Интервью с Дагмар Пецковой
Александр Матусевич, 18.02.2005
Имя богемской меццо-сопрано Дагмар Пецковой мало известно в нашей стране – певица никогда не приезжала в Россию. Но на Западе Пецкова – известный интерпретатор опер Верди и Дебюсси, Штрауса и чешских композиторов. В течение двадцати лет певица с успехом выступает на сценах ведущих оперных театров и концертных залов мира. Наш корреспондент Александр Матусевич встретился с певицей в чешской столице, куда она ненадолго заглянула между гастрольными турне.
Оперная дива Дагмар Пецкова родилась в 1961 году в маленьком городке Хрудим. Музыкой начала заниматься рано – первые уроки фортепиано состоялись, когда будущей певице было всего шесть, а профессионально вокалу она училась у солистки пражского Национального театра Антонии Деныгровой. На профессиональную сцену Пецкова ступила в возрасте двадцати одного года, сначала в мюзиклах, а затем дебютировав на сценах Национального театра и Саксонской государственной оперы в Дрездене. За годы её уже теперь состоявшейся карьеры меццо-сопрано Пецковой не раз звучало на сценах Немецкой государственной оперы и парижского театра «Шатле», в «Ковент-Гардене» и «Гранд-опера», в театрах Штутгарта, Гамбурга, Базеля, Гонконга, Сан-Франциско, на Зальцбургском фестивале и фестивале «Пражская весна»… Но наш разговор пойдёт не только о музыке и триумфах певицы по всему миру.
— Дагмар, у Вас растут дочь и сын. Скажите, хотели ли бы Вы видеть их профессиональными музыкантами?
— Я не отношусь к тому типу родителей, которые любой ценой хотят сделать из своего ребёнка гения. У меня было вполне обычное, ничем не примечательное детство, и в музыкальную школу я пришла сама – никем не подгоняемая, а только потому, что мне вдруг этого сильно захотелось. Я рано почувствовала притягательность музыки для меня, но никогда это не было через силу – всегда оставалось время для игр и веселья, для шалостей, наконец. Поэтому идея сделать из моих детей «затворников высокого искусства», заставляя их заниматься по пять часов в день, например, на скрипке или что-нибудь в этом роде, кажется мне просто чудовищной. Даже более того – зная сегодняшнюю ситуацию в музыкальном мире, когда многие оркестры и театры прозябают или даже вынуждены закрываться, когда для музыкантов, особенно молодых, остаётся всё меньше и меньше достойных предложений, я едва ли мечтаю о музыкальной карьере для них. Даже очень хорошие музыканты сегодня вынуждены довольствоваться малым – при деле, и на том спасибо. С другой стороны, у моего сына превосходный слух, и музыка его очень привлекает… Не загадывая далеко мы с раннего детства просто слушали с ним музыку по радио, хорошую музыку. В полгода, по-моему, он уже кое в чём разбирался, гораздо лучше, чем большинство детей и в два года (улыбается). Сегодня он берёт уроки фортепиано, а я ни на чём не настаиваю, просто иногда помогаю ему. Талант, какие-то задатки – это одно, а ежедневные занятия, тем более нацеленные на конечный результат, обязательно на успех, на карьеру – совсем иное. Я где-то читала, что обучение игре на любом музыкальном инструменте хорошо помогает в общем интеллектуальном развитии ребёнка, формирует в нём зачатки творческой индивидуальности. По-моему, это не плохая идея, и таких целей, а не каких-то глобальных и слишком честолюбивых, вполне можно добиваться. Что касается моей дочери Доротеи… Когда бы я ни занималась дома, или просто напевала за домашними делами, она всегда с серьёзностью, не свойственной трёхлетнему ребёнку, настаивает: «Пожалуйста, больше не делай этого». Надеюсь, это не потому, что я пела концерт за три недели до её рождения.
— Певица Соня Червена вспоминает, что в молодости видела в роли Кармен Мэри Кейвен, произведшую на неё огромное впечатление. Кейвен была почти бандиткой в этой роли: в её корсете был спрятан даже маленький кинжал. После этого Червена стала носить небольшой карманный ножичек и решила во что бы то ни стало стать оперной певицей. Что особенно повлияло на Вас в детстве?
— Когда я училась во втором классе, я впервые увидела на сцене «Русалку» Дворжака. Я до сих пор помню, как вернулась домой со спектакля совершенно очарованной, и долго потом играла в театр, заплетая в мои чёрные волосы голубые ленты и обряжаясь в «русалочьи» одежды. Я пела и танцевала (или скорее прыгала и скакала) по дому и старалась делать это очень «театрально». Я и до сих пор очень люблю играть на сцене, драматическая игра сама по себе, помимо пения доставляет мне огромное удовольствие: постановщики, которые просят меня только петь арии на авансцене без единого движения, мне категорически не нравятся.
— Вы начали рано, Вам не пришлось долго ждать – двадцать один год это действительно рано. Пражане до сих пор с восторгом вспоминают Вашу первую роль – Элизу Дулитл в мюзикле «Моя прекрасная леди». Какую роль в Вашей карьере сыграла эта роль и то, что Вы начали с «лёгкого жанра»? Какое место занимает мюзикл в Вашей жизни сегодня?
— По сравнению с тем, как теперь принято ставить мюзиклы и петь в них, моя Элиза была скорее героиней классической оперетты. В то время в музыкальных комедиях надо было петь – по-настоящему, без всяких технических подпорок и ухищрений, вживую, без микрофонов. Вас должно было быть слышно в огромном зале, то есть должен был быть реальный голос и прочная вокальная подготовка. Помимо этого, разумеется, надо было хорошо танцевать и быть убедительной драматически – требования публики были весьма высоки, был сформирован хороший вкус у людей, халтуры бы никто не потерпел. К современным мюзиклам моё отношение вполне определённое: много технического оборудования и световых эффектов, бессодержательные тексты и музыка ниже всякой критики. Но, увы, это то, что люди хотят видеть…
— Вы хорошо известны своей позицией ниспровергателя оперных традиций, эдакого бунтаря. Как Вы сегодня видите оперу, её место в мире, систему оперных звёзд? Вы предпочитаете петь концерты?
— Я думаю, что для певца полезно не сосредотачиваться исключительно только на театре, на опере. Моя активная и разнообразная концертная деятельность доказывает, что концертный репертуар оперного певца может быть огромным, и здесь таятся необъятные и неизведанные богатства. На концерте Вы почти совершенно свободны от внешних факторов – режиссуры, костюмов, декораций, и конечно, от администрации театра, и можете стать органичной частью оркестра и, не отвлекаясь ни на что второстепенное, творить музыку. Можно пойти дальше – только Вы и пианист. В последнее время я предпочитаю именно такую форму – камерного рецитала. В этом случае я не люблю говорить о себе как о солистке – с моим аккомпаниатором американцем Ирвином Джейджем мы скорее сотворцы.
Когда я только начинала, я не могла представить свою жизнь без театра, который тогда составлял весь мой мир. Но теперь я рада каждой встрече с симфониями Малера и каждому Liederabend’у. Возможно, это потому, что я стала старше и, может быть, мудрее. Оперой частенько злоупотребляют как способом продемонстрировать свои вокальные возможности – это со стороны вокалистов. А многие дирижёры и постановщики используют оперу для воплощения своих, извините, бредовых идей. Увы, опера, особенно сегодня, это – никому не подконтрольный гибрид-монстр, в котором за всем перечисленным выше, за всеми эффектами порой не видно главного – музыки. Когда я спрашиваю себя, какая часть моего репертуара мне ближе, где я была более убедительна и успешна, то, безусловно, это оперы Яначека – для меня это самая прекрасная музыка. В операх Яначека музыка – это и есть театр, там уже всё заложено. Исполнитель – певец, дирижёр – должен только точно следовать тексту. Оперы Яначека это не то место, где нужно демонстрировать голос, лезть из кожи вон, что бы быть актёрски убедительным – и, тем не менее, это всегда потрясающая драма.
— Скептики, да и не только они убеждены, что все оперы уже написаны, ничего нового в этом жанре сказать невозможно. Такого мнения у нас в России придерживаются, например, даже композиторы, сочиняющие сегодня по заказу Большого и Мариинского театров – Владимир Мартынов и Леонид Десятников. Каково Ваше видение будущего оперы? Оно у неё есть?
— Я бы не была так категорична относительно того, что уже всё написано. В любой период времени и в любом жанре идёт поиск чего-то нового, и если сегодня новых путей почему-то не находят, то это не более, чем текущий момент. Задумайтесь только, сколько опер было написано за четыре столетия – известных, забытых, вновь открываемых! Каждый оперный театр и сегодня ставит новые сочинения – пусть не так часто, как сто лет назад, с большим или меньшим успехом, но всё же новые работы появляются. Только время покажет, что из этого станет лицом оперы XXI века, а что будет навсегда забыто.
— Где сегодня для оперы «земля обетованная»? У нас в России, несмотря на колоссальные, многовековые традиции, настоящей оперной публики практически нет. Где больше любят классическую музыку? Может быть в Японии? Европейские певцы поют там охотно, насколько мне известно.
— Может быть, но для себя я не рассматриваю Японию как важнейшую площадку. Да, я гастролировала там семь раз, планирую ещё поехать… Японцы не хотят чувствовать себя отстающими в культурном отношении от Европы, они активно пытаются приобщиться ко всем достижениям европейской культуры последних веков. Это, конечно, прекрасно, но мне всегда хочется вернуться домой. Америка, разумеется, тоже важное место для сегодняшнего развития оперы… Учитывая тот вихрь глобализации, который нынче захватил нашу планету, я бы не стала привязывать возможное процветание оперы к какой-то одной стране. Там, где есть средства, культура и образование могут процветать; увы, сегодня я вижу, что деньги используются на что угодно, кроме настоящей культуры и подлинного образования.
— Ваш муж немец, и Вы больше времени проводите в Германии, чем на родине. Чувствуете ли Вы себя в немецкой музыке «как дома»? Остаётся ли время для Яначека и Дворжака?
— Я не делаю большой разницы между Германией и Чехией. Для меня это просто Европа, старая добрая Европа, моя пристань. Фрайбург, где у нас дом, - на самом юге Германии, Франция и Швейцария - совсем рядом. Мой сын ходит в немецкую школу, но на французском он говорит также свободно, как по-чешски и по-немецки. Разумеется, через некоторое время притупим к английскому – без него сегодня никуда. Он будет расти европейцем, в лучшем понимании этого слова. Немецкий – это мой второй язык, из всех иностранных им я владею лучше всего. Конечно, это отразилось на моём репертуаре – Малер, Вагнер, Штраус, Шуман. Сочинения этих композиторов – основа немецких Lieder, текст там играет огромное значение, певец непременно должен понимать, о чём он поёт, также как и в операх Вагнера – даже немецкие певцы тратят уйму времени, обдумывая значение вагнеровских текстов.
Прошлый год в Европе был годом чешской музыки. Я пела сочинения Яначека и Дворжака по всему миру, несколько концертов, состоявших только из музыки чешских композиторов, мы представили с Ирвином Джейджем на европейских фестивалях. «Stabat Mater» Дворжака с моим участием прозвучала в Вене, Осло, Лондоне, Париже и Праге. Что касается опер, то это были «Русалка» на фестивале в Шлезвиг-Гольштейне, «Приключения лисички-плутовки» в Опере Сан-Франциско и «Катя Кабанова» в парижской «Гранд-опера»… Думаю, никто не осмелится обвинить меня в игнорировании родной музыки.
— Думаю, что не ошибусь, предположив, что Вы не склонны целыми днями слушать поп-певцов. Тем не менее, Вам что-нибудь нравится в современной популярной музыке? Любите ли Вы народную музыку?
— В подростковом возрасте, в ранней юности я очень любила музыку кабаре, французский шансон. Была у нас в Чехии такая певица – Гана Гегерова, она была моим кумиром. Пожалуй, я бы хотела вернуться к этой музыке уже как исполнитель даже сегодня, вопрос только во времени. Что касается народной музыки, то это – основа всего. Никто в мире не имеет такого богатства народной песни, как славяне. Сметана, Дворжак, Яначек всегда обращались в своём творчестве к народным корням и были абсолютно правы.
— Несколько слов о Ваших планах.
— В 1985 году я начинала на сцене «Земпер-опер» в Дрездене. В этом году спустя двадцать удивительных лет я намереваюсь вернуться туда. Буду петь Иродиаду в штраусовской «Саломее» - одной из моих любимых опер. Потом в Мюнхене меня ждёт встреча с Прециозиллой в «Силе судьбы» Верди. И между театральными ангажементами, конечно же, много-много концертов по всей Европе.
