпического мировосприятия как один из основных его элементов. Однако природа еще и сильнейший стимулятор личностных эмоций.

Личность Бунина сложилась в очень «почвенном» национальном «климате» — «в том плодородном подстепье, где древние московские цари в целях защиты государства от набегов южных татар, создавали заслоны из поселенцев различных русских областей, где, благодаря этому образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым».

Чувства и переживания, выразившиеся в раннем творчестве Бунина, сложны и нередко противоречивы. В его ощущениях вещного мира, природы причудливо переплетаются радость бытия и тоска, томление по неведомой красоте, истине, добру, которого гак мало на земле. Не найдя красоты в людях, он ищет ее в природе.

0

71

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin01.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Еще от дома на дворе

Еще от дома на дворе
Синеют утренние тени,
И под навесами строений
Трава в холодном серебре;
Но уж сияет яркий зной,
Давно топор стучит в сарае,
И голубей пугливых стаи
Сверкают снежной белизной.

С зари кукушка за рекою
Кукует звучно вдалеке,
И в молодом березняке
Грибами пахнет и листвою.
На солнце светлая река
Трепещет радостно, смеется,
И гулко в роще отдается
Над нею ладный стук валька.

0

72

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin01.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)


Все лес и лес

Все лес и лес. А день темнеет;
Низы синеют, и трава
Седой росой в лугах белеет…
Проснулась серая сова.

На запад сосны вереницей
Идут, как рать сторожевых,
И солнце мутное Жар-Птицей
Горит в их дебрях вековых.

0

73

Перечитаем «Легкое дыхание» И. А. Бунина

Это подробный репортаж с урока по изучению рассказа И. А. Бунина  "Легкое дыхание".  Ученики провели исследование текста, заметили интересные детали, делали важные для себя выводы. Они столкнулись с разными точками зрения на поступки героини, старались понять авторскую позицию и сформулировать свое отношение к ней.   Сделали  работу живей и активней вопросы-стимуляторы, которые помогли ученикам самим ощутить нравственный потенциал произведения.


Интегрированное занятие по рассказу И.А Бунина «Легкое дыхание»

Урок по рассказу И.А.Бунина « Легкое дыхание» (Учитель Стеблева Р.И).

   Тема: Ответственность человека за то, как складывается его жизнь ( по рассказу И.А.Бунина  «Легкое дыхание»).

Рассказом И. А.Бунина « Легкое дыхание» завершаем изучение творчества писателя. Героиня – ровесница одиннадцатиклассников, поэтому судьба ее им очень интересна.

Тема трагической ранней смерти молодой девушки волновала Бунина на протяжении всего его творчества. Кажется, писатель всю жизнь не мог примириться с такой жестокостью судьбы, когда гибнет то, что всем своим существом олицетворяет жизнь, молодость, радость. Бунину помогли осознать свои чувства, сформулировать свои жизненные принципы, взгляды на мир, людей философские сентенции римского стоика Марка Аврелия. Наиболее важной представлялась идея круговорота бытия, внутри которого рождение и смерть оказывались равноправными.

  Индивидуальное домашнее задание.

1группа – выразительное чтение и анализ стихотворения Бунина «Эпитафия». 2группа – « Портрет».

Ученик и делятся впечатлениями об услышанных стихах.

  Индивидуальное  задание.  Краткое сообщение об истории создания рассказа.

Работа с текстом.

- Какие чувства возникают у вас с первых строк рассказа? Поразило место действия – кладбище. Тягостное впечатление оставляет  «новый крест, крепкий, тяжелый, гладкий». Увидели, что не случайно и время действия, когда « дни серые». Отметили, что использование автором контраста (живые глаза и дубовый крест на могиле) сильно воздействует на чувства.

- Сформулируйте и запишите вопросы, которые хотелось бы обсудить. (Такое задание было дано заранее.)

  Цель: выявление проблем, волнующих учащихся, готовности вступить в диалог с художественным текстом.

Видим, что вопросы, поставленные одиннадцатиклассниками, находились в центре внимания самого автора и обсуждение их в классе вполне естественно.

- Запись  на доске этих проблемных вопросов:

1.Почему рассказ называется « Легкое дыхание?»

2.Что хотел сказать автор читателям своим рассказом?

3.Как относится Бунин к героине рассказа – Оле Мещерской.

4.Что в ней главное: безмятежность и чистота юности или бездумность и легкомыслие?

На первом этапе урока обращаемся к эпиграфам (записаны на доске) :

« Каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни…» ( И.Бунин.)

«Все из века равно самому себе, пребывая в круговороте…» ( М.Аврелий.)

-Прокомментируйте эпиграфы, выделите в каждом из них ключевые слова.

-Обратимся к словосочетанию « легкое дыхание». Назовите слова-ассоциации, слова-ощущения. Цель: погружение в подсознание, выявление личностно значимых слов, которые « станут симптомами смысла».В результате коллективных  творческих усилий появляется запись: «Легкое дыхание- это чистота, свежесть, беззаботность, недумание, беспечность.»

-Стихотворение  А..Фета « Бабочка» расширит смысл словосочетания «легкое дыхание. »

Вопросы к стихотворению.

1.Чем мила бабочка? В чем ее особенность?

2.Что символизирует бабочка в системе эстетических ценностей А.Фета? (Символ красоты, легкости,  беззаботности, скоротечности и мимолетности жизни.)

   На втором этапе урока идет погружение в словесную ткань произведения

Класс делится на группы.

1 группа выписывает из текста слова и словосочетания, определяющие характер поведения Оли Мещерской, ее внутреннее состояние и отвечают на вопрос: « что общего между героиней рассказа и бабочкой А.Фета?» («Беспечна к наставлениям», «сошла с ума от веселья», « ничего не боялась», « самая беззаботная», «никогда не думала любить его»,» все разговоры о браке – одно издевательство», « я не понимаю, как это могло случиться».)

2 группа отвечает на вопрос: «Как в тексте решается важная для писателя философская проблема жизни и смерти?», выявляя эпизоды, в которых звучат эти мотивы.

3 группа обдумывает вопросы о роли образа классной дамы  и холодного весеннего ветра в рассказе.

Такой методический прием, как ассоциативный, способствует развитию читательского восприятия, языкового чутья, ассоциативного мышления, совершенствованию аналитических способностей  учащихся.

  На заключительном этапе урока ученики подводят итоги работы, отвечают на вопросы.

-Оля Мещерская беспечна, кокетлива, изящна, грациозна. Как бабочка , выпархивает из норм поведения, из возраста, из жизни. Она не слушает наставлений начальницы, преждевременно превращается из девочки в девушку, из девушки в женщину и умирает преждевременно. Во всех ее мыслях, чувствах, действиях  легкость легкокрылого существа, пришедшего в этот мир на мгновение.

-Какова логика поведения  героини?  (Это странная логика.  Кружение по жизни: на балах, на катке, вихревой бег по гимназии, стремительность перемен, неожиданные поступки. О ней говорят: «она совсем сошла с ума». «Я совсем сошла с ума»,- говорит  героиня.

-Что рушит гармонию в душе Оли Мещерской? ( Появление на даче Малютина, перед домогательствами которого оказалась беззащитной.)

-Какие чувства испытывает героиня к Малютину? ( Страшно то, что никаких, То, что нравилось ей в нем, было малозначительно.)  Работа с текстом.

-Замечает ли героиня свое беззаботное  легкомысленное поведение, может, раскаивается?  ( На первых порах Оля была потрясена тем, что произошло с ней: «Я не понимаю, как это могло случиться…я никогда не  думала, что я такая!»  Боль раскаяния не была продолжительной.  Героиня стремится заглушить ее буйным весельем.

-Какую вторую ошибку повлекла за собой непоправимая первая? ( Анализ эпизода связи с казачьим офицером.)

Это уже нельзя назвать шалостью. Эта легкомысленность ведет к опасной бессознательной ветрености, когда человек становится игрушкой в чужих руках.

-Каковы же причины этой трагедии?

-Где Оля Мещерская познакомилась с  « кодексом женской красоты», слагаемым которой стало «легкое дыхание»? ( Оля познакомились при чтении книг отца.)   Они-то и оказали отрицательное воздействие на неокрепшую душу. ( Работа с текстом.)

-В этом бульварном кодексе женской красоты говорится лишь о внешности, причем утрированно, вульгарно. И ничего - о духовности, нравственных качествах.

- Как  Бунин показывает отсутствие такой черты у героини, как душевная тонкость? ( Все, что она сообщила о  женской красоте, подчеркивало некрасивость подруги ее, Субботиной.)

Семнадцатилетняя гимназистка не могла не прочесть отдельные произведения Пушкина, Тургенева, Толстого. Эти произведения были включены в гимназическую программу по литературе. К сожалению, не они оставили след в ее душе. Как подсказывает автор, в семейных книжных шкафах было место лишь для бульварной беллетристики.

-Писатель показал причины несостоявшейся жизни Мещерской.

Это – бездуховность.  Оля ни разу не задумалась над тем, что волнует девушку ее возраста, - о любви, о своей будущности.

-Каждый эпизод -  этап в жизни героини , ее взросление, нравственное падение и гибель..

-Каково же отношение Бунина к героине рассказа? ( Бунин испытывает двойственное чувство: восторженное и горестное.)

-Какой композиционный принцип рассказа является основным? ( Контраст.) Почему?  ( С его помощью создается образ главной героини, выражается авторская позиция. )

Грустные строки начала рассказа предваряют и завершают читательское восприятие и служат своеобразной эпитафией ускользающей красоте, безвременно оборвавшейся жизни.

-Какие понятия могли бы стать символами судьбы Оли Мещерской? ((Смерть и жизнь, печаль и радость и есть символы ее судьбы.)

-Образ легкого дыхания. Это не просто образ, это образ-символ в рассказе. Какие ассоциации он вызывает у вас? ( Множество ассоциаций: радостное восприятие жизни, мира, незатейливость, простота, красота, беззаботность. )

-«Легкое дыхание» в одноименном рассказе – символ беспечной радости жизни во всей полноте ее ощущений, символ жизни ради жизни – без рефлексий и каких бы то ни было сомнений.

- Для Бунина слова «легкое дыхание» олицетворяют юность, буйство жизненных сил, но и в то же время легкомыслие и бездумье: «Такая наивность и легкость во всем, и в дерзости, и в смерти, и есть «легкое дыхание», недумание».

-Как вы воспринимаете рассказчика? ( Чувствуем глубокое сожаление человека, сказавшего свое слово о неразвернувшихся возможностях девушки.)

          Высказывания учащихся.

- Мечты, планы, стремления оборвались. Прервалась жизнь, остался лишь «звон ветра в Фарфоровом венке». Оля действительно обладала легким, естественным дыханием – жаждой жизни, какой-то особенной, неповторимой судьбы. Об этой ее заветной мечты сказано лишь под конец.  Автор раскрывает нам не только красоту девушки,( конечно, не ее опыт) , а лишь не развившиеся прекрасные возможности.

-Какова  роль образа классной дамы в рассказе? ( С образами классной дамы и холодного весеннего ветра связано возвращение легкого дыхания Оли Мещерской миру, людям.  По мнению автора, не может  исчезнуть тяга к прекрасному, к счастью, к совершенству.)

-Чем явился для вас этот рассказ?

Если бы не бездумное порхание по жизни героини,  не примитивное представление о счастье, ее жизнь могла сложиться совсем иначе.

Рассказ  звучит как предостережение. Ведь самое опасное – это легкомыслие. Оля оступилась однажды, но цена этой ошибки – жизнь.

        Итоги урока.

Жизнь и смерть, разлука и любовь, красота – вечные темы в литературе.

Но  есть в рассказе и другой глубинный смысл. Взрослый мир может быть чужд и враждебен красоте, а еще он может ломать судьбы и губить неокрепшие души. Человек ответственен за то, как складывается его жизнь. Он во многом творец своей судьбы.

Заполнение Листа обратной связи.

Психологический тренинг (педагог-психолог)

«Непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой (Сократ)»

(по рассказу И.А. Бунина «Лёгкое дыхание»)

Цели урока:

    Рассмотреть мотивы, которые движут поступками героев: классной дамы и Оленьки.
    Сопоставить внутренний мир героев с внешними проявлениями.
    Задачи:
    Дать понятие о защитных механизмах личности.

         Ход занятия

          Вводная часть

Как уже было сказано, легкое дыхание — символ беспечной радости, жизни без рефлексии и сомнений.

—        Что такое рефлексия?

Рефлексия (от лат. гейехо — «обращение назад») — самопознание внутренних психических актов, чувств, ощущений, а также анализ своих поступков.

    Нужны ли нам в жизни сомнения и анализ своих действий, чувств?
    Что дает человеку жизнь без сомнений? (Дискуссия.)

    Это отсутствие ответственности за свои действия.
    Это детскость, наивность, так же беспечно живут дети. Они непосредственны. Любое их
    чувство имеет место только в это самое мгновение. Дети полны жизни и радости. Каждый
    день для них — открытие нового.
    Это легкое отношение к жизни, ничего не принимаешь близко к сердцу.

    А что есть легкость жизни для Бунина? (Жить настоящим моментом, во имя чувств и
    ощущений.)
    Откуда у Оли Мещерской такое отношение к жизни? (С детства беспечна, беззаботна, —
    Бунин неоднократно это подчеркивает - счастлива, любила придуманный ею образ, который
    вычитала в книге...)
    Чем детство отличается от других периодов жизни? (Дискуссия о роли детства в
    формировании личности.)

Основная часть.

«Классная дама — немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительность».

    Какую роль играют фантазии в жизни человека? Какие это могут быть фантазии, в чем
    они выражаются?
    Что заставляет человека уйти в выдуманный виртуальный мир? Как этот уход
    отражается на реальной жизни, реальных отношениях с людьми?
    Осознает ли человек, живущий в ирреальности, что он не живет настоящей жизнью?
    Или это защитная реакция психики? А ему нужно это осознавание? (Рассказ о защитных
    механизмах психики: отрицание, проекция, рационализация, компенсация, обращение к
    собственному опыту учащихся.)

Люди по-разному реагируют на свои внутренние трудности. Одни подавляют свои склонности, отрицая их существование. Другие «забывают» о травмирующем их событии. Третьи ищут выход в самооправдании и снисхождении к своим слабостям. А четвертые стараются исказить реальность и занимаются самообманом. И все это так искренне: искренне «не видят» проблему, искренне «забывают» о причинах... Но к какому бы способу ни прибегали люди, защищая свою психику от болезненного напряжения, помогают им в этом защитные механизмы.

Что же такое защитные механизмы?

Впервые этот термин появился в 1894 г. в работе психоаналитика 3. Фрейда «Защитные нейропсихозы» и был использован в ряде его последующих работ для описания борьбы эго против болезненных или невыносимых мыслей и аффектов. Механизм психологической защиты направлен на то, чтобы лишить значимости и тем самым обезвредить психологически травмирующие моменты. Так, например, Лиса из известной басни, которая не могла достать виноград, объявила его незрелым, потому что не хотела признаться (даже себе) в своей несостоятельности — неспособности его достать.

Таким образом, можно сказать, что защитные механизмы — система регуляторных механизмов, которые служат для устранения или сведения до минимума негативных, травмирующих личность переживаний. Эти переживания в основном сопряжены с внутренними или внешними конфликтами, состояниями тревоги или дискомфорта. Ситуации, порождающие психологическую защиту, характеризуются реальной или кажущейся угрозой целостности личности, ее идентичности и самооценке. Эта субъективная угроза может, в свою очередь, порождаться конфликтом противоречивых тенденций внутри личности либо несоответствием поступающей извне информации сложившемуся у личности образу мира и образу Я.

Механизмы защиты направлены, в конечном счете, на сохранение стабильности. Защитных механизмов много. Я расскажу лишь о некоторых из них:

Отрицание—это попытка не принимать за реальные нежелательные для себя события. Примечательна способность в таких случаях «пропускать» в своих воспоминаниях пережитые неприятные события, заменяя их вымыслом. Как защитный механизм, отрицание состоит в отвлечении внимания от болезненных идей и чувств, но не делает их абсолютно недоступными для сознания.

Проекция— подсознательное приписывание собственных качеств, чувств и желаний другому человеку. Этому механизму соответствует поговорка: «В чужом глазу соринку замечаешь, в своем — и бревна не заметишь».

Рационализация— это построение разумных объяснений причин для тревожащих человека неприемлемых желаний, мыслей, поступков или ситуаций, с которыми человек не справился. Развернутое самооправдание. Естественно, что эти «оправдательные» объяснения своих мыслей и поступков более этичны и благородны, нежели истинные мотивы. Таким образом, рационализация направлена на сохранение статус-кво жизненной ситуации и работает на сокрытие истинной мотивации. Классический пример — «Лиса и виноград».

Компенсация— это механизм, который помогает преодолеть чувство неполноценности. Человек под воздействием этого защитного механизма склонен идентифицировать себя с конкретным или абстрактным идеалом, получая от этого удовлетворение. Он реализует комплекс несостоятельности в мечтах о славе, силе и богатстве. Испытывает сверкомпенсаторное желание доказать всем свою значительность в определенном виде деятельности.

    Что есть эта «страшная мечта» для классной дамы? Чего она
    страшится?(Нереализованности себя как женщины.)
    А какой защитный механизм ей в этом помогает? Нужно ли «разоблачать» классную
    даму?

0

74

http://modernlib.ru/template/img/book.gif  ЧИТАЕМ БУНИНА

    Иван Бунин. Легкое дыхание

     На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест
из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
     Апрель,   дни   серые;  памятники  кладбища,  просторного,
уездного, еще далеко видны сквозь  голые  деревья,  и  холодный
ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
     В   самый  же  крест  вделан  довольно  большой,  выпуклый
фарфоровый медальон, а в медальоне --  фотографический  портрет
гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
     Это Оля Мещерская.

     Девочкой  она  ничем  не  выделялась  в  толпе  коричневых
гимназических платьиц: что можно  было  сказать  о  ней,  кроме
того,  что  она  из  числа  хорошеньких,  богатых  и счастливых
девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к  тем
наставлениям,  которые ей делает классная дама? Затем она стала
расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В  четырнадцать
лет  у  нее,  при  тонкой  талии  и стройных ножках, уже хорошо
обрисовывались груди и все те  формы,  очарование  которых  еще
никогда  не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла
уже  красавицей.  Как  тщательно  причесывались  некоторые   ее
подруги,   как   чистоплотны   были,   как  следили  за  своими
сдержанными  движениями!  А  она  ничего  не  боялась   --   ни
чернильных  пятен  на  пальцах,  ни  раскрасневшегося  лица, ни
растрепанных  волос,  ни  заголившегося  при  падении  на  бегу
колена.  Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло
к ней все то, что так отличало ее в последние два года из  всей
гимназии,--   изящество,   нарядность,  ловкость,  ясный  блеск
глаз... Никто не танцевал так  на  балах,  как  Оля  Мещерская,
никто  не  бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не
ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили
так младшие классы, как ее. Незаметно  стала  она  девушкой,  и
незаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки,
что  она  ветрена,  не  может  жить  без поклонников, что в нее
безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит,
но так изменчива  в  обращении  с  ним,  что  он  покушался  на
самоубийство.

     Последнюю  свою  зиму  Оля Мещерская совсем сошла с ума от
веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная,
морозная, рано опускалось солнце  за  высокий  ельник  снежного
гимназического  сада,  неизменно погожее, лучистое, обещающее и
на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной  улице,  каток  в
городском  саду,  розовый  вечер,  музыку  и эту во все стороны
скользящую на катке толпу, в  которой  Оля  Мещерская  казалась
самой  беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большой
перемене,  когда  она  вихрем  носилась  по  сборному  залу  от
гонявшихся  за  ней  и  блаженно  визжавших  первоклассниц,  ее
неожиданно позвали к начальнице. Она  с  разбегу  остановилась,
сделала  только  один  глубокий  вздох, быстрым и уже привычным
женским движением оправила волосы, дернула уголки  передника  к
плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая,
но  седая,  спокойно  сидела  с  вязаньем в руках за письменным
столом, под царским портретом.
     -- Здравствуйте,  mademoiselle  Мещерская,--  сказала  она
по-французски,  не  поднимая глаз от вязанья.-- Я, к сожалению,
уже  не  первый  раз   принуждена  призывать  вас  сюда,  чтобы
говорить с вами относительно вашего поведения.
     -- Я  слушаю,  madame,--  ответила  Мещерская,  подходя  к
столу, глядя на нее ясно и живо, но без  всякого  выражения  на
лице,  и  присела  так  легко  и грациозно, как только она одна
умела.
     -- Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась
в этом,-- сказала начальница и, потянув  нитку  и  завертев  на
лакированном  полу клубок, на который с любопытством посмотрела
Мещерская, подняла глаза.-- Я  не  буду  повторяться,  не  буду
говорить пространно,-- сказала она.
     Мещерской  очень  нравился  этот  необыкновенно  чистый  и
большой кабинет, так хорошо  дышавший  в  морозные  дни  теплом
блестящей  голландки  и свежестью ландышей на письменном столе.
Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди
какой-то блистательной  залы,  на  ровный  пробор  в  молочных,
аккуратно   гофрированных  волосах  начальницы  и  выжидательно
молчала.
     -- Вы   уже   не   девочка,--   многозначительно   сказала
начальница, втайне начиная раздражаться.
     -- Да, madame,-- просто, почти весело ответила Мещерская.
     -- Но   и  не  женщина,--  еще  многозначительнее  сказала
начальница, и ее матовое лицо слегка заалело.-- Прежде всего,--
что это за прическа? Это женская прическа!
     -- Я не виновата, madame, что  у  меня  хорошие  волосы,--
ответила  Мещерская  и  чуть тронула обеими руками свою красиво
убранную голову.
     -- Ах, вот как, вы не виноваты! --  сказала  начальница.--
Вы  не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях,
не виноваты,  что  разоряете  своих  родителей  на  туфельки  в
двадцать  рублей!  Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из
виду, что вы пока только гимназистка...
     И тут Мещерская, не теряя простоты  и  спокойствия,  вдруг
вежливо перебила ее:
     -- Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в
этом --  знаете  кто?  Друг  и  сосед  папы, а ваш брат Алексей
Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне...

     А  через  месяц  после  этого  разговора  казачий  офицер,
некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с
тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее
на  платформе  вокзала,  среди большой толпы народа, только что
прибывшей с  поездом.  И  невероятное,  ошеломившее  начальницу
признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил
судебному  следователю,  что Мещерская завлекла его, была с ним
близка,  поклялась  быть  его  женой,  а  на  вокзале,  в  день
убийства,  провожая  его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что
она и не думала никогда любить его, что  все  эти  разговоры  о
браке -- одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту
страничку дневника, где говорилось о Малютине.
     -- Я  пробежал  эти строки и тут же, на платформе, где она
гуляла, поджидая, пока  я  кончу  читать,  выстрелил  в  нее,--
сказал  офицер.--  Дневник  этот,  вот  он, взгляните, что было
написано в нем десятого июля прошлого  года.  В  дневнике  было
написано  следующее: "Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула,
но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и
Толя,  все  уехали  в  город,  я  осталась  одна.  Я  была  так
счастлива,  что  одна!  Я  утром  гуляла в саду, в поле, была в
лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и  я  думала,  так
хорошо,  как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час
играла, под музыку у меня было такое чувство, что я  буду  жить
без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы
в  кабинете,  а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что
приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне  было
так  приятно  принять  его и занимать. Он приехал на паре своих
вяток, очень красивых, и они все время  стояли  у  крыльца,  он
остался,  потому  что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечеру
просохло. Он жалел, что не застал папу,  был  очень  оживлен  и
держал  себя  со  мной  кавалером,  много  шутил,  что он давно
влюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была  опять
прелестная  погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя
стало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что  он
Фауст  с  Маргаритой.  Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень
красив и всегда хорошо одет -- мне не понравилось  только,  что
он  приехал в крылатке,-- пахнет английским одеколоном, и глаза
совсем молодые,  черные,  а  борода  изящно  разделена  на  две
длинные  части  и  совершенно  серебряная. За чаем мы сидели на
стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и
прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять
говорить какие-то любезности, потом  рассматривать  и  целовать
мою  руку.  Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз
поцеловал меня в губы через платок... Я  не  понимаю,  как  это
могло  случиться,  я  сошла  с  ума, я никогда не думала, что я
такая! Теперь  мне  один  выход...  Я  чувствую  к  нему  такое
отвращение, что не могу пережить этого!.."

     Город  за  эти  апрельские  дни  стал чист, сух, камни его
побелели, и по ним легко и приятно  идти.  Каждое  воскресенье,
после  обедни,  по  Соборной улице, ведущей к выезду из города,
направляется маленькая женщина  в  трауре,  в  черных  лайковых
перчатках, с зонтиком из черного дерева. Она переходит по шоссе
грязную  площадь,  где  много  закопченных  кузниц и свежо дует
полевой воздух; дальше, между мужским  монастырем  и  острогом,
белеет  облачный  склон  неба  и сереет весеннее поле, а потом,
когда проберешься среди луж под стеной  монастыря  и  повернешь
налево,  увидишь  как  бы  большой низкий сад, обнесенный белой
оградой, над воротами которой написано Успение  божией  матери.
Маленькая  женщина  мелко  крестится и привычно идет по главной
аллее. Дойдя до скамьи против дубового  креста,  она  сидит  на
ветру и на весеннем холоде час, два, пока совсем не зазябнут ее
ноги  в  легких  ботинках и рука в узкой лайке. Слушая весенних
птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра  в  фарфоровом
венке,  она  думает  иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не
было перед ее глазами этого мертвого венка.  Этот  венок,  этот
бугор,  дубовый  крест!  Возможно ли, что под ним та, чьи глаза
так бессмертно сияют из этого выпуклого  фарфорового  медальона
на  кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное,
что соединено теперь с именем Оли Мещерской? --  Но  в  глубине
души   маленькая   женщина   счастлива,   как   все   преданные
какой-нибудь страстной мечте люди.
     Женщина эта --  классная  дама  Оли  Мещерской,  немолодая
девушка,  давно  живущая  какой-нибудь  выдумкой, заменяющей ей
действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный
и ничем не замечательный прапорщик,-- она  соединила  всю  свою
душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась
ей  блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя,
что она -- идейная труженица. Смерть Оли Мещерской  пленила  ее
новой  мечтой.  Теперь  Оля Мещерская -- предмет ее неотступных
дум и чувств. Она ходит на ее могилу каждый праздник, по  часам
не  спускает  глаз с дубового креста, вспоминает бледное личико
Оли Мещерской в гробу,  среди  цветов  --  и  то,  что  однажды
подслушала:    однажды,   на   большой   перемене,   гуляя   по
гимназическому саду,  Оля  Мещерская  быстро,  быстро  говорила
своей любимой подруге, полной, высокой Субботиной:
     -- Я  в  одной  папиной  книге,--  у  него много старинных
смешных книг,-- прочла, какая красота должна быть у  женщины...
Там,  понимаешь,  столько насказано, что всего не упомнишь: ну,
конечно,  черные,  кипящие  смолой  глаза,--  ей-богу,  так   и
написано:  кипящие  смолой!--черные,  как  ночь, ресницы, нежно
играющий румянец, тонкий стан,  длиннее  обыкновенного  руки,--
понимаешь,  длиннее  обыкновенного!--  маленькая  ножка, в меру
большая  грудь,  правильно  округленная  икра,   колена   цвета
раковины, покатые плечи,-- я многое почти наизусть выучила, так
все это верно! -- но главное, знаешь ли что? -- Легкое дыхание!
А  ведь  оно  у меня есть,-- ты послушай, как я вздыхаю,-- ведь
правда, есть?

     Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в  этом
облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.

                   1916

0

75

Тема любви и смерти в рассказе И. А. Бунина «Легкое дыхание»

   Рассказ «Легкое дыхание» написан И. Буниным в 1916 году. В нем нашли отражение философские мотивы жизни и смерти, прекрасного и безобразного, которые были в центре внимания писателя. В этом рассказе Бунин развивает одну из ведущих для своего творчества проблем: любовь и смерть. По художественному мастерству «Легкое дыхание» считается жемчужиной прозы Бунина.
   Повествование движется в обратном направлении, из настоящего в прошлое, начало рассказа является его финалом. С первых строк автор погружает читателя в грустную атмосферу кладбища, описывает могилу прекрасной девушки, жизнь которой нелепо и страшно прервалась в самом расцвете сил: «На кладбище, над своей глиняной насыпью, стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
   Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит у подножия креста.
   В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
   Это Оля Мещерская».
   Бунин заставляет нас проникнуться скорбью при виде могилы пятнадцатилетней девушки, светлой и красивой, которая погибла в самом начале весны. Это была весна ее жизни, а она в ней – как нераспустившийся бутон прекрасного в будущем цветка. Но сказочное лето для нее никогда не наступит. Исчезла молодая жизнь, красота, теперь над Олей вечность: «звенит-звенит», не прекращая, «холодный ветер фарфоровым венком» на ее могиле.
   Автор знакомит нас с жизнью героини рассказа, гимназистки Оли Мещерской, в ее четырнадцать и пятнадцать лет. Во всем ее облике сквозит восхищенное удивление необычайным переменам, которые с ней происходят. Она стремительно похорошела, превращаясь в девушку, душа ее наполнилась энергией и счастьем. Героиня ошеломлена, она еще не знает, что с собой, новой и такой красивой, делать, поэтому просто отдается порывам молодости и беззаботного веселья. Природа преподнесла ей неожиданный подарок, сделав легкой, веселой, счастливой. Автор пишет, что героиню отличало «в последние два года из всей гимназии, – изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз». Жизнь восхитительно бурлит в ней, и она с удовольствием обживается в своем новом прекрасном обличье, пробует его возможности.
   Невольно вспоминается рассказ «Фиалки», написанный другом Бунина и талантливым русским прозаиком А. И. Куприным. В нем талантливо изображено взрывное пробуждение юности кадета-семиклассника Дмитрия Казакова, который от нахлынувших чувств не может готовиться к экзамену, с умилением собирает фиалки за стенами учебного корпуса. Юноша не понимает, что с ним происходит, но от счастья готов обнять весь мир и влюбиться в первую встреченную им девушку.
   Оля Мещерская у Бунина – добрый, искренний и непосредственный человек. Своим счастьем и позитивной энергией девушка заряжает все вокруг, притягивает к себе людей. Девочки из младших классов гимназии гурьбой бегают за ней, для них она – идеал.
   Последняя зима жизни Оли как будто специально выдалась такой прекрасной: «Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице; каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой». Но только казалась. Эта психологическая деталь указывает на свойственное юности каждого человека пробуждение сначала природных сил, когда разум еще спит и не контролирует чувства. Неискушенная, неопытная Оля легко летит по жизни, как бабочка на огонь. А несчастье уже идет по ее следам. Бунин сумел в полной мере передать трагизм этого головокружительного полета.
   Свобода в суждениях, отсутствие страха, проявление бурной радости, демонстрация счастья считаются в обществе вызывающим поведением. Оля не понимает, насколько раздражает окружающих. Красота, как правило, вызывает зависть, непонимание, не умеет защитить себя в мире, где все исключительное подвергается гонению.
   Кроме главной героини в рассказе фигурируют еще четыре образа, так или иначе связанные с юной гимназисткой. Это начальница гимназии, классная дама Оли, знакомый отца Оли Алексей Михайлович Милютин и некий казачий офицер.
   Никто из них не относится к девушке по-человечески, не делает даже попытки понять ее внутренний мир. Начальница, по долгу службы, упрекает Мещерскую за женскую прическу, туфли. Пожилой уже человек, Милютин воспользовался неопытностью Оли и соблазнил ее. Видимо, случайный поклонник, казачий офицер, принял поведение Мещерской за ветреность и распущенность. Он стреляет в девушку на вокзале и убивает ее. Пятнадцатилетней девочке далеко до роковой соблазнительницы. Она, наивная школьница, показывает ему листок из тетрадки-дневника. Как ребенок, она не знает выхода из любовной ситуации и пытается отгородиться от назойливого воздыхателя своими же детскими и путаными записями, предъявляя их как некий документ. Как можно было этого не понять? Но, совершив преступление, некрасивый, плебейского вида офицер во всем обвиняет убитую им девушку.
   Бунин понимал любовь по преимуществу только как вспыхнувшую внезапно страсть. А страсть всегда разрушительна. Любовь у Бунина ходит рядом со смертью. Рассказ «Легкое дыхание» не исключение. Такова была концепция любви великого писателя. Но Бунин утверждает: смерть не всесильна. Короткая, но яркая жизнь Оли Мещерской оставила след во многих душах. «Маленькая женщина в трауре», классная дама Оли, часто приходит на могилу, вспоминает ее «бледное личико в гробу» и разговор, который однажды она невольно подслушала. Оля рассказывала подруге о том, что главное в женщине – «легкое дыхание»: «А ведь оно у меня есть, – ты послушай, как я вдыхаю, – ведь, правда, есть?»
   Заканчивается рассказ словами автора: «Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном ветре». Красоту нельзя уничтожить, она возродится вновь.

0

76

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin03.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

В 1916 году написал Иван Алексеевич Бунин "Легкое дыхание". Анализ этого рассказа позволяет сделать вывод о том, что он относится к жанру новеллы. Автору удалось передать в короткой форме историю жизни гимназистки Оли Мещерской, но не только ее. Согласно определению жанра, новелла в уникальном, малом, конкретном событии должна воссоздать всю жизнь героя, а через нее - жизнь общества. Иван Алексеевич посредством модернизма создает уникальный образ девушки, которая еще только грезит о настоящей любви.

Об этом чувстве писал не только Бунин ("Легкое дыхание"). Анализ любви проводили, пожалуй, все великие поэты и писатели, очень разные по характеру и мировоззрению, поэтому в русской литературе представлено множество оттенков этого чувства. Открывая произведение очередного автора, мы всегда находим что-то новое. У Бунина тоже есть своя "философия любви". В его произведениях нередки трагические финалы, заканчивающиеся смертью одного из героев, но она скорее светла, чем глубоко трагична. С подобной концовкой мы сталкиваемся, дочитав рассказ Бунина "Легкое дыхание".

Первое впечатление

На первый взгляд события кажутся грязными. Девушка играет в любовь с некрасивым офицером, далеким от того круга, к которому принадлежала героиня. В рассказе автор использует так называемый прием "доказательства от возвратного", поскольку даже при столь пошлых внешних событиях любовь остается чем-то нетронутым и светлым, не касается будничной грязи. Придя на могилу Оли, классная руководительница спрашивает себя о том, как все это соединить с чистым взглядом на "то ужасное", что теперь ассоциируется с именем гимназистки. Вопрос этот не требует ответа, который присутствует во всем тексте произведения. Им насквозь пронизан рассказ Бунина "Легкое дыхание".

Характер главной героини

Оля Мещерская представляется воплощением юности, жаждущей любви, живой и мечтательной героиней. Ее образ, вопреки законам общественной морали, увлекает почти всех, даже младшие классы. И даже блюстительница нравов, учительница Оли, осуждавшая ее за раннее взросление, после гибели героини приходит на кладбище к ее могиле каждую неделю, постоянно думает о ней и при этом даже чувствует себя, "как все преданные мечте люди", счастливой.

Особенность характера главной героини рассказа в том, что она жаждет счастья и может найти его даже в столь уродливой действительности, в которой ей пришлось оказаться. Бунин "легкое дыхание" использует как метафору естественности, жизненной энергии. Это ощущение так называемой "легкости дыхания" неизменно присутствует у Оли, окружая ее особым ореолом. Люди чувствуют это и поэтому тянутся к девушке, при этом даже не умея объяснить, почему. Она всех заражает своей радостью.

Контрасты

Произведение Бунина "Легкое дыхание" построено на контрастах. С первых же строк возникает двоякое ощущение: пустынное, грустное кладбище, холодный ветер, серый апрельский день. И на этом фоне - портрет гимназистки с живыми, радостными глазами - фотография на кресте. Вся жизнь Оли также построена на контрасте. Безоблачному детству противопоставляются трагические события, произошедшие в последний год жизни героини рассказа "Легкое дыхание". Иван Бунин часто подчеркивает контраст, разрыв между реальным и кажущимся, внутренним состоянием и внешним миром.

Фабула произведения довольно проста.

Счастливая юная гимназистка Оля Мещерская сначала становится добычей друга своего отца, пожилого сластолюбца, после чего - живой мишенью для вышеупомянутого офицера. Ее гибель подвигает на "служение" ее памяти классную даму - одинокую женщину. Однако кажущуюся простоту этого сюжета нарушает яркое противопоставление: тяжелый крест и живые, радостные глаза, невольно заставляющее сжаться сердце читателя. Простота сюжета оказалась обманчивой, поскольку рассказ "Легкое дыхание" (Иван Бунин) не только о судьбе девушки, но и о несчастной доле классной дамы, которая привыкла жить чьей-то чужой жизнью. Интересны и взаимоотношения Оли с офицером.

Взаимоотношения с офицером

Уже упомянутый офицер по сюжету рассказа убивает Олю Мещерскую, введенный поневоле в заблуждение ее игрой. Он это сделал потому, что был близок с ней, верил в то, что она его любит, и не мог пережить разрушение этой иллюзии. Далеко не любой человек может вызвать в другом столь сильную страсть. Это говорит о яркой личности Оли, считает Бунин ("Легкое дыхание"). Поступок главной героини был жесток, но ведь она, как нетрудно догадаться, обладая особым характером, одурманила офицера неумышленно. Оля Мещерская в отношениях с ним искала мечту, но ей не удалось ее найти.

Виновата ли Оля?

Иван Алексеевич считал, что рождение не является началом, а следовательно, смерть - не конец существования души, символом которой и является определение, которое использовал Бунин, - "легкое дыхание". Анализ его в тексте произведения позволяет сделать вывод о том, что это понятие - синоним жизни, души. Она не исчезает бесследно после смерти, а возвращается к источнику. Об этом, а не только о судьбе Оли, произведение "Легкое дыхание". Иван Бунин не случайно затягивает объяснение причин смерти героини. Возникает вопрос: "Может быть, она виновата в случившемся?" Ведь она легкомысленна, кокетничает то с гимназистом Шеншиным, то, пусть неосознанно, с другом отца Алексеем Михайловичем Малютиным, соблазнившим ее, затем почему-то обещает офицеру выйти за него замуж. Для чего ей понадобилось все это? Бунин ("Легкое дыхание") анализирует мотивы поступков героини. Постепенно становится ясно, что Оля прекрасна, как стихия. И столь же вненравственна. Она стремится во всем дойти до глубины, до предела, до сокровенной сути, а мнение окружающих не интересует героиню произведения "Легкое дыхание".

Иван Бунин хотел сказать нам о том, что в поступках гимназистки нет ни чувства мести, ни осмысленного порока, ни твердости решений, ни боли раскаяния. Получается, что ощущение полноты жизни способно быть губительным. Трагична (как у классной дамы) даже неосознанная тоска по ней. Поэтому каждый шаг, каждая деталь жизни Оли грозят катастрофой: шалость и любопытство могут привести к серьезным последствиям, к насилию, а легкомысленная игра с чувствами других людей - к убийству. К такой философской мысли подводит нас Бунин.

"Легкое дыхание" жизни бунин легкое дыхание

Сущность героини в том, что она живет, а не просто исполняет роль в спектакле. В этом же и ее вина. Быть живым, не соблюдая при этом правил игры, - значит быть обреченным. Среда, в которой существует Мещерская, полностью лишена целостного, органического чувства прекрасного. Жизнь подчинена здесь строгим правилам, нарушение которых ведет к неизбежной расплате. Поэтому трагичной оказывается судьба Оли. Ее гибель закономерна, считает Бунин. "Легкое дыхание", однако, не умерло вместе с героиней, а растворилось в воздухе, наполнив его собою. В финале звучит таким образом мысль о бессмертии души.

0

77

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin03.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

Среди русских писателей, чьи произведения отличаются глубоким психологизмом, И.А.Бунин известен как своеобразный художник, чьё яркое лирическое дарование сочетается с талантом изобразительным и эпическим.

    Психологизм, понимаемый в литературе как углубленная картина человеческих переживаний, тесно связан с лирическим началом у Бунина, не признававшего деления литературы на стихи и прозу. Ещё на раннем этапе творчества, до создания рассказа «Легкое дыхание», писатель сформулировал свой основной художественный принцип: «Поэтический элемент присущ … произведениям в прозаической форме». То, что И.А.Бунин называет «поэтическим элементом» прозы, по-видимому, есть музыкальность, лиризм и, конечно, психологизм.

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

"ЛЁГКОЕ ДЫХАНИЕ"- Раздумья над рассказом

Почему люди неординарные, необычные, люди, "взрывающиеся сокровищами", остаются непризнанными, отвергнутыми обществом?
Оля Мещерская - из таких людей. Излучая негаснущий свет, бодрость духа, жизнерадостность, лёгкость, она у одних вызывала зависть, у других - неприязнь. Хотя все эти люди, как мне кажется, в глубине души восхищались её беззаботностью, смелостью, восхищались её судьбой, поведением, её безудержным счастьем. Несомненно, личность Оли Мещерской, её характер и образ жизни неоднозначны. С одной стороны, эта сильная личность живёт без страха быть непонятой. Но с другой стороны, Оля не в силах противостоять обществу, она не выдерживает этой жестокой борьбы с предрассудками, "моральными устоями", которые создаёт толпа, серая и безликая масса людей, не имеющих индивидуальности, не имеющих собственной жизни, осуждающих даже попытки жить так, как нравится.

Если бы все люди были такими же чистыми, наивными, красивыми, какой была Оля, и если бы все умели радоваться каждому дню, то все были бы счастливы. Но лёгкое дыхание есть не у всех. Оля слишком отличалась от того общества, в котором жила. Люди завидовали ей, не понимали её радости, её счастья, а она не понимала людей. Оля не смогла жить по тем законам, по которым жило общество. Лёгкое дыхание должно было рассеяться "в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре", потому что его нельзя привязывать к земле.

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Рассказ И. А. Бунина «Легкое дыхание»

    Среди русских писателей, чьи произведения отличаются глубоким психологизмом, Бунин известен как своеобразный художник, чьё яркое лирическое дарование сочетается с талантом изобразительным и эпическим.
    Психологизм, понимаемый в литературе как углубленная картина человеческих переживаний, тесно связан с лирическим началом у Бунина, не признававшего деления литературы на стихи и прозу. Ещё на раннем этапе творчества, до создания рассказа «Легкое дыхание», писатель сформулировал свой основной художественный принцип: «Поэтический элемент присущ … произведениям в прозаической форме». То, что Бунин называет «поэтическим элементом» прозы, по-видимому, есть музыкальность, лиризм и, конечно, психологизм. Рассказ «Легкое дыхание», впервые опубликованный в 1919 году, начинается описанием одной из могил на простом уездном кладбище. Однако слово «могила» не произнесено: оно ассоциируется со смертью, а перед читателем – «портрет гимназистки с радостными живыми глазами». Место упокоения Оли Мещерской изображено с помощью художественных деталей, подчеркивающих то, что печальное событие произошло недавно: «над свежей глиняной насыпью стоит новый крест». В то же время эпитеты «свежий», «новый» имеют и другой смысл, оттеняя выразительность портрета девушки. Этот психологический штрих подготавливает к восприятию образа Оли Мещерской, столь яркого и неоднозначного.
    Было замечено, что бунинский образ в своей предельной конкретности ничего не значит, кроме непосредственно самого изображенного объекта, и в то же время значит слишком многое. Рисуя свою героиню, автор подчеркивает ее юную красоту, «изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз». А самое главное, поразительную естественность, непосредственность, неподдельность ее чувств. Оля Мещерская, несомненно, выигрывает на фоне своих сверстниц, тщательно ухаживающих за собой и следящих за своими манерами. Важная психологическая черта: ее не беспокоят и не портят ни чернильные пятна на пальцах, ни растрепанные волосы. Через все повествование о героине проходит мотив движения. Она танцует, бегает на коньках, «вихрем носится», «быстрым движением» поправляет волосы. В важной сцене объяснения с начальницей мы видим Олю Мещерскую абсолютно естественной. Женственность и простота поведения героини подчеркнуты сопоставлением с «моложавой, но седой» «madame», которая сидит за письменным столом под царским портретом с вязанием в руках, что так неестественно. Казенный кабинет начальницы в восприятии Оли «необыкновенно чистый и большой … так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе». Даже государя на официальном портрете в строгом интерьере начальственного кабинета героиня воспринимает как «молодого царя», во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы». В диалоге с начальницей Оля держится спокойно, просто и вежливо, хотя речь идет о ее репутации. Что же стоит за этим спокойствием и откровенностью: дерзкое лукавство и порочность или наивность, искренность? Автор не дает прямого ответа, однако мы видим существенную разницу между отношением к героине повествователя и окружающих людей. Отмечая легкомысленность и беспечность девушки, автор дает понять, что это лишь поверхностное мнение окружающих: «пошли толки, что она ветрена», «совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии». Но в то же время отмечено: «почему-то никого не любили так младшие классы, как её».
    Оля Мещерская становится жертвой в очень, на первый взгляд, пошлой истории, которая в обывательском пересказе выглядит так: …завлекла …была близка …поклялась …вдруг сказала, что и не думала любить …дала прочесть… .
    Важно заметить, что страничку дневника Оли — тайну ее души – повествователь вводит именно своим комментарием, а не через монолог брошенного любовника, казачьего офицера, некрасивого, плебейского вида. Этим подчеркивается разница между отношением к происходящему повествователя и всех остальных.
    Дневниковая запись на первый взгляд кажется странной; рассказывая об утре рокового дня, Оля как будто забывает о том, что с ней произойдет позже: «Я была так счастлива, что одна». Удивительно, но эта общительная девушка, оказывается, любит уединение, ей не чужды философские рассуждения: «Мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала так хорошо, так хорошо, как никогда в жизни … целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца…» Такие переживания говорят о глубине натуры. Неожиданное появление гостя не меняет ее настроения, оно все так же приподнято во время романтической прогулки «Фауста с Маргаритой» по блестящему после дождя саду. Внезапно тон рассказа резко меняется: «…я сошла с ума …теперь мне один выход…» Запись как бы обрывается, и непонятно, что это за выход. Что движет Олей, когда она вступает на путь порока: чувство мести («я чувствую к нему такое отвращение»), презрение к себе самой («я никогда не думала, что я такая»), а может быть, просто поверхностное отношение к жизни? У автора мы не находим ответа и свободны в своем толковании, и это придает повествованию особый психологический оттенок.
    В рассказе нет традиционного построения сюжета от завязки к развязке, нет интриги, зато есть загадка — это образ «легкого дыхания», вынесенный в заглавие. Для самой девушки это нечто конкретное («ты послушай, как я вздыхаю»). Для классной дамы, часто посещающей Олину могилу, это то, чего не дано ей, давно живущей какой-нибудь выдумкой. Повествователь же вкладывает в образ «легкого дыхания» нечто более глубокое и почти неосязаемое. Оля Мещерская была тем существом, в котором воплотилось «легкое дыхание»: чистота и порок, глубина и легкомыслие, наивность и зрелость.
    Легко пересказать фабулу этого рассказа, но смысл передать очень трудно. Глубокий психологизм пронизывает все, о чем здесь написано. Это сама жизнь в чистом виде без ее разложения анализом и изучения причинно-следственных связей. А в основе всего — вечные общечеловеческие вопросы: кто мы? откуда вышли? куда идём?…

0

78

http://modernlib.ru/template/img/book.gif  ЧИТАЕМ БУНИНА

Иван Бунин

Темные аллеи

Качели

В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно, услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в лад закричал, запел:
Не завидую богам,
Не завидую царям,
Как увижу очи томны,
Стройный стан и косы темны!
Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на загорелом лице:
— Это все про меня? И ария собственной композиции?
— Да!
И опять ударил и закричал:
Не завидую богам...
— Ну и слух же у вас!
— Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу заехал я к вам!
— Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего Андреева.
— Посмотрим, посмотрим!
— А дедушкин костыль?
— Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему к ноги — заплачет и простит...
В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили пахучие битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя ветром, развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись, смотрела пристально, бессмысленно и радостно.
— Ау! А вон первая звезда и молодой месяц и небо над озером зеленое-зеленое — живописец, посмотрите, какой тонкий серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!
Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя друг на друга.
— Ну что? Я говорил!
— Что говорил?
— Вы уже влюблены в меня.
— Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау, идем, идем!
— Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое небо, запах росы, запах из кухни, — верно, опять мои любимые битки в сметане! — и синие глаза и прекрасное счастливое лицо...
— Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет...
— Данте говорил о Беатриче: «В ее глазах — начало любви, а конец — в устах». Итак? — сказал он, беря ее руку.
Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо:
— Конец в устах?
— Да...
Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:
— Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?
— Нет, нет, только не это.
— А что же?
— Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не будет.

10 апреля 1945

0

79

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin03.jpg
Иван Алексеевич Бунин
(1870-1953)

КАЧЕЛИ - Раздумья над рассказом

Рассказ И.А. Бунина “Качели”, входящий в цикл “Тёмные аллеи”, — произведение о встрече, быстром сближении, ослепительной вспышке чувств и неотвратимом расставании.

Рассказ этот очень невелик по объёму — менее двух страниц; в нём всего три эпизода: сцена в гостиной, разговор на качелях и диалог героев в аллее; в нём нет ни подробных пейзажей, ни портретов, ни интерьеров (писатель включает в повествование лишь отдельные детали). Писатель избегает оценок, но позволяет судить о состоянии души героев по внешним проявлениям чувств. Самое главное, суть — во взволнованных голосах двух влюблённых людей.

На первый взгляд кажется, что все элементы художественного целого рассказа противоречат тому общему впечатлению, которое складывается у нас по прочтении произведения. Пространство и время в “Качелях”, с одной стороны, сильно ограничены и сконцентрированы. Всё действие происходит в течение одного летнего вечера. Мы не знаем предыстории героев, автор не сообщает ничего об их прошлом. О будущем мы не имеем никакого представления. Таким образом, всё центральное, сущностно важное действие произведения свершается словно в одно мгновение. Однако, несмотря на то, что действие рассказа сконцентрировано в очень кратком промежутке времени, при внимательном анализе текста обнаруживается, что временная организация рассказа намного сложнее. Во-первых, герои шутливо строят планы на будущую жизнь: “Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги…” Таким образом в рассказ вводится (хотя только грамматически) будущее время. С другой стороны, во втором эпизоде рассказа возникают образы Данте и Беатриче — образы прошлого, истории. В тексте появляются имена Льва Толстого и Леонида Андреева — знаковых для русской культуры фигур, относящихся к недавнему для героев прошлому. К тому же история Данте и Беатриче, упоминаемых в тексте рассказа, вполне может восприниматься как символ вечной любви — “любви, что движет солнца и светила”. Таким образом, читатель видит уже не один лишь момент жизни двух молодых людей, эти мгновения, секунды изображены как бы на фоне вечности. Герои пытаются сознательно отгородиться от всего мира: они забывают о прошлом, оно перестаёт иметь для них какое-либо значение, они не хотят думать ни о чём другом, кроме настоящего: “Пусть будет только то, что есть…” Но, с другой стороны, это счастливое мгновение “разрастается” до масштабов целой жизни, героиня рассказа говорит: “Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…” Моменты любви и счастья, быть может, всего несколько минут останутся единственно важными, значимыми в жизни героев. Время в рассказе Бунина становится осязаемым, мы словно чувствуем его, ощущаем. Этот летний вечер читатель воспринимает как зримое воплощение любви, радости, счастья.

Пространство в рассказе очень сильно локализовано, сконцентрировано вокруг героев. Для этих молодых людей существует лишь дом, в котором они встретились, и сад, в котором им так хорошо вместе. Каждая деталь в описании пространства крайне значима. В первом эпизоде герой сидит в гостиной, и читатель не видит ничего, кроме этой комнаты. Остальное пространство не имеет никакого значения, и лишь балкон, где раздаются “её шаги”, возникает из этой темноты и неизвестности летних сумерек. Густая тьма летнего вечера скрывает от глаз всё лишнее, всё, что перестаёт существовать для двух любящих, счастливых людей.

Во втором и третьем эпизодах действие перемещается в аллею, по которой удаляются герои в конце рассказа. Она символизирует, быть может, их жизненный путь, их судьбу, сокрытую во мраке летней ночи, и в этой судьбе для них значим лишь один момент — минуты, проведённые вместе в саду на качелях. Пространство, связанное с качелями, очень важно для понимания рассказа. В то время когда герои раскачиваются на качелях, они находятся между звёздным, бездонным летним небом и землей, на которую так боится упасть героиня. С одной стороны, пространство рассказа значительно расширяется, так как в него включается бесконечное небо. С другой стороны, это “парение” в воздухе между небом и землёй становится символом краткого счастья, тонкой грани между земными заботами, бытом и вечными, возвышенными чувствами.

Герои произведения — молодые люди, девушка и юноша. Читатель крайне мало узнаёт о них из текста рассказа. Автор не называет имён персонажей. Он пользуется лишь местоимениями “он” и “она”. А во многих предложениях подлежащее вообще отсутствует: “Вошла… усмехаясь синими глазами на загорелом лице”, “Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя друг на друга”. Мы ничего не знаем о возрасте героев и можем только догадываться по поведению и речам, которые они ведут, об их молодости. Читатель не знает, ни кто эти два человека, ни как они оказались в этом доме, ни что они там делают (единственное, что мы узнаём о главном герое, — это то, что он художник). Всё это просто перестаёт иметь какое-либо значение в тот миг, когда люди так счастливы и так сильно влюблены друг в друга. Всё лишнее остается как бы “за кадром” повествования. В этот летний вечер существует только звёздное небо, качели и чувство, именно поэтому автор не даёт более никаких сведений о героях. Читатель видит синий сарафан, две длинные тёмные мягкие косы, синие глаза и загорелое лицо девушки глазами молодого человека. Эти детали её портрета, так сильно и нежно любимые героем, — единственное, что мы узнаём о героине. Герой же предстаёт перед читателем очень артистичным, весёлым и живым молодым человеком, как он сам себя называет, “знаменитым живописцем”. Это именование не случайно: в словах молодых людей часто сквозит ирония по отношению к себе и к их взаимному чувству. Все диалоги построены на шутках: реплики юноши о своей красоте и знаменитости, замечание девушки о музыкальных способностях героя, диалог о Данте и Беатриче, реплики о дедушкином костыле. Главный герой исполняет забавную песенку, намеренно небрежно, “не в лад”, “дико ударяя по клавишам”. Возможно, молодые люди за этими ироничными замечаниями и шутливыми репликами хотят скрыть истинное, серьёзное чувство, пытаются таким образом отгородиться от пошлости, от избитых фраз про любовь. Но, быть может, то, что испытывают друг к другу юноша и девушка в этот летний вечер, — всего лишь мимолётное влечение, лёгкая влюблённость и их ирония по отношению к этому чувству обоснована. Реплики героев часто заканчиваются многоточиями, которые скорее всего значат, что самое главное, истинное так и остаётся невысказанным, что за всеми шутками героев скрывается сильное чувство. А порой в словах героев и на самом деле проскальзывает серьёзность, иногда даже трагичность: “Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…”, “Пусть будет только то, что есть… Лучше уж не будет”. Показательно, что в конце рассказа, когда герой начинает серьёзный разговор о будущем, о судьбе их любви или влюблённости, он “смотрит себе под ноги”: неуместность иронии и шутливого тона здесь очевидны.

В образной системе рассказа соединяется бытовое, приземлённое и вечное, истинное. С одной стороны, в мире, где существуют герои, возникают такие поэтичные и прекрасные образы, как чудный летний вечер, звёзды и месяц — “золотые рога”, тёмные стволы деревьев и поэзия Данте; с другой стороны, в том же художественном пространстве Бунин размещает приземлённые, бытовые детали — кухню и запах битков с луком, “бряцанье” живописца, визг колец на качелях. Но эти две стороны действительности не противопоставлены друг другу, мы не чувствуем никакой конфликтности, неразрешимости этой противоположности двух миров. Все эти детали (как всегда у Бунина) сливаются в единое целое, так как все они свидетели счастья двух любящих людей, потому что всё это — часть того удивительно счастливого вечера, которому, быть может, суждено стать самым прекрасным в жизни героев. И центральный образ качелей становится неоднозначным: это одновременно и символ игры, беспечности, детства, несерьёзности и вместе с тем знак счастья, радости, вечной молодости, любви и удовольствия.

Автор в этом произведении максимально самоустраняется, оставляя свой голос героям. (Бунин часто использует подобный приём для создания художественного целого.) Он как будто не хочет мешать двум счастливым людям и оставляет их в одиночестве. Авторское слово становится особо значимым: именно в нём проступает истинное отношение героев к происходящему, именно авторский голос сообщает о пристальном, бессмысленном и радостном взгляде героини, об их взволнованном дыхании, о синих глазах и прекрасном счастливом лице. Судьба безымянных юноши и девушки помещена Буниным в центр мироздания. Оба молодых человека бесконечно счастливы, и они одни во всем мире. Кроме двух главных героев, в рассказе более нет ни одного персонажа, но они и сами отделяют себя от всего, что их окружает, остаются в полном одиночестве на маленьком островке огромной тёплой летней ночи, вдвоём на всей земле. Писатель изображает героев, которые существуют в абсолютной гармонии с собой и окружающим их миром. Самые приземлённые бытовые реалии этого мира становятся символами их счастья. Укромный уголок дачного сада, где скрипят несмазанные петли стареньких качелей, становится для счастливых людей огромным миром, полным любви, нежности и красоты. Мимолётное чувство по значимости становится равным великой любви, “что движет солнца и светила”. Герои ощущают, что одно мгновение их жизни подобно вечности. Это чувство единения с миром возникает в тот момент, когда событийные границы существования героев полностью совпадают с их внутренним мироощущением. В этом единстве всего сущего сливаются молодость и красота героев, их краткое счастье и образ вечной любви, поэзия летней ночи и бытовые подробности дачной жизни.

Кажется, что для героев не существует никаких преград, которые могли бы помешать гармоничному и совершенному счастью. Герои остро ощущают радость от возможности любить друг друга, но для Бунина это чувство окрашено тревогой. Счастье кратковременно, и конец этого чувства неизбежен. Несмотря на то, что герои любят друг друга и серьёзно не задумываются о будущем, в последних словах героини (“Лучше уж не будет”) чувствуется искренняя боль. Мы ощущаем неповторимость счастья и невозможность для героев задержать прекрасный миг любви. Этот элегический мотив утерянного мгновения характерен для многих произведений Бунина: вспомним рассказ “Холодная осень” и его главную героиню, которая свидетельствует о пережитом: “Но, вспоминая всё то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же всё-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Всё-таки был. И это всё, что было в моей жизни, — остальное ненужный сон”.

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

[b]Рассказ И.А. Бунина “Качели”, входящий в цикл “Тёмные аллеи”, — произведение о встрече, быстром сближении, ослепительной вспышке чувств и неотвратимом расставании.

Рассказ этот очень невелик по объёму — менее двух страниц; в нём всего три эпизода: сцена в гостиной, разговор на качелях и диалог героев в аллее; в нём нет ни подробных пейзажей, ни портретов, ни интерьеров (писатель включает в повествование лишь отдельные детали). Писатель избегает оценок, но позволяет судить о состоянии души героев по внешним проявлениям чувств. Самое главное, суть — во взволнованных голосах двух влюблённых людей.

На первый взгляд кажется, что все элементы художественного целого рассказа противоречат тому общему впечатлению, которое складывается у нас по прочтении произведения. Пространство и время в “Качелях”, с одной стороны, сильно ограничены и сконцентрированы. Всё действие происходит в течение одного летнего вечера. Мы не знаем предыстории героев, автор не сообщает ничего об их прошлом. О будущем мы не имеем никакого представления. Таким образом, всё центральное, сущностно важное действие произведения свершается словно в одно мгновение. Однако, несмотря на то, что действие рассказа сконцентрировано в очень кратком промежутке времени, при внимательном анализе текста обнаруживается, что временная организация рассказа намного сложнее. Во-первых, герои шутливо строят планы на будущую жизнь: “Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги…” Таким образом в рассказ вводится (хотя только грамматически) будущее время. С другой стороны, во втором эпизоде рассказа возникают образы Данте и Беатриче — образы прошлого, истории. В тексте появляются имена Льва Толстого и Леонида Андреева — знаковых для русской культуры фигур, относящихся к недавнему для героев прошлому. К тому же история Данте и Беатриче, упоминаемых в тексте рассказа, вполне может восприниматься как символ вечной любви — “любви, что движет солнца и светила”. Таким образом, читатель видит уже не один лишь момент жизни двух молодых людей, эти мгновения, секунды изображены как бы на фоне вечности. Герои пытаются сознательно отгородиться от всего мира: они забывают о прошлом, оно перестаёт иметь для них какое-либо значение, они не хотят думать ни о чём другом, кроме настоящего: “Пусть будет только то, что есть…” Но, с другой стороны, это счастливое мгновение “разрастается” до масштабов целой жизни, героиня рассказа говорит: “Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…” Моменты любви и счастья, быть может, всего несколько минут останутся единственно важными, значимыми в жизни героев. Время в рассказе Бунина становится осязаемым, мы словно чувствуем его, ощущаем. Этот летний вечер читатель воспринимает как зримое воплощение любви, радости, счастья.

Пространство в рассказе очень сильно локализовано, сконцентрировано вокруг героев. Для этих молодых людей существует лишь дом, в котором они встретились, и сад, в котором им так хорошо вместе. Каждая деталь в описании пространства крайне значима. В первом эпизоде герой сидит в гостиной, и читатель не видит ничего, кроме этой комнаты. Остальное пространство не имеет никакого значения, и лишь балкон, где раздаются “её шаги”, возникает из этой темноты и неизвестности летних сумерек. Густая тьма летнего вечера скрывает от глаз всё лишнее, всё, что перестаёт существовать для двух любящих, счастливых людей.

Во втором и третьем эпизодах действие перемещается в аллею, по которой удаляются герои в конце рассказа. Она символизирует, быть может, их жизненный путь, их судьбу, сокрытую во мраке летней ночи, и в этой судьбе для них значим лишь один момент — минуты, проведённые вместе в саду на качелях. Пространство, связанное с качелями, очень важно для понимания рассказа. В то время когда герои раскачиваются на качелях, они находятся между звёздным, бездонным летним небом и землей, на которую так боится упасть героиня. С одной стороны, пространство рассказа значительно расширяется, так как в него включается бесконечное небо. С другой стороны, это “парение” в воздухе между небом и землёй становится символом краткого счастья, тонкой грани между земными заботами, бытом и вечными, возвышенными чувствами.

Герои произведения — молодые люди, девушка и юноша. Читатель крайне мало узнаёт о них из текста рассказа. Автор не называет имён персонажей. Он пользуется лишь местоимениями “он” и “она”. А во многих предложениях подлежащее вообще отсутствует: “Вошла… усмехаясь синими глазами на загорелом лице”, “Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя друг на друга”. Мы ничего не знаем о возрасте героев и можем только догадываться по поведению и речам, которые они ведут, об их молодости. Читатель не знает, ни кто эти два человека, ни как они оказались в этом доме, ни что они там делают (единственное, что мы узнаём о главном герое, — это то, что он художник). Всё это просто перестаёт иметь какое-либо значение в тот миг, когда люди так счастливы и так сильно влюблены друг в друга. Всё лишнее остается как бы “за кадром” повествования. В этот летний вечер существует только звёздное небо, качели и чувство, именно поэтому автор не даёт более никаких сведений о героях. Читатель видит синий сарафан, две длинные тёмные мягкие косы, синие глаза и загорелое лицо девушки глазами молодого человека. Эти детали её портрета, так сильно и нежно любимые героем, — единственное, что мы узнаём о героине. Герой же предстаёт перед читателем очень артистичным, весёлым и живым молодым человеком, как он сам себя называет, “знаменитым живописцем”. Это именование не случайно: в словах молодых людей часто сквозит ирония по отношению к себе и к их взаимному чувству. Все диалоги построены на шутках: реплики юноши о своей красоте и знаменитости, замечание девушки о музыкальных способностях героя, диалог о Данте и Беатриче, реплики о дедушкином костыле. Главный герой исполняет забавную песенку, намеренно небрежно, “не в лад”, “дико ударяя по клавишам”. Возможно, молодые люди за этими ироничными замечаниями и шутливыми репликами хотят скрыть истинное, серьёзное чувство, пытаются таким образом отгородиться от пошлости, от избитых фраз про любовь. Но, быть может, то, что испытывают друг к другу юноша и девушка в этот летний вечер, — всего лишь мимолётное влечение, лёгкая влюблённость и их ирония по отношению к этому чувству обоснована. Реплики героев часто заканчиваются многоточиями, которые скорее всего значат, что самое главное, истинное так и остаётся невысказанным, что за всеми шутками героев скрывается сильное чувство. А порой в словах героев и на самом деле проскальзывает серьёзность, иногда даже трагичность: “Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…”, “Пусть будет только то, что есть… Лучше уж не будет”. Показательно, что в конце рассказа, когда герой начинает серьёзный разговор о будущем, о судьбе их любви или влюблённости, он “смотрит себе под ноги”: неуместность иронии и шутливого тона здесь очевидны.

В образной системе рассказа соединяется бытовое, приземлённое и вечное, истинное. С одной стороны, в мире, где существуют герои, возникают такие поэтичные и прекрасные образы, как чудный летний вечер, звёзды и месяц — “золотые рога”, тёмные стволы деревьев и поэзия Данте; с другой стороны, в том же художественном пространстве Бунин размещает приземлённые, бытовые детали — кухню и запах битков с луком, “бряцанье” живописца, визг колец на качелях. Но эти две стороны действительности не противопоставлены друг другу, мы не чувствуем никакой конфликтности, неразрешимости этой противоположности двух миров. Все эти детали (как всегда у Бунина) сливаются в единое целое, так как все они свидетели счастья двух любящих людей, потому что всё это — часть того удивительно счастливого вечера, которому, быть может, суждено стать самым прекрасным в жизни героев. И центральный образ качелей становится неоднозначным: это одновременно и символ игры, беспечности, детства, несерьёзности и вместе с тем знак счастья, радости, вечной молодости, любви и удовольствия.

Автор в этом произведении максимально самоустраняется, оставляя свой голос героям. (Бунин часто использует подобный приём для создания художественного целого.) Он как будто не хочет мешать двум счастливым людям и оставляет их в одиночестве. Авторское слово становится особо значимым: именно в нём проступает истинное отношение героев к происходящему, именно авторский голос сообщает о пристальном, бессмысленном и радостном взгляде героини, об их взволнованном дыхании, о синих глазах и прекрасном счастливом лице. Судьба безымянных юноши и девушки помещена Буниным в центр мироздания. Оба молодых человека бесконечно счастливы, и они одни во всем мире. Кроме двух главных героев, в рассказе более нет ни одного персонажа, но они и сами отделяют себя от всего, что их окружает, остаются в полном одиночестве на маленьком островке огромной тёплой летней ночи, вдвоём на всей земле. Писатель изображает героев, которые существуют в абсолютной гармонии с собой и окружающим их миром. Самые приземлённые бытовые реалии этого мира становятся символами их счастья. Укромный уголок дачного сада, где скрипят несмазанные петли стареньких качелей, становится для счастливых людей огромным миром, полным любви, нежности и красоты. Мимолётное чувство по значимости становится равным великой любви, “что движет солнца и светила”. Герои ощущают, что одно мгновение их жизни подобно вечности. Это чувство единения с миром возникает в тот момент, когда событийные границы существования героев полностью совпадают с их внутренним мироощущением. В этом единстве всего сущего сливаются молодость и красота героев, их краткое счастье и образ вечной любви, поэзия летней ночи и бытовые подробности дачной жизни.

Кажется, что для героев не существует никаких преград, которые могли бы помешать гармоничному и совершенному счастью. Герои остро ощущают радость от возможности любить друг друга, но для Бунина это чувство окрашено тревогой. Счастье кратковременно, и конец этого чувства неизбежен. Несмотря на то, что герои любят друг друга и серьёзно не задумываются о будущем, в последних словах героини (“Лучше уж не будет”) чувствуется искренняя боль. Мы ощущаем неповторимость счастья и невозможность для героев задержать прекрасный миг любви. Этот элегический мотив утерянного мгновения характерен для многих произведений Бунина: вспомним рассказ “Холодная осень” и его главную героиню, которая свидетельствует о пережитом: “Но, вспоминая всё то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же всё-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Всё-таки был. И это всё, что было в моей жизни, — остальное ненужный сон”.

http://www.womenclub.ru/components/com_jce/editor/tiny_mce/plugins/lines/img/lines_bg.png

Почему Бунин назвал рассказ «Качели»?

В этом рассказе Бунин изображает короткий эпизод - летний вечер  из жизни двух молодых людей, которые, недавно встретившись, полюбили друг друга, но их любовь и счастье  недолговечны: им мешают обстоятельства. Но этот "летний вечер" навсегда останется в памяти двух людей, как самый счастливый момент в жизни, и конечно, катание на качелях "в росистом парке". Качели - это символ мимолетности счастья, которое на короткий миг полностью их захватывает, но остановятся качели, и все пройдет.

Название очень точно отражает его содержание, а главное – характер и поведение его героя: его говорливость в начале и молчаливость в конце, что  является контрастом всего рассказа. Особенно это можно проследить во фразах: «Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги – заплачет и простит…» - в начале и в конце - «Что же нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?». Намеренья  героя меняются, как взмахи качелей – вверх-вниз. На самом деле он приехал туда отдохнуть и такие отношения для него – развлечение, неотъемлемая часть отдыха.

Конец повествования заставляет задуматься о мимолетности счастья как для героев рассказа, так и для всех людей на земле. Вся наша жизнь - это качели.

0

80

http://www.c-cafe.ru/days/bio/38/pic/bunin01.jpg
Иван Алексеевич Бунин

Свой путь в литературу Иван Бунин начал не с прозы, а с поэзии.
Впоследствии он нередко возвращался к стихам, считая их наиболее точной и ёмкой формой выражения своих мыслей и ощущений.


«Высоко полный месяц стоит…»

Высоко полный месяц стоит
В небесах над туманной землей,
Бледным светом луга серебрит,
Напоенные белою мглой.
В белой мгле, на широких лугах,
На пустынных речных берегах
Только черный засохший камыш
Да верхушки ракит различишь.
И река в берегах чуть видна…
Где-то мельница глухо шумит…
Спит село… Ночь тиха и бледна,
Высоко полный месяц стоит.

Анализ стихотворения Бунина «Высоко полный месяц стоит…»

Первый цикл его поэтических произведений был написан в ранней юности, и уже в 1887 году автор опубликовал стихотворение «Высоко полный месяц стоит…», посвященное родовому имению Озерки. Именно здесь прошли детские годы Ивана Бунина, и он навсегда сохранил в своем сердце память об этом счастливом отрезке своей жизни.
Стихотворение «Высоко полный месяц стоит…», как и многие произведения этого периода, выдержано в лирическом и романтическом ключе. Автор рассказывает о том, как безмятежна лунная ночь в селе, которое погружено в сон. Лишь серебристый свет месяца падает на широкие луга и пустой речной берег, где в этот полночный час только «черный засохший камыш да верхушки ракит различишь». Сам 17-летний Бунин является сторонним наблюдателем и пробует себя в роли словесного живописца. Он словно бы опасается нарушить ночную идиллию, поэтому очень взвешенно подбирает слова. Возможно, по этой причине это и многие последующие стихи Бунина отличаются особой сдержанностью, а о чувствах автора можно лишь догадываться по отдельным фразам и намекам.
Умиротворение – вот основной лейтмотив этого стихотворения, и Бунин при минимуме образных выражений мастерски передает это состояние окружающего мира. «Спит село… Ночь тиха и бледна», — отмечает поэт, и в каждом слове ощущается размеренность сельской жизни, которая подчинена своим законам. В понимании юного Бунина это и является гармонией, и ее разрушение представляется начинающему поэту вселенской катастрофой. И это – еще одна причина, по которой он с волнением вслушивается, как «где-то мельница глухо шумит», понимая, что подобные мгновения жизни – бесценный дар.
Примечательно, что это стихотворение имеет кольцевую структуру, то есть, начинается и заканчивается одной и той же фразой. Возможно, подсознательно автор хотел этим подчеркнуть цикличность того, что происходит в окружающем мире. Однако парадокс заключается в том, что люди рано или поздно все равно выпадают из этого цикла. И не потому, что уходят из жизни, а из-за неумения вслушиваться в тишину и постигать ее сокровенные тайны. Именно в те редкие минуты, когда это понимание им доступно, и было написано стихотворение «Высоко полный месяц стоит…».

0


Вы здесь » "КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём! » Художники и Писатели » Бунин Иван Алексеевич-первый русский Нобелевский лауреат по литературе