Эдвард Лир прожил долгую и нелегкую жизнь.

Он родился в Хайгейте в мае 1812 года, а умер в 1888 году в Сан-Ремо на Итальянской Ривьере. Там он провел последние годы в обществе своего старого слуги, сулиота Георгио Кокали, прожившего у него около тридцати лет, и кота Фосса, увековеченного им в стихах и рисунках (Фосс умер за несколько месяцев до своего хозяина, перевалив на восемнадцатый год жизни).

Эдвард был младшим сыном в семье, насчитывавшей, кроме него, еще двадцать детей; отец его играл на бирже, однако дела его пошли плохо, и он оказался в долговой тюрьме. Эдварду с юности пришлось зарабатывать себе на пропитание. В пятнадцать лет он начал работать: расписывал ширмы и веера, рисовал анатомические вывески для врачей. В восемнадцать-стал профессиональным художником. Всю жизнь он боролся с бедностью.

Когда под старость ценой великих усилий ему удалось, наконец, скопить 300 фунтов, он не без иронии заметил, что отныне "ему причитается 9 фунтов годовых!". Известный писатель и художник, он продолжал беспокоиться о том, как прожить ближайшие месяцы.

Лира считали чудаком. Конечно, он и был им, - быть может даже самым чудаковатым из чудаков, которыми по праву гордится Альбион.

В 1846 году он дал двенадцать уроков рисования королев! Виктории, и мог бы с успехом продолжить свою карьеру при двор( или в имениях английских аристократов; однако предпочел этому неверный хлеб свободного художника.

Несмотря на бедность и тревогу о завтрашнем дне, он, если и мечтал о синекуре, то лишь в шутку: в 1863 году, когда в Греции была восстановлена монархия он просил своего друга Фортескью (Fortescue) "to write to Lord Pal merston to ask him to ask the Queen to ask the King of Greece to give him a 'place' and specially created title to be Lord High Bosh and Non sense Producer ... with permission to wear a fool's cap (or mitre) - three pounds of butter yearly and a little pig, - and a small donkey to ride upon." (Все цитаты из писем Лира здесь и далее даются по изданиям: Letters of Edward Lear, Edited by Lady Strachey, London, T. Fisher Unwin, 1907. Later Letters of Edward Lear, Edited by Lady Strachey London, T. Fisher Unwin, 1911. Эти издания были любезно присланы нам Национальной центральной библиотекой из Лондона.)

Лир жил холостяком, а о женитьбе и семье - святая святы? викторианства - говорил не более серьезно, чем о своей карьере На сорок первом году жизни он выразил уверенность, что, если женится, то будет "рисовать все менее и менее хорошо", и шутливо прибавил, что если и решится "приковать себя", то не раньше, чем годам к шестидесяти пяти, обзаведясь до того нужным количеством ложек, вилок и прочего.

Не получив формально никакого образования в век закрытых школ и привилегированных колледжей, он радовался, что всю жизнь стоял "на пороге знания".

Вместе с тем Лир обладал многими, хотя и весьма необычными познаниями и талантами: свободно говорил и писал на нескольких языках, включая древне- и новогреческий, был пейзажистом и блестящим рисовальщиком, превосходным ботаником и орнитологом, положил на музыку многие из собственных стихов и стихов своего любимого поэта Теннисона и пел их высоким тенором, вызывая слезы слушателей. Он был истинным кладезем всяческих премудростей и обладал редким даром дружбы, привлекавшим к нему людей.

К официальной религии и церкви, по мере того как шли годы, Лир относился все более и более непочтительно. Побывав на горе Афон, месте паломничества множества христиан, он с гневом обрушивается на догматизм и нетерпимость тамошних монахов - "these muttering, miserable, mutton-hating, man-avoiding, misogynic, morose and merriment-marring, monotoning, many-mule making, mocking, mournful, minced-fish and marmalade masticating Monx..."

Подшучивая над идеей загробной жизни, он мечтал о том, что в раю будет сидеть с самыми близкими друзьями под "деревом лотоса", опустив ноги в лазурный ручей и поедая мороженое и "пеликановый пирог", а вокруг будут резвиться райские птицы и звери.

Лир был невысокого мнения о человеческой природе и однажды сознался, что, за немногими исключениями, люди кажутся ему "ужасными идиотами". Он не любил общество и жаловался, что устал от осаждавших его "новых людей, глупых людей, бодрых людей, надоедливых людей, фанатичных людей, вульгарных людей, уродливых людей, интригующих людей, суетливых людей, омбломфических (Omblomphious - слово, изобретенное Лиром, очевидно, включило в себя все перечисленные выше эпитеты) людей - вообще людей". Обществу он предпочитал небольшой круг близких друзей.

Многое его раздражало: проповеди модных священников, кудахтанье кур, светская болтовня, толпа, шум, плохая музыка.
Он относился скептически к общепринятым нормам поведения и морали. Чудачество было для него общественной позицией, эксцентризм - формой защиты личности от строго регламентированного буржуазного общества с его шкалой социальных ценностей.

Основой для первых "бессмыслиц" Лира послужили лимерики - короткие, известные с давних пор, песенки, происхождение которых, по традиции, связывают с ирландским городом Лимериком. Там, якобы, пели их многие десятилетия во время традиционных застолий. Поначалу песни, распеваемые веселыми лимерикскими бражниками, заканчивались приглашением приехать в их родной город
О, won't you come up, come all the way up,
Come all the way up to Limerick?

Позже бражники сократили свои песни до пяти строк и стали наперебой импровизировать их во время застолий, состязаясь в выразительности и остроумии. Форма лимериков была строго закреплена: они состояли из пяти строк анапестом, рифмующихся по схеме аавва, причем строки с рифмой а были трехстопные, с рифмой в - двухстопные. Первая строка всегда начиналась словами: "There was a young man of...", а заканчивалась названием города, деревни или страны, с которым потом и рифмуются вторая и последняя строка (young могло варьироваться с old, man-с woman, person, lady и пр.). Лимерики рассказывали о каком-либо событии, обязательно веселом или маловероятном, или высмеивали присутствующих и знакомых.

Лир, конечно, знал эти шутливые песенки, сохраненные устной традицией, некоторые из них были изданы в 1820-21 годах издательством Маршалла. Сам Лир рассказывал как-то, что толчком для его "нонсенсов" послужил "Человек из Тобаго". Правда, самого слова "лимерик" он не употреблял - он всегда называл их "нонсенсами". Некоторые исследователи полагают, что термин "лимерик" возник лишь в 70-е годы; во всяком случае в словарях он появился лишь в 1890 году. В наше время высказывались догадки, что "limerick" есть производное от имени самого Лира (Lear+ lyric) - догадки остроумные, но вряд ли верные. А кое-кто даже связывает слово "лимерик" с рыболовством - лимерикским крючком назывался рыболовный крючок "with a very peculiar bend; very catchy".

Как бы там ни было. Лир использовал форму народного лимерика. Он сохранил его основную схему, введя, однако, небольшие изменения. Он слил третью и четвертую усеченные строки в одну, объединенную внутренней рифмой, и придал особую торжественность первой строке употреблением заглавных букв. В то же время он сосредоточил свое внимание на маловероятном, необычном, отбросив все другие традиционные сюжеты лимерика.

Лир стоит особняком в истории не только английской, но и европейской литературы XIX века.

Конечно, у него, как у всякого писателя, есть своя литературная родословная. Где-то в самом ее начале - безымянные народные певцы, веселые безумцы, у которых коровы прыгали через луну, земляника росла на дне моря, а мудрецы ловили неводом в озере луну. В смехе лировских масок слышится порой и далекий отзвук буйного карнавала Ренессанса, шутовский звон его бубенцов. Впрочем, все это отдается слабым эхом, карнавал "переживается наедине". (М. Бахтин "Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса", издательство "Художественная литература", М., 1965, стр. 44, См. также "Введение в характеристику романтического гротеска", С которым творчество Лира обнаруживает ряд сходных черт (стр. 43-52) Гораздо ближе Лиру гротеск романтический. Он хорошо знал и любил английских просветителей - до конца дней возил он с собой, например, томик "Зрителя" Стиля и Аддисона.

Однако известные стороны Просвещения, подхваченные в XIX веке эпигонами-морализаторами, - узкая рассудочность, дидактизм, утилитаризм - находят в его творчестве пародийное освещение. "Нонсенсы" Лира и есть, в первую очередь, атака на назидательную, постную, пуританскую литературу начала века. Это и роднит Лира с романтиками. Конечно, Лира трудно сравнивать с Байроном или с Кольриджем, слишком различны они в самой сути их творчества. С Чарльзом Лэмом или с Томасом Гудом точек соприкосновения гораздо больше; но соблазнительнее всего сопоставить Лира с немецким романтиком, умершим, когда Лиру было всего десять лет, - Эрнстом-Теодором-Амадеем Гофманом. Неизвестно, был ли Лир знаком с его гротесками - собственно, в данном случае это и неважно, ибо речь идет не о влиянии и заимствовании, а о неком [типологическом сходстве. Английской гофманианой малого жанра можно было бы назвать "нонсенсы" Лира. Сходство усугубляется тем, что и Лир и Гофман были прекрасными рисовальщиками и сами иллюстрировали многие из собственных произведений. Специалисты считают Лира основателем графического гротеска: отступая от доскональной точности и верности натуре, присущей его "профессиональным" рисункам, смело вводя элементы примитивизма и "детскости", он проявлял удивительную выдумку и фантазию. За Лиром последовала целая плеяда юмористов-рисовальщиков: среди них имена таких известных писателей, как Льюис Кэрролл, У. М. Теккерей, Г. К. Честертон, иллюстрировавший не только свои собственные книги, но и книги своих друзей X. Беллока и Е. Клерихью Бентли, Хэрри Грэм, автор "Безжалостных стихов для бессердечных семейств" {Ruthless Rhymes for Heartless Homes), и другие. Исследователи отмечают, что во всех этих рисунках, также как и в иллюстрациях Лира, царит дух раскованного веселья и свободы.

Юмор, по самой своей сути, трудно поддается рациональному объяснению, вечно "танцует", по словам Честертона, "между осмысленным и бессмысленным"; более чем к кому-либо это относится к Лиру. Юмор Лира возникает на стыке двух искусств - словесного и изобразительного; (к сожалению, размеры данной статьи не позволяют нам остановиться подробнее на рисунках Лира. Сошлемся поэтому на книгу: A. Davidson. Edward Lear, Landscape Painter and Nonsense Poet (1812-1888), L., Murray, 1968, pp. 186-188) любое из них, взятое отдельно, не дает полного представления о его таланте. В своих "нонсенсах" Лир подчеркнуто скромен и прост: в них почти нет каламбуров, а изысканные словесные образы и сложные конструкции и вовсе отсутствуют. А ведь Лир мастер словесной игры; он обыгрывает различное написание и звучание слов. К своему другу Фортескью (Fortescue) он обращается в письмах как к "40scue"; он называет Mary Queen of Scots-"Mary Squeen of Cots", предвосхитив тем юмористический прием, получивший распространение много позже и названный "спунеризмом" (spoonerism) ("Автор" этого приема, достопочтенный Уильям Спунер (William Spooner, 1844-1939) был ректором Нью-Колледжа в Оксфорде); в его письмах появляются "German, Gerwoman and Gerchildren", маленького жирафа он называет "Geraffino", Лондон - "Foggopolis", Гарриет Бичер-Стоу - "Mrs. Beecher's Toe", - а для гиппопотама изобретает новое множество число "hippotamice". Он восстает против традиционного английского правописания и, предварив Шоу с его "орфографией", пишет: yott (yacht), monx (monks). Кот (corn), bak (back), buzzim (bosom), omejutly (immediately), mewtschool (mutual), gnoat (note) и пр. Он с необычайной легкостью и изобретательностью нанизывает один на другой каламбуры: politician под его пером превращается в "Polly Titian", а из Дели (Delhi) он пишет, что вот уже десять дней, как он занят "a making Delhineations of the Delhicate architecture as is ail impressed on my mind as inDelhibly as Delhiterious quality of the water in that city".

Обращает на себя внимание присутствие «детского фактора» при появлении на свет наиболее ярких образцов английского нонсенса, в частности, лимериков Лира и сказок Льюиса Кэрролла. Включенность в жизнь «маленького народца», желание развеселить и развлечь детей сыграли немаловажную роль в обращении к жанрам, построенным на столкновении здравого смысла и бессмыслицы. Отечественный абсурдист Даниил Хармс также немало писал для детей, хотя, по его же словам, терпеть их не мог. Но и та часть его творчества, которая насыщена отнюдь не детским содержанием, за счет лаконичной отточенной формы обладает качествами блестящей игрушки. Детское начало лимериков, как и любого жанра для детей, – простота, непосредственность, шутливый смысл, игровой импульс.

Интересно, что в отдельных случаях сами иллюстрации Лира наводят, очевидно, Партриджа на его догадки.

Таков, к примеру, the Dong with the Luminous Nose. Однако Quangle Wangle, напротив, теряется под широкополой шляпой, на которой, словно у известного художника Тышлера, разыгрывается совсем другое действо.Неологизмы и словоупотребления Лира прочно вошли в английскую литературу и язык. Недаром Эрик Партридж ставит Лира в ряд с такими признанными обновителями языка, как Шекспир, Свифт, Эркхарт и Мотто (Urquhart and Motteux), переведшими в 1653-1708 годах "Гаргантюа и Пантагрюэля" Рабле, Смоллет и Джойс. (На это же указывает Холбрук Джексон: "Lear has a whole Zooful of distinguished creatures, many of which, like the Pobble and the Quangle Wangle, have become common objects of the popular imagination." Holbrook Jackson, Introduction to The Complete Nonsense of Edward Lear, London, Paber and Paber Limited, 1947, p. XXVII.)

К концу XIX века, несмотря на "легион" подражателей, Лир и Кэрролл продолжали оставаться двумя непревзойденными мастерами нонсенса - каждый со своей особой, неповторимой темой и идиоматикой. Стихи многочисленных авторов, пытавшихся следовать по их стопам, не выдерживали сравнения с лирическими гротесками Лира, с его жестикулирующими карнавальными масками, с философскими и математическими нонсенсами Кэрролла. "Новое слово" в нонсенсе должно было, в первую очередь, предложить новую тему и, конечно, свой оригинальный "угол смещения".

Такое "слово" было сказано в начале нашего века Г. К. Честертоном и с жадностью подхвачено его многочисленными друзьями и последователями. Честертон написал сравнительно немного стихов. Это в основном песни, которые распевают в его романах веселые ремесленники и рыцари, любители привольного застолья и соленой шутки, бросающие вызов лавочникам и буржуа-предпринимателям. Подобно Лиру, Честертон черпает вдохновенье в тех далеких традициях "доброй старой Англии", которые не были тронуты холодом пуританства. Пафос "Перелетного кабака" (The Flying Inn) пронизывает все стихотворное творчество Честертона, мастера парадокса, умеющего "перевертывать" не только мебель, но и сложные политические и экономические теории. Его ближайший друг и соратник Хилэр Беллок опубликовал в самом конце прошлого века два парадоксальных сборника, обращенных к "плохому" ребенку - The Bad Child's Book of Beasts (1896), More Beasts for Worse Children (1897), - в которых, подобно Лиру и Кэрроллу, высмеивает скучное морализаторство "здравомыслящих" авторов. Кэрролл пародировал в "Алисе" нравоучительные стихи своих современников и предшественников: Исаака Уоттса ("Это голос Омара ..."), Саути ("Папа Уильям"), Томаса Худа ("Морж и плотник"). Беллок предлагает своему "плохому ребенку" подчеркнуто неожиданные "морали", смеясь над утилитаризмом прописных истин. Его "леди" и "джентльмены" есть не что иное, как рыцарственный идеал Честертона, перевернутый на голову.

Форма лимерика, возрожденная к новой жизни Лиром, получила дальнейшее развитие в нашем веке. К ней обращались порой даже такие "серьезные" писатели, как Голсуорси. Однако наиболее пышно она расцвела под пером многочисленных анонимов, составляющих "массовую" литературу наших дней. Новые лимерики продолжают традицию Лира, пополняя ее современными темами - от политики до новейших Научных открытий. Форма их становится все более и более изощренной. Широкое распространение получил в последнее время особый вид лимерика, который можно было бы назвать "визуальным" или "орфографическим". В нем лировский принцип упрощения английской орфографии вывернут наизнанку, дав своеобразный эффект двойной переверзии. Лир рифмовал poker с ochre, "исправляя" правописание последней на oker по аналогии с poker. Современные авторы, говоря переносно, "исправляют" теперь "кочергу" по "охре". Так возник особый вид "орфографической" эксцентриады, благо, английский язык предоставляет для этого неограниченные возможности!

Классическая сатира, как правило, не апеллировала к нонсенсу, однако порой и она переворачивала сильным ударом ноги стол или какой-нибудь другой предмет меблировки. Эпиграмматичность старых авторов, тяготевших порой к абсурдности, перекликается с более резким, а подчас и горьким, нонсенсом авторов современных, представленных в последнем разделе нашего сборника.

Смех, это свидетельство духовного здоровья, нигде, пожалуй, не подвергается такому испытанию как при столкновении с болезнью и смертью. Это хорошо знали и Лир, и Кэрролл, и, конечно, все те, кто отвергали "пуританство" в поэзии. Шутливому тону в разговоре о смерти учил своего сына и С. Я. Маршак, лучший интерпретатор английских нонсенсов в нашей стране. (См. "Воспоминания о С. Я. Маршаке. Я думал, чувствовал, я жил". Москва, "Советский писатель", 1971, стр. 68). Многие из наших авторов смеются над смертью, но пожалуй, никто не достигает такой виртуозности и неожиданности в "моральных" концовках, как Хэрри Грэм, автор особого "безжалостного" жанра, противопоставленного слезливой назидательности пуритан.

Шутливые пятистишия, написанные и проиллюстрированные Эдвардом Лиром, составили Книгу нонсенса, опубликованную в 1846 и встретившую восторженный прием у читателей.

В 1862 вышло второе, значительно расширенное издание Книги нонсенса, тираж книги приблизился к 16 000 экз. В лимериках Лира современники пытались угадывать политические и личные намеки, но его фантастический абсурд был свободен от подтекста, чист и прост, что и составляло его очарование. Лимерики Лира – забавные истории о нарочитых поступках весьма экстравагантных лирических героев и героинь, имеющих определенные места проживания. Герои его песенок и стишков были естественным продолжением череды чудаковатых персонажей народного английского фольклора.