Творческие успехи

А.Н. Островский, 1856 г.

Литературные взгляды его складываются ещё в студенческие годы под влиянием Белинского и Гоголя – Островский сразу и бесповоротно решает, что будет писать только в реалистичной манере.

В 1847 году в соавторстве с актёром Дмитрием Горевым Островский пишет первую пьесу «Записки замоскворецкого жителя». В следующем году его родные переезжают жить в родовое имение Щелыково в Костромской губернии. Александр Николаевич тоже посещает эти места и остаётся под неизгладимым впечатлением от природы и волжских просторов на всю жизнь.

В 1850 году Островский публикует свою первую большую комедию «Свои люди – сочтёмся!» в журнале «Москвитянин». Пьеса имеет большой успех и восторженные отзывы литераторов, но запрещается к повторному изданию и постановке по жалобе купцов, отправленной непосредственно императору. Автора уволили со службы и отдали под надзор полиции, который был снят только после восшествия на престол Александра II. В первой же пьесе Островского проявились основные черты его драматургических произведений, которые были характерны для всего творчества в дальнейшем: умение через личный и семейно-бытовой конфликт показать наиболее сложные общерусские проблемы, создать запоминающиеся характеры всех персонажей и «озвучить» их живой разговорной речью.

Положение «неблагонадёжного» ухудшило и без того непростые дела Островского. С 1849 года он без благословения отца и, не венчаясь в церкви, стал проживать с простой мещанкой Агафьей Ивановной. Отец полностью лишил сына материальной поддержки, и финансовое положение молодой семьи было тяжёлым.

Островский начинает постоянное сотрудничество с журналом «Москвитянин». В 1851 году публикует «Бедную невесту».
Под влиянием главного идеолога журнала А.Григорьева в пьесах Островского этого периода начинают звучать не столько мотивы обличения сословного самодурства, сколько идеализации старинных обычаев и русской патриархальности («Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и другие). Такие настроения уменьшают критичность произведений Островского.
Тем не менее, драматургия Островского становится началом «нового мира» во всём театральном искусстве. На сцену выходит простая будничная жизнь с «живыми» персонажами и разговорным языком. Большинство актёров принимают новые пьесы Островского с восторгом, они чувствуют их новизну и жизненность. С 1853 года почти каждый сезон в московском Малом театре и петербургском Александринском в течение 30 лет появляются новые пьесы Островского.

В 1855-1860 годах драматург сближается с революционерами демократами. Он переходит в журнал «Современник». Главным «событием» пьес Островского этого периода становится драма простого человека, противостоящего «сильным мира сего». В это время он пишет: «В чужом пиру похмелье», «Доходное место», «Гроза» (1860).

В 1856 году по указанию великого князя Константина Николаевича лучших российских писателей отправляют в командировку по стране с заданием описать промышленное производство и быт различных областей России. Островский едет на пароходе от верховьев Волги до Нижнего Новгорода и делает множество записей. Они становятся настоящими энциклопедическими заметками по культуре и экономике края. При этом Островский остаётся художником слова – многие описания природы и быта переносятся им в свои произведения.

Часть отчётов позднее было опубликовано, но большинство – не известно широкой публике и в наше время.

В 1859 году вышло первое собрание сочинений Островского в 2-х томах.

С театром – до конца

Первый комитет общества
русских драматических писателей. 1874 г.

В последние годы жизни Островский часто обращается к женским судьбам в своих произведениях. Он пишет комедии, но больше – глубокие социально-психологические драмы о судьбах духовно одарённых женщин в мире практичности и корысти. Выходят в свет « Бесприданница», «Последняя жертва», «Таланты и поклонники» и др.пьесы.

В 1881 году при дирекции имперских театров организуют специальную комиссию для создания новых законодательных актов по работе театров по всей стране. Островский принимает самое деятельное участие в работе комиссии: пишет множество «записок», «соображений» и «проектов» на тему организации работы в театрах. Благодаря ему принимаются многие изменения, которые значительно улучшают оплату актёрского труда.

С 1883года Островский получает от императора Александра III право на ежегодное пенсионное обеспечение в размере трёх тысяч рублей. В этом же году выходит последний литературный шедевр Александра Николаевича – пьеса «Без вины виноватые» - классическая мелодрама, поражающая силой характеров своих героев и впечатляющая сюжетом. Это был новый всплеск великого драматургического таланта под влиянием запоминающейся поездки на Кавказ.

Через 2 года Островского назначают заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Драматург старается сформировать в стране новую школу реалистичной игры, выдвигая на первый план самых талантливых актёров.

Островский работает с театральными деятелями, в голове у него множество задумок и планов, он занят переводами зарубежной (в т.ч.античной) драматической литературы. Но здоровье его подводит всё чаще. Организм истощается.
2(14) июня 1886 года в имении Щелыково Александр Николаевич Островский умирает от стенокардии.

Похоронен на церковном кладбище у Храма во имя Святителя Николая Чудотворца в селе Николо-Бережки Костромской губернии.

Похороны осуществлялись на средства, предоставленные Александром III. Вдове с детьми была назначена пенсия.

читаем А.Н.Островского

А.Н.Островский. Бесприданница

                         Драма в четырех действиях

----------------------------------------------------------------------------
     Полное собрание сочинений, Том VIII, Пьесы 1877-1881, ГИХЛ, М., 1950
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЛИЦА:

     Харита Игнатьевна Огудалова, вдова средних лет; одета изящно, но  смело
и не по летам.
     Лариса Дмитриевна, ее дочь, девица; одета богато, но скромно.
     Мокий Пармевыч Кнуров, из крупных дельцов последнего  времени,  пожилой
человек, с громадным состоянием.
     Василий   Данилыч   Вожеватов,   очень   молодой   человек,   один   из
представителей богатой торговой фирмы; по костюму европеец.
     Юлий Капитоныч Карандышев, молодой человек, небогатый чиновник.
     Сергей Сергеич Паратов, блестящий барин, из судохозяев, лет за 30.
     Робинзон.
     Гаврило, клубный буфетчик и содержатель кофейной на бульваре.
     Иван, слуга в кофейной.

Действие происходит в настоящее время, в большом городе Бряхимове на Волге.

Городской  бульвар  на  высоком  берегу  Волги,  с площадкой перед кофейной;
направо  от  актеров  вход  в  кофейную,  налево - деревья; в глубине низкая
чугунная решетка, за ней вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и
проч.;  на  площадке  столы  и  стулья:  один  стол на правой стороне, подле
                        кофейной, другой - на левой.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

     Гаврило стоит в дверях кофейной, Иван  приводит  в  порядок  мебель  на
площадке.

     Иван. Никого народу-то нет на бульваре.
     Гаврило. По праздникам всегда так. По старине живем: от поздней  обедни
все к пирогу да ко щам, а потом, после хлеба-соли, семь часов отдых.
     Иван. Уж и семь! Часика три-четыре. Хорошее это заведение.
     Гаврило. А  вот  около  вечерен  проснутся,  попьют  чайку  до  третьей
тоски...
     Иван. До тоски! Об чем тосковать-то?
     Гаврило. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку,  так
узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает...  Расстанутся
с чаем и выползут на  бульвар  раздышаться  да  разгуляться.  Теперь  чистая
публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя.
     Иван. Он  каждое  утро  бульвар-то  меряет  взад  и  вперед,  точно  по
обещанию. И для чего это он себя так утруждает?
     Гаврило. Для моциону.
     Иван. А моцион-то для чего?
     Гаврило. Для аппетиту. А аппетит нужен ему для обеду. Какие обеды-то  у
него! Разве без моциону такой обед съешь?
     Иван. Отчего это он все молчит?
     Гаврило. "Молчит"! Чудак ты. Как же ты хочешь,  чтоб  он  разговаривал,
коли у него миллионы! С кем  ему  разговаривать?  Есть  человека  два-три  в
городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и  молчит.  Он  и
живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не  дела.  А
разговаривать он ездит  в  Москву,  в  Петербург  да  за  границу,  там  ему
просторнее.
     Иван. А вот Василий Данилыч из-под горы идет. Вот тоже богатый человек,
а разговорчив.
     Гаврило. Василий Данилыч еще молод; малодушеством занимается; еще  мало
себя понимает; а в лета войдет, такой же идол будет.

Слева  выходит  Кнуров  и,  не  обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана,
садится  к  столу,  вынимает  из кармана французскую газету и читает. Справа
                             входит Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

                     Кнуров, Вожеватов, Гаврило, Иван.

     Вожеватов (почтительно кланяясь). Мокий Парменыч, честь имею кланяться!
     Кнуров. А! Василий Данилыч! (Подает руку.) Откуда?
     Вожеватов. С пристани. (Садится.)

                          Гаврило подходит ближе.

     Кнуров. Встречали кого-нибудь?
     Вожеватов. Встречал,  да  не  встретил.  Я  вчера  от  Сергея  Сергеича
Паратова телеграмму получил. Я у него пароход покупаю.
     Гаврило. Не "Ласточку" ли, Василий Данилыч?
     Вожеватов. Да, "Ласточку". А что?
     Гаврило. Резво бегает, сильный пароход.
     Вожеватов. Да вот обманул Сергей Сергеич, не приехал.
     Гаврило. Вы их с "Самолетом" ждали, а они, может, на своем приедут,  на
"Ласточке".
     Иван. Василий Данилыч, да вон еще пароход бежит сверху.
     Вожеватов. Мало ль их по Волге бегает.
     Иван. Это Сергей Сергеич едут.
     Вожеватов. Ты думаешь?
     Иван. Да похоже, что они-с... Кожухи-то на "Ласточке" больно приметны.
     Вожеватов. Разберешь ты кожухи за семь верст!
     Иван. За десять разобрать можно-с... Да и ходко идет, сейчас видно, что
с хозяином.
     Вожеватов. А далеко?
     Иван. Из-за острова вышел. Так и выстилает, так и выстилает.
     Гаврило. Ты говоришь, выстилает?
     Иван. Выстилает. Страсть! Шибче "Самолета" бежит, так и меряет.
     Гаврило. Они идут-с.
     Вожеватов (Ивану). Так ты скажи, как приставать станут.
     Иван. Слушаю-с... Чай, из пушки выпалят.
     Гаврило. Беспременно.
     Вожеватов. Из какой пушки?
     Гаврило. У них тут свои баржи серед Волги на якоре.
     Вожеватов. Знаю.
     Гаврило. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича  встречают  или
провожают, так всегда палят. (Взглянув в сторону за кофейную.) Вон и коляска
за ними едет-с, извозчицкая,  Чиркова-с!  Видно,  дали  знать  Чиркову,  что
приедут. Сам хозяин, Чирков, на козлах. - Это за ними-с.
     Вожеватов. Да почем ты знаешь, что за ними?
     Гаврило. Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же  Чирков
такую четверню сберет! Ведь это ужасти смотреть... как львы... все четыре на
трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! - За ними-с.
     Иван. И цыган с Чирковым на козлах сидит, в парадном  казакине,  ремнем
перетянут так, что, того и гляди, переломится.
     Гаврило. Это за ними-с. Некому больше на такой четверке ездить. Они-с.
     Кнуров. С шиком живет Паратов.
     Вожеватов. Уж чего другого, а шику довольно.
     Кнуров. Дешево пароход-то покупаете?
     Вожеватов. Дешево, Мокий Парменыч.
     Кнуров. Да, разумеется; а то, что за расчет покупать. Зачем он продает?
     Вожеватов. Знать, выгоды не находит.
     Кнуров. Конечно, где ж ему! Не барское это дело. Вот вы выгоду найдете,
особенно коли дешево-то купите.
     Вожеватов. Нам кстати: у нас на низу грузу много.
     Кнуров. Не деньги ль понадобились? Он ведь мотоват.
     Вожеватов. Его дело. Деньги у нас готовы.
     Кнуров. Да, с деньгами можно дела делать, можно.  (С  улыбкой.)  Хорошо
тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много.
     Вожеватов. Дурное ли дело! Вы сами, Мокий Парменыч, это  лучше  всякого
знаете.
     Кнуров. Знаю, Василий Данилыч, знаю.
     Вожеватов. Не выпьем ли холодненького, Мокий Парменыч?
     Кнуров. Что вы, утром-то! Я еще не завтракал.
     Вожеватов. Ничего-с. Мне один англичанин - он  директор  на  фабрике  -
говорил,  что  от  насморка  хорошо  шампанское  натощак  пить.  А  я  вчера
простудился немного.
     Кнуров. Каким образом? Такое тепло стоит.
     Вожеватов. Да все им же и простудился-то: холодно очень подали.
     Кнуров. Нет, что хорошего; люди посмотрят, скажут: ни свет  ни  заря  -
шампанское пьют.
     Вожеватов. А чтоб люди чего дурного не сказали, так мы станем чай пить.
     Кнуров. Ну, чай - другое дело.
     Вожеватов (Гавриле). Гаврило,  дай-ка  нам  чайку  моего,  понимаешь?..
_Моего!_
     Гаврило. Слушаю-с. (Уходит.)
     Кнуров. Вы разве особенный какой пьете?
     Вожеватов. Да все то же шампанское, только  в  чайники  он  разольет  и
стаканы с блюдечками подаст.
     Кнуров. Остроумно.
     Вожеватов. Нужда-то всему научит, Мокий Парменыч.
     Кнуров. Едете в Париж-то на выставку?
     Вожеватов. Вот куплю пароход да отправлю его вниз за грузом и поеду.
     Кнуров. И я на днях, уж меня ждут.

    Гаврило приносит на подносе два чайника с шампанским и два стакана.

     Вожеватов (наливая). Слышали новость, Мокий Парменыч? Лариса Дмитриевна
замуж выходит.
     Кнуров. Как замуж? Что вы! За кого?
     Вожеватов. За Карандышева.
     Кнуров. Что за вздор такой! Вот фантазия! Ну что такое  Карандышев!  Не
пара ведь он ей, Василий Данилыч.
     Вожеватов. Какая уж пара! Да что ж  делать-то,  где  взять  женихов-то?
Ведь она бесприданница.
     Кнуров. Бесприданницы-то и находят женихов хороших.
     Вожеватов. Не  то  время.  Прежде  женихов-то  много  было,  так  и  на
бесприданниц хватало; а теперь женихов-то в самый обрез:  сколько  приданых,
столько и женихов, лишних нет -  бесприданницам-то  и  недостает.  Разве  бы
Харита Игнатьевна отдала за Карандышева, кабы лучше были?
     Кнуров. Бойкая женщина.
     Вожеватов. Она, должно быть, не русская.
     Кнуров. Отчего?
     Вожеватов. Уж очень проворна.
     Кнуров. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная;  и
вдруг за какого-то Карандышева... Да с ее-то ловкостью... всегда  полон  дом
холостых!..
     Вожеватов. Ездить-то к ней все ездят, потому что весело очень:  барышня
хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное, оно и
тянет. Ну, а жениться-то надо подумавши.
     Кнуров. Ведь выдала же она двух.
     Вожеватов. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то.
Старшую увез какой-то горец, кавказский  князек.  Вот  потеха-то  была!  Как
увидал, затрясся, заплакал даже - так две  недели  и  стоял  подле  нее,  за
кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал,
да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от  ревности.  Другая
тоже  за  какого-то  иностранца  вышла,  а  он  после  оказался  совсем   не
иностранец, а шулер.
     Кнуров. Огудалова разочла не глупо: состояние большое, давать  приданое
не из чего, так она живет открыто, всех принимает.
     Вожеватов. Любит и сама пожить весело. А средства у нее  так  невелики,
что даже и на такую жизнь недостает...
     Кнуров. Где ж она берет?
     Вожеватов.  Женихи  платятся.  Как  кому  понравилась  дочка,   так   и
раскошеливайся.  Потом  на  приданое  возьмет  с  жениха,  а  приданого   не
спрашивай.
     Кнуров. Ну, думаю, не одни женихи платятся, а и вам,  например,  частое
посещение этого семейства недешево обходится.
     Вожеватов. Не разорюсь, Мокий Парменыч.  Что  делать!  За  удовольствия
платить надо, они  даром  достаются,  а  бывать  у  них  в  доме  -  большое
удовольствие
     Кнуров. Действительно удовольствие - это в правду говорите.
     Вожеватов. А сами почти никогда не бываете.
     Кнуров.  Да  неловко;  много  у  них  всякого  сброду   бывает;   потом
встречаются, кланяются, разговаривать лезут! Вот, например, Карандышев -  ну
что за знакомство для меня!
     Вожеватов. Да, у них в доме на базар похоже.
     Кнуров.  Ну,  что  хорошего!  Тот   лезет   к   Ларисе   Дмитриевне   с
комплиментами, другой с нежностями, так  и  жужжат,  не  дают  с  ней  слово
сказать. Приятно с ней одной почаще видеться, без помехи.
     Вожеватов. Жениться надо.
     Кнуров. Жениться! Не всякому можно, да не  всякий  и  захочет;  вот  я,
например, женатый.
     Вожеватов. Так уж  нечего  делать.  Хорош  виноград,  да  зелен,  Мокий
Парменыч.
     Кнуров. Вы думаете?
     Вожеватов. Видимое дело. Не таких правил люди: мало ль случаев-то было,
да вот не польстились, хоть за Карандышева, да замуж.
     Кнуров. А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку.
     Вожеватов.  Да,  не  скучно  будет,  прогулка  приятная.  Какие  у  вас
планы-то, Мокий Парменыч!
     Кнуров. Да и у вас этих планов-то не было ли тоже?
     Вожеватов. Где мне! Я простоват  на  такие  дела.  Смелости  у  меня  с
женщинами  нет:  воспитание,   знаете,   такое,   уж   очень   нравственное,
патриархальное получил.
     Кнуров. Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость - великое
дело. Да и денег не пожалеете; дешево пароход покупаете, так  из  барышей-то
можно. А ведь, чай, не дешевле "Ласточки" обошлось бы?
     Вожеватов. Всякому товару цена есть, Мокий Парменыч. Я хоть молод, а не
зарвусь, лишнего не передам.
     Кнуров. Не ручайтесь! Долго ли с вашими летами влюбиться;  а  уж  тогда
какие расчеты!
     Вожеватов. Нет, как-то я,  Мокий  Парменыч,  в  себе  этого  совсем  не
замечаю.
     Кнуров. Чего?
     Вожеватов. А вот, что любовью-то называют.
     Кнуров. Похвально, хорошим купцом будете. А все-таки вы с  ней  гораздо
ближе, чем другие.
     Вожеватов.  Да  в  чем  моя  близость?  Лишний  стаканчик   шампанского
потихоньку от матери иногда  налью,  песенку  выучу,  романы  вожу,  которых
девушкам читать не дают.
     Кнуров. Развращаете, значит, понемножку.
     Вожеватов. Да мне что! Я ведь насильно не навязываю. Что ж  мне  об  ее
нравственности заботиться: я ей не опекун.
     Кнуров.  Я  все  удивляюсь,  неужели   у   Ларисы   Дмитриевны,   кроме
Карандышева, совсем женихов не было?
     Вожеватов. Были, да ведь она простовата.
     Кнуров. Как простовата? То есть глупа?
     Вожеватов. Не глупа, а хитрости нет, не в матушку. У той  все  хитрость
да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего, и скажет, что не надо.
     Кнуров. То есть правду?
     Вожеватов. Да, правду; а бесприданницам так нельзя. К кому расположена,
нисколько этого не скрывает. Вот Сергей  Сергеич  Паратов  в  прошлом  году,
появился, наглядеться на него не могла; а он  месяца  два  поездил,  женихов
всех отбил, да и след его простыл, исчез, неизвестно куда.
     Кнуров. Что ж с ним сделалось?
     Вожеватов. Кто его знает; ведь он мудреный какой-то. А уж как  она  его
любила, чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! (Смеется.) Бросилась за
ним догонять, уж мать со второй станции воротила.
     Кнуров. А после Паратова были женихи?
     Вожеватов. Набегали двое: старик какой-то с подагрой  да  разбогатевший
управляющий  какого-то  князя,  вечно  пьяный.  Уж  Ларисе  не  до  них,   а
любезничать надо было, маменька приказывает.
     Кнуров. Однако положение ее незавидное.
     Вожеватов. Да, смешно даже. У ней иногда  слезенки  на  глазах,  видно,
поплакать задумала, а маменька улыбаться велит. Потом вдруг  проявился  этот
кассир... Вот бросал деньгами-то, так и  засыпал  Хариту  Игнатьевну.  Отбил
всех, да недолго покуражился: у них в  доме  его  и  арестовали.  Скандалище
здоровый! (Смеется.) С месяц Огудаловым никуда глаз  показать  было  нельзя.
Тут уж Лариса наотрез  матери  объявила:  "Довольно,  -  говорит,  -  с  нас
сраму-то; за первого пойду, кто посватается, богат ли, беден ли -  разбирать
не буду". А Карандышев и тут как тут с предложением.
     Кнуров. Откуда взялся этот Карандышев?
     Вожеватов. Он давно у них в доме вертится, года три. Гнать не гнали,  а
и почету большого не было. Когда  перемежка  случалась,  никого  из  богатых
женихов в виду не было, так и его придерживали, слегка приглашивали, чтоб не
совсем пусто было в доме. А как, бывало, набежит  какой-нибудь  богатенький,
так просто жалость было смотреть на Карандышева: и не говорят с  ним,  и  не
смотрят на него. А он-то,  в  углу  сидя,  разные  роли  разыгрывает,  дикие
взгляды бросает, отчаянным прикидывается.  Раз  застрелиться  хотел,  да  не
вышло ничего, только насмешил всех. А то вот потеха-то: был  у  них  как-то,
еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся  разбойником,
взял в руки топор и бросал на всех  зверские  взгляды,  особенно  на  Сергея
Сергеича.
     Кнуров. И что же?
     Вожеватов. Топор отняли и переодеться велели; а то, мол, пошел вон!
     Кнуров. Значит, он за постоянство награжден. Рад, я думаю.
     Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у
нас чудак. Ему бы  жениться  поскорей  да  уехать  в  свое  именьишко,  пока
разговоры утихнут, - так и Огудаловым хотелось, - а  он  таскает  Ларису  на
бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что, того и  гляди,
наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил.
Кланяется - едва кивает; тон какой взял: прежде и не  слыхать  его  было,  а
теперь все "я да я, я хочу, я желаю".
     Кнуров. Как мужик русский: мало радости,  что  пьян,  надо  поломаться,
чтоб все видели; поломается, поколотят его раза два, ну,  он  и  доволен,  и
идет спать.
     Вожеватов. Да, кажется, и Карандышеву не миновать.
     Кнуров. Бедная девушка! как она страдает, на него глядя, я думаю.
     Вожеватов. Квартиру свою вздумал отделывать, - вот чудит-то. В кабинете
ковер грошевый на стену прибил, кинжалов, пистолетов  тульских  навешал:  уж
диви бы охотник, а то и ружья-то никогда в  руки  не  брал.  Тащит  к  себе,
показывает; надо хвалить, а то обидишь:  человек  самолюбивый,  завистливый.
Лошадь из деревни выписал, клячу какую-то разношерстную, кучер маленький,  а
кафтан на нем с большого. И возит на  этом  верблюде-то  Ларису  Дмитриевну;
сидит так гордо, будто на тысячных рысаках едет.  С  бульвара  выходит,  так
кричит городовому: "Прикажи подавать мой  экипаж!"  Ну,  и  подъезжает  этот
экипаж с музыкой: все  винты,  все  гайки  дребезжат  на  разные  голоса,  а
рессоры-то трепещутся, как живые.
     Кнуров. Жаль бедную Ларису Дмитриевну! Жаль.
     Вожеватов. Что вы очень жалостливы стали?
     Кнуров. Да разве вы не видите, что эта  женщина  создана  для  роскоши?
Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует.
     Вожеватов. И хорошего ювелира.
     Кнуров. Совершенную правду вы сказали. Ювелир - не простой  мастеровой:
он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком  мужем,
она или погибнет, или опошлится.
     Вожеватов. А я так думаю, что бросит она его  скорехонько.  Теперь  еще
она, как убитая; а вот оправится да поглядит на  мужа  попристальнее,  каков
он... (Тихо.) Вот они, легки на помине-то.

Входят  Карандышев,  Огудалова, Лариса. Вожеватов встает и кланяется. Кнуров
                              вынимает газету.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кнуров,  Вожеватов,  Карандышев,  Огудалова;  Лариса  в  глубине  садится на
      скамейку у решетки и смотрит в бинокль за Волгу; Гаврило, Иван.

     Огудалова (подходя к столу). Здравствуйте, господа!

Карандышев  подходит за ней. Вожеватов подает руку Огудаловой и Карандышеву.
Кнуров,  молча  и  не вставая с места, подает руку Огудаловой, слегка кивает
                 Карандышеву и погружается в чтение газеты.

     Вожеватов. Харита Игнатьевна,  присядьте,  милости  просим!  (Подвигает
стул.)
     Огудалова садится. Чайку не прикажете ли?

                        Карандышев садится поодаль.

     Огудалова. Пожалуй,  чашку  выпью.  Вожеватов.  Иван,  подай  чашку  да
прибавь кипяточку!

                        Иван берет чайник и уходит.

     Карандышев. Что за странная фантазия пить чай в это время? Удивляюсь.
     Вожеватов. Жажда, Юлий Капитоныч, а что пить, не  знаю.  Посоветуйте  -
буду очень благодарен.
     Карандышев (смотрит на часы).  Теперь  полдень,  можно  выпить  рюмочку
водки, съесть  котлетку,  выпить  стаканчик  вина  хорошего.  Я  всегда  так
завтракаю.
     Вожеватов (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита  Игнатьевна,  позавидуешь.
(Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек  на  вашем  месте.  Водочки  да
винца! Нам так  нельзя-с,  пожалуй,  разум  потеряешь.  Вам  можно  все:  вы
капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие  зародились  на
свете, у нас дела очень велики; так нам разума-то терять и нельзя.

                        Иван подает чайник и чашку.

Пожалуйте, Харита Игнатьевна! (Наливает и подает чашку.) Я и чай-то холодный
пью, чтобы люди не сказали, что я горячие напитки употребляю.
     Огудалова. Чай-то холодный, только, Вася, ты мне крепко налил.
     Вожеватов. Ничего-с.  Выкушайте,  сделайте  одолжение!  На  воздухе  не
вредно.
     Карандышев (Ивану). Приходи ко мне сегодня служить за обедом!
     Иван. Слушаю-с, Юлий Капитоныч.
     Карандышев. Ты, братец, почище оденься!
     Иван. Известное дело - фрак; нешто не понимаем-с!
     Карандышев. Василий Данилыч, вот что: приезжайте-ка вы ко  мне  обедать
сегодня!
     Вожеватов. Покорно благодарю. Мне тоже во фраке прикажете?
     Карандышев. Как вам угодно: не стесняйтесь. Однако дамы будут.
     Вожеватов (кланяясь). Слушаю-с. Надеюсь не уронить себя.
     Карандышев (переходит к Кнурову). Мокий  Парменыч,  не  угодно  ли  вам
будет сегодня отобедать у меня?
     Кнуров (с удивлением оглядывает его). У вас?
     Огудалова. Мокий Парменыч, это все равно, что у нас, -  этот  обед  для
Ларисы.
     Кнуров. Да, так это вы приглашаете? Хорошо, я приеду.
     Карандашев. Так уж я буду надеяться.
     Кнуров. Уж я сказал, что приеду. (Читает газету.)
     Огудалова. Юлий Капитоныч - мой будущий зять: я выдаю за него Ларису.
     Кнуров (продолжая читать). Это ваше дело.
     Карандышев. Да-с, Мокий Парменыч, я рискнул. Я и вообще всегда был выше
предрассудков.

                        Кнуров закрывается газетой.

     Вожеватов (Огудаловой). Мокий Парменыч строг.
     Карандышев (отходя от Кнурова  к  Вожеватову).  Я  желаю,  чтоб  Ларису
Дмитриевну окружали только избранные люди.
     Вожеватов. Значит, и я к избранному обществу принадлежу? Благодарю,  не
ожидал. (Гавриле.) Гаврило, сколько с меня за чай?
     Гаврило. Две порции изволили спрашивать?
     Вожеватов. Да, две порции.
     Гаврило. Так уж сами  знаете,  Василий  Данилыч,  не  в  первый  раз...
Тринадцать рублей-с.
     Вожеватов. То-то, я думал, что подешевле стало.
     Гаврило. С чего дешевле-то быть! Курсы, пошлина, помилуйте!
     Вожеватов. Да ведь я не спорю с тобой: что ты пристаешь! Получай деньги
и отстань! (Отдает деньги.)
     Карандышев. За что же так дорого? Я не понимаю.
     Гаврило. Кому дорого, а кому нет. Вы такого чая не кушаете.
     Огудалова (Карандышеву). Перестаньте вы, не мешайтесь не в свое дело!
     Иван, Василий Данилыч, "Ласточка" подходит.
     Вожеватов. Мокий Парменыч, "Ласточка" подходит; не угодно ли взглянуть?
Мы вниз не пойдем, с горы посмотрим.
     Кнуров. Пойдемте. Любопытно. (Встает.)
     Огудалова. Вася, я доеду на твоей лошади.
     Вожеватов. Поезжайте, только пришлите поскорей! (Подходит  к  Ларисе  и
говорит с ней тихо.)
     Огудалова (подходит к Кнурову). Мокий Парменыч, затеяли мы свадьбу, так
не поверите, сколько хлопот.
     Кнуров. Да.
     Огудалова. И вдруг такие расходы, которых никак нельзя было  ожидать...
Вот завтра рожденье Ларисы, хотелось бы что-нибудь подарить.
     Кнуров. Хорошо; я к вам заеду.

                             Огудалова уходит.

     Лариса (Вожеватову). До свиданья, Вася!

         Вожеватов и Кнуров уходят. Лариса подходит к Карандышеву.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

                            Карандышев и Лариса.

     Лариса. Я сейчас все за Волгу смотрела: как там хорошо, на той стороне!
Поедемте поскорей в деревню!
     Карандышев. Вы за Волгу смотрели? А что с вами Вожеватов говорил?
     Лариса. Ничего, так, - пустяки какие-то. Меня так и манит за  Волгу,  в
лес... (Задумчиво.) Уедемте, уедемте отсюда!
     Карандышев. Однако это странно! Об чем он мог с вами разговаривать?
     Лариса. Ах, да об чем бы он ни говорил, - что вам за дело!
     Карандышев.  Называете  его  Васей.  Что  за  фамильярность  с  молодым
человеком!
     Лариса. Мы с малолетства знакомы; еще маленькие играли вместе - ну, я и
привыкла.
     Карандышев. Вам надо старые  привычки  бросить.  Что  за  короткость  с
пустым, глупым мальчиком! Нельзя же терпеть того, что у вас до сих пор было.
     Лариса (обидясь). У нас ничего дурного не было.
     Карандышев. Был цыганский табор-с - вот что было.

                           Лариса утирает слезы.

Чем же вы обиделись, помилуйте!
     Лариса. Что ж, может быть, и цыганский табор; только  в  нем  было,  по
крайней мере, весело. Сумеете ли вы дать мне что-нибудь лучше этого табора?
     Карандышев. Уж конечно.
     Лариса. Зачем вы постоянно попрекаете  меня  этим  табором?  Разве  мне
самой такая жизнь нравилась? Мне было приказано, так  нужно  было  маменьке;
значит,  волей  или  неволей,  я  должна  была  вести  такую  жизнь.  Колоть
беспрестанно мне глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно. Если б я
не искала тишины, уединения, не захотела бежать от людей - разве бы я  пошла
за вас?  Так  умейте  это  понять  и  не  приписывайте  моего  выбора  своим
достоинствам, я их еще не вижу. Я еще только хочу полюбить вас;  меня  манит
скромная семейная жизнь, она мне кажется каким-то раем. Вы видите, я стою на
распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение,  сочувствие;  отнеситесь  ко
мне нежно, с лаской! Ловите эти минуты, не пропустите их!
     Карандышев. Лариса Дмитриевна, я совсем не хотел  вас  обидеть,  это  я
сказал так...
     Лариса. Что значит "так"? То есть не подумавши? Вы не понимаете, что  в
ваших словах обида, так, что ли?
     Карандышев. Конечно, я без умыслу.
     Лариса. Так это еще хуже. Надо  думать,  о  чем  говоришь.  Болтайте  с
другими, если вам нравится, а со  мной  говорите  осторожнее!  Разве  вы  не
видите, что положение мое очень  серьезно!  Каждое  слово,  которое  я  сама
говорю  и  которое  я  слышу,  я  чувствую.  Я  сделалась  очень   чутка   и
впечатлительна.
     Карандышев. В таком случае я прошу извинить меня.
     Лариса. Да бог с вами, только вперед  будьте  осторожнее!  (Задумчиво.)
Цыганский табор... Да, это, пожалуй, правда...  но  в  этом  таборе  были  и
хорошие, и благородные люди.
     Карандышев. Кто же эти  благородные  люди?  Уж  не  Сергей  ли  Сергеич
Паратов?
     Лариса. Нет, я прошу вас, вы не говорите о нем!
     Карандышев. Да почему же-с?
     Лариса. Вы его не знаете, да хоть бы и знали, так... извините, не вам о
нем судить.
     Карандышев. Об людях судят по поступкам. Разве  он  хорошо  поступил  с
вами?
     Лариса. Это уж мое дело. Если я боюсь и не смею осуждать  его,  так  не
позволю и вам.
     Карандышев. Лариса Дмитриевна, скажите мне, только, прошу вас, говорите
откровенно!
     Лариса. Что вам угодно?
     Карандышев. Ну чем я хуже Паратова?
     Лариса. Ах, нет, оставьте!
     Карандышев. Позвольте, отчего же?
     Лариса. Не надо! не надо! Что за сравнения!
     Карандышев. А мне бы интересно было слышать от вас.
     Лариса. Не спрашивайте, не нужно!
     Карандышев. Да почему же?
     Лариса. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами  по  себе  вы
что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения  с  Сергеем
Сергеичем вы теряете все.
     Карандышев. Ведь это только слова: нужны доказательства.  Вы  разберите
нас хорошенько!
     Лариса. С кем вы  равняетесь!  Возможно  ли  такое  ослепление!  Сергей
Сергеич... это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть  может,  я
ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя,
оно умрет со мной.
     Карандышев. Не понимаю-с, не понимаю, что  в  нем  особенного;  ничего,
ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость... Да  это  всякий  может,  если
захочет.
     Лариса. Да вы знаете, какая это смелость?
     Карандышев. Да какая ж такая, что  тут  необыкновенного?  Стоит  только
напустить на себя.
     Лариса. А вот какая, я вам расскажу один случай.  Проезжал  здесь  один
кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок;  были  они  у
нас. Сергей Сергеич и говорит: "Я  слышал,  вы  хорошо  стреляете".  -  "Да,
недурно", - говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему  пистолет,  ставит  себе
стакан  на  голову  и  отходит  в  другую  комнату,  шагов  на   двенадцать.
"Стреляйте", - говорит.
     Карандышев. И он стрелял?
     Лариса.  Стрелял  и,  разумеется,  сшиб  стакан,  но  только  побледнел
немного. Сергей Сергеич говорит: "Вы прекрасно стреляете, но вы  побледнели,
стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я  буду  стрелять  в
девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею".  Дает  мне
держать какую-то  монету,  равнодушно,  с  улыбкой,  стреляет  на  таком  же
расстоянии и выбивает ее.
     Карандышев. И вы послушали его?
     Лариса. Да разве можно его не послушать?
     Карандышев. Разве уж вы были так уверены в нем?
     Лариса. Что вы! Да разве можно быть в нем неуверенной?
     Карандышев. Сердца нет, оттого он так и смел.
     Лариса. Нет, и сердце есть. Я сама видела, как он помогал  бедным,  как
отдавал все деньги, которые были с ним.
     Карандышев. Ну, положим, Паратов  имеет  какие-нибудь  достоинства,  по
крайней мере, в глазах ваших; а что такое этот купчик  Вожеватов,  этот  ваш
Вася?
     Лариса. Вы не ревновать ли? Нет,  уж  вы  эти  глупости  оставьте!  Это
пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не  люблю  и
не полюблю никого.
     Карандышев. А если б явился Паратов?
     Лариса. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и  был  свободен,  так
довольно одного его взгляда... Успокойтесь, он не явился, а  теперь  хоть  и
явится, так уж поздно... Вероятно, мы никогда и не увидимся более.

                         На Волге пушечный выстрел.

Что это?
     Карандышев. Какой-нибудь купец-самодур слезает с  своей  баржи,  так  в
честь его салютуют.
     Лариса. Ах, как я испугалась!
     Карандышев. Чего, помилуйте?
     Лариса. У  меня  нервы  расстроены.  Я  сейчас  с  этой  скамейки  вниз
смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться?
     Карандышев. Ушибиться! Тут верная  смерть:  внизу  мощено  камнем.  Да,
впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли.
     Лариса. Пойдемте домой, пора!
     Карандышев. Да и мне нужно, у меня ведь обед.
     Лариса (подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай,  ай!
держите меня!
     Карандышев  (берет  Ларису  за  руку).  Пойдемте,  что  за  ребячество!
(Уходят.)

                    Гаврило и Иван выходят из кофейней.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

                              Гаврило и Иван.

     Иван. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич.
     Гаврило. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету.
     Иван. Коляска пустая в гору едет, значит господа пешком  идут.  Да  вот
они! (Убегает в кофейную.)
     Гаврило. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.

Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, лысокие лаковые сапоги,
белая  фуражка,  через  плечо  дорожная сумка), Робин з, он (в плаще, правая
пола  закинута  на  левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок). Кнуров,
Вожеватов;  Иван  выбегает  из  кофейной  с  веничком  и  бросается обметать
                                 Паратова.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

           Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.

     Паратов (Ивану). Да что ты! Я с воды, на Волге-то не пыльно.
     Иван. Все-таки, сударь, нельзя же... порядок требует. Целый год-то  вас
не видали, да чтобы... с приездом, сударь.
     Паратов. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.)
     Иван. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.)
     Паратов.'Так вы меня, Василий Данилыч, с "Самолетом" ждали?
     Вожеватов. Да ведь я не знал, что вы на своей "Ласточке"  прилетите;  я
думал, что она с баржами идет.
     Паратов. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано  утром  приехать,  мне
хотелось обогнать "Самолет"; да трус машинист. Кричу кочегарам: "Шуруй!",  а
он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: "Если вы,  -  говорит,-  хоть
полено еще подкинете, я за борт выброшусь". Боялся, что котел  не  выдержит,
цифры мне какие-то на бумажке  выводил,  давление  рассчитывал.  Иностранец,
голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и
позабыл познакомить вас с моим  другом.  Мокий  Парменыч,  Василий  Данилыч!
Рекомендую: Робинзон.

     Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.

     Вожеватов. А  как  их  по  имени  и  отчеству?  Паратов.  Так,  просто,
Робинзон, без имени и отчества.
     Робинзон (Паратову). Серж!
     Паратов. Что тебе?
     Робинзон. Полдень, мой друг, я стражду.
     Паратов. А вот погоди, в гостиницу приедем.
     Робинзон (показывая на кофейную). Voila {Вот!}!
     Паратов. Ну, ступай, чорт с тобой!

                         Робинзон идет в кофейную.

Гаврило,  ты  этому  барину  больше  одной  рюмки  не  давай;  он  характера
непокойного.
     Робинзон (пожмиая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.)
     Паратов. Это, господа, провинциальный актер. Счастливцев Аркадий.
     Вожеватов. Почему же он Робинзон?
     Паратов. А вот почему: ехал он на каком-то  пароходе,  уж  не  знаю,  с
другом своим, с  купеческим  сыном  Непутевым;  разумеется,  оба  пьяные  до
последней возможности. Творили они, что только им в голову  придет,  публика
все терпела.  Наконец,  в  довершение  безобразия,  придумали  драматическое
представление: разделись, разрезали подушку,  вывалялись  в  пуху  и  начали
изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их  на
пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает,  поднявши
руки кверху. Я  сейчас  "стоп",  сажусь  сам  в  шлюпку  и  обретаю  артиста
Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо
у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам... Вот  почему  он
Робинзон.
     Вожеватов. А Непутевый на острове остался?
     Паратов. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами  посудите,  господа,
ведь в дороге скука смертная, всякому товарищу рад.
     Кнуров. Еще бы, конечно.
     Вожеватов. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая!
     Кнуров. Одно только неприятно, пьянством одолеет.
     Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет.  Денег  у
него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит,  так
я ему в руки французские разговоры -  на  счастье  нашлись  у  меня;  изволь
прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается!
     Вожеватов. Эко вам  счастье,  Сергей  Сергеич!  Кажется,  ничего  б  не
пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер?
     Паратов. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел и в суфлерах был;
а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
     Вожеватов. Значит, веселый?
     Паратов. Потешный господин.
     Вожеватов. И пошутить с ним можно?
     Паратов. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу,  могу  его  вам
дня на два, на три предоставить.
     Вожеватов. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не  останется  в
накладе.
     Кнуров. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль "Ласточку" продавать?
     Паратов. Что такое "жаль", этого я не знаю.  У  меня,  Мокий  Парменыч,
ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что  угодно.  А  теперь,
господа, у меня другие дела и другие расчеты;  Я  женюсь  на  девушке  очень
богатой, беру в приданое золотые прииски.
     Вожеватов. Приданое хорошее.
     Паратов. Но достается оно мне не дешево: я  должен  проститься  с  моей
свободой,  с  моей  веселой  жизнью;  поэтому  надо  постараться  как  можно
повеселей провести последние дни.
     Вожеватов. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться.
     Паратов. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он
слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит,  кто  много
курит  табаку.  Тут  уж  надевай   фрак   и   parlez   francais!   {Говорите
по-французски!} Вот я теперь и практикуюсь  с  Робинзоном.  Только  он,  для
важности, что ли, уж не знаю, зовет меня  "ля-Серж",  а  не  просто  "Серж".
Умора!

  На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

           Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.

     Паратов (Робинзону). Que faites-vous la? Venez! {Что  вы  там  делаете?
Идите сюда!}
     Робинзон (с важностью). Comment? {Как?}
     Паратов. Что за прелесть! Каков тон, господа!  (Робинзону.)  Оставь  ты
эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира!
     Вожеватов. Да, это за ними водится.
     Робинзон. Ля-Серж, ты уж успел... Очень нужно было.
     Паратов. Да, извини, я твой псевдоним раскрыл.
     Вожеватов. Мы, Робинзон, тебя не выдадим, ты у нас так за англичанина и
пойдешь.
     Робинзон. Как, сразу на "ты"? Мы с вами брудершафт не пили.
     Вожеватов. Это все равно... Что за церемонии!
     Робинзон. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому...
     Вожеватов. Да я не всякий.
     Робинзон. А кто же вы?
     Вожеватов. Купец.
     Робинзон. Богатый?
     Вожеватов. Богатый.
     Робинзон. И тароватый?
     Вожеватов. И тароватый.
     Робинзон. Вот  это  в  моем  вкусе.  (Подает  руку  Вожеватову.)  Очень
приятно! Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто.
     Вожеватов. Значит, приятели: два тела - одна душа.
     Робинзон. И один карман. Имя-отчество? То есть одно  имя,  отчество  не
надо.
     Вожеватов. Василий  Данилыч.  Робинзон.  Так  вот,  Вася,  для  первого
знакомства заплати за меня!
     Вожеватов. Гаврило, запиши! Сергей Сергеич, мы нынче вечером прогулочку
сочиним за Волгу. На одном катере цыгане, на другом мы; приедем, усядемся на
коврике, жженочку сварим.
     Гаврило. А у меня, Сергей Сергеич, два ананасика давно вас  дожидаются;
надо их нарушить для вашего приезда.
     Паратов (Газриле). Хорошо, срежь! (Вожеватову.)  Делайте,  господа,  со
мной, что хотите!
     Гаврило. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня
и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий; уж я и своих людей с вами
отпущу.
     Вожеватов. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все  было  готово;  коли  что
лишнее припасешь, взыску не будет; а за недостачу ответишь.
     Гаврило. Понимаем-с.
     Вожеватов. А назад поедем, на катерах разноцветные фонарики зажжем.
     Робинзон. Давно ли я его знаю, а уж полюбил, господа. Вот чудо-то!
     Паратов. Главное, чтоб весело. Я прощаюсь с холостой жизнью,  так  чтоб
было чем ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мне.
     Вожеватов. Эка досада! Ведь нельзя, Сергей Сергеич.
     Кнуров. Отозваны мы.
     Паратов. Откажитесь, господа.
     Вожеватов. Отказаться-то нельзя: Лариса Дмитриевна выходит  замуж,  так
мы у жениха обедаем.
     Паратов. Лариса выходит замуж! (Задумывается.) Что ж... Бог с ней!  Это
даже лучше... Я немножко виноват перед ней, то  есть  так  виноват,  что  не
должен бы и носу к ним показывать; ну, а теперь она выходит  замуж,  значит,
старые счеты покончены, и я могу опять явиться поцеловать ручки у  ней  и  у
тетеньки. Я Хариту Игнатьевну для краткости тетенькой зову. Ведь я было чуть
не женился на Ларисе, - вот бы людей-то насмешил! Да, разыграл было  дурака.
Замуж выходит... Это очень мило с  ее  стороны;  все-таки  на  душе  у  меня
немного полегче... и дай ей бог здоровья и всякого благополучия! Заеду  я  к
ним, заеду; любопытно, очень любопытно поглядеть на нее.
     Вожеватов. Уж наверное и вас пригласят.
     Паратов. Само собой, как же можно без меня!
     Кнуров. Я очень  рад,  все-таки  будет  с  кем  хоть  слово  за  обедом
перемолвить.
     Вожеватов. Там и потолкуем, как нам веселее время  провести,  может,  и
еще что придумаем.
     Паратов. Да, господа, жизнь коротка, говорят философы, так  надо  уметь
ею пользоваться. N'est ce pas {Неправда ли?}, Робинзон?
     Робинзон. Вуй, ля-Серж.
     Вожеватов. Постараемся; скучать не будете:  на  том  стоим.  Мы  третий
катер прихватим, полковую музыку посадим.
     Паратов. До свидания, господа! Я в гостиницу. Марш, Робинзон!
     Робинзон (поднимая  шляпу).

                          Да здравствует веселье!
                          Да здравствует 2Услад!

читаем А.Н.Островского

А.Н.Островский. Бесприданница

                         Драма в четырех действиях

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЛИЦА:

     Евфросинья Потаповна, тетка Карандышева.
     Карандышев.
     Огудалова.
     Лариса.
     Паратов.
     Кнуров.
     Вожеватов.
     Робинзон.
     Иван.
     Илья-цыган.

Кабинет  Карандышева; комната, меблированная с претензиями, но без вкуса; на
одной  стене  прибит  над  диваном  ковер,  на котором развешано оружие; три
                   двери: одна в середине, две по бокам.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

           Евфросинья Потаповна и Иван (выходит из двери налево)

     Иван. Лимонов пожалуйте!
     Евфросинья Потаповна. Каких лимонов, аспид?
     Иван. Мессинских-с.
     Евфросинья Потаповна. На что они тебе понадобились?
     Иван. После обеда которые господа кофей кушают, а которые  чай,  так  к
чаю требуется.
     Евфросинья Потаповна. Вымотали вы из меня  всю  душеньку  нынче.  Подай
клюковного морсу, разве не все  равно.  Возьми  там  у  меня  графинчик;  ты
поосторожнее,  графинчик-то  старенький,  пробочка  и  так   еле   держится,
сургучиком подклеена. Пойдем, я сама выдам. (Уходит в среднюю дверь, Иван за
ней.)

                      Входят Огудалова и Лариса слева.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

                            Огудалова и Лариса.

     Лариса. Ах, мама, я не знала, куда деться.
     Огудалова. Я так и ожидала от него.
     Лариса. Что за обед, что за обед! А еще зовет Мокия Парменыча!  Что  он
делает?
     Огудалова. Да, угостил, нечего сказать.
     Лариса. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого  стыда,  когда  приходится  за
других стыдиться. Вот мы ни в чем не виноваты,  а  стыдно,  стыдно,  так  бы
убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.
     Огудалова. Да ему и заметить нельзя: он ничего не знает, он  никогда  и
не видывал, как порядочные люди обедают. Он  еще  думает,  что  удивил  всех
своей роскошью, вот он и весел.  Да  разве  ты  не  замечаешь?  Его  нарочно
подпаивают.
     Лариса. Ах, ах! Останови его, останови его!
     Огудалова. Как остановить! Он - не малолетний, пора без няньки жить.
     Лариса. Да ведь он не глуп, как же он не видит этого!
     Огудалова.  Не  глуп,  да  самолюбив.  Над   ним   подтрунивают,   вина
похваливают, он и рад; сами-то только вид делают, что пьют, а ему подливают.
     Лариса. Ах! Я боюсь, всего боюсь. Зачем они это делают?
     Огудалова. Да так просто, позабавиться хотят.
     Лариса. Да ведь они меня терзают-то?
     Огудалова. А кому нужно, что ты терзаешься. Вот, Лариса, еще ничего  не
видя, а уж терзание; что дальше-то будет?
     Лариса. Ах, дело сделано; можно только жалеть, а исправить нельзя.

                        Входит Евфросинья Потаповна.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

                 Огудалова, Лариса и Евфросинья Потаповна.

     Евфросинья Потаповна. Уж откушали? А чаю не угодно?
     Огудалова. Нет, увольте.
     Евфросинья Потаповна. А мужчины-то что?
     Огудалова. Они там сидят, разговаривают.
     Евфросинья Потаповна. Ну, покушали и вставали бы; чего еще  дожидаются?
Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки  разбойники,  в
кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей!
     Огудалова. Да об чем с ним разговаривать? Коли он  хороший  повар,  так
учить его не надо.
     Евфросинья Потаповна. Да  не  об  ученье  речь,  а  много  очень  добра
изводят. Кабы свой материал,  домашний,  деревенский,  так  я  бы  слова  не
сказала; а то купленный,  дорогой,  так  его  и  жалко.  Помилуйте,  требует
сахару, ванилю, рыбьего клею; а  ваниль  этот  дорогой,  а  рыбий  клей  еще
дороже. Ну и положил бы чуточку для духу, а он валит зря; сердце-то и  мрет,
на него глядя.
     Огудалова. Да, для расчетливых людей, конечно...
     Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты,  коли  человек  с  ума  сошел.
Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не один, что большая, что маленькая? А
в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы,  а  он  по
полтиннику штуку платил.
     Огудалова. Ну, этим, что были за  обедом,  еще  погулять  по  Волге  да
подрасти бы не мешало.
     Евфросинья Потаповна. Ах, да ведь, пожалуй, есть и в рубль,  и  в  два;
плати, у кого деньги бешеные. Кабы для начальника какого  высокого  али  для
владыки, ну, уж это так и полагается, а то для кого! Опять вино  хотел  было
дорогое покупать в рубль и больше, да купец честный человек попался; берите,
говорит,  кругом  по  шести  гривен  за  бутылку,  а  ерлыки  наклеим  какие
прикажете! Уж и вино отпустил! Можно сказать, что на  чести.  Попробовала  я
рюмочку, так и гвоздикой-то пахнет, и розаном пахнет, и еще чем-то. Как  ему
быть дешевым, когда в него столько дорогих духов кладется! И деньги немалые:
шесть гривен за бутылку; а уж и стоит дать. А дороже  платить  не  из  чего,
жалованьем живем. Вот у нас сосед женился, так к  нему  этого  одного  пуху:
перин да  подушек,  возили-возили,  возили-возили,  да  все  чистого;  потом
пушного: лисица, и куница, и соболь! Все это в дом, так  есть  из  чего  ему
тратиться. А вот  рядом  чиновник  женился,  так  всего  приданого  привезли
фортепьяны старые. Не разживешься. Все равно и нам форсить некстати.
     Лариса (Огудаловой). Бежала б я отсюда, куда глаза глядят.
     Огудалова. Невозможно, к несчастью.
     Евфросинья Потаповна. Да коли вам что не по себе, так пожалуйте ко  мне
в комнату; а то придут мужчины,  накурят  так,  что  не  продохнешь.  Что  я
стою-то! Бежать мне серебро сосчитать да запереть, нынче народ без креста.

Огудалова и Лариса уходят в дверь направо, Евфросинья Потаповна - в среднюю.
            Из двери налево выходят Паратов, Кнуров, Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

                        Паратов, Кнуров и Вожеватов.

     Кнуров. Я, господа, в клуб обедать поеду, я не ел ничего.
     Паратов. Подождите, Мокий Парменыч!
     Кнуров. Со мной в первый раз в жизни такой случай.  Приглашают  обедать
известных людей, а есть нечего... Он человек глупый, господа.
     Паратов. Мы не спорим. Надо ему отдать справедливость: он действительно
глуп.
     Кнуров. И сам прежде всех напился.
     Вожеватов. Мы его порядочно подстроили.
     Паратов. Да, я свою мысль привел в исполнение. Мне еще давеча в  голову
пришло: накатить его хорошенько и посмотреть, что выйдет.
     Кнуров. Так у вас было это задумано?
     Паратов.  Мы  прежде  условились.  Вот,  господа,  для  таких   случаев
Робинзоны-то и дороги.
     Вожеватов. Золото, а не человек.
     Паратов. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе;  а  есть
ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон -
натура выдержанная  на  заграничных  винах  ярославского  производства,  ему
нипочем. Он пьет да похваливает, пробует то  одно,  то  другое,  сравнивает,
смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается; тот и  попался.
Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько и дошел до восторга.
     Кнуров. Это забавно; только мне, господа, не шутя есть хочется.
     Паратов. Еще успеете. Погодите немного, мы попросим  Ларису  Дмитриевну
спеть что-нибудь.
     Кнуров. Это другое дело. А где ж Робинзон?
     Вожеватов. Они там еще допивают.

                              Входит Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

                   Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

     Робинзон (падая на диван). Батюшки, помогите! Ну, Серж,  будешь  ты  за
меня богу отвечать!
     Паратов. Что ж ты, пьян, что ли?
     Робинзон. Пьян! Рааве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это  бы
прелесть что такое-лучше  бы  и  желать  ничего  нельзя.  Я  с  этим  добрым
намерением ехал сюда, да с этим добрым намерением и на свете живу. Это  цель
моей жизни.
     Паратов. Что ж с тобой?
     Робинзон. Я отравлен, я сейчас караул закричу.
     Паратов. Да ты что пил-то больше, какое вино?
     Робинзон. Кто ж его знает?  Химик  я,  что  ли!  Ни  один  аптекарь  не
разберет.
     Паратов. Да что на бутылке-то, какой этикет?
     Робинзон. На бутылке-то "бургонское", а в  бутылке-то  "киндар-бальзам"
какой-то. Не пройдет мне даром эта специя, уж я чувствую.
     Вожеватов.  Это  случается:  как  делают  вино,  так  переложат  лишнее
чтоннибудь против пропорции.  Ошибиться  долго  ли?  человек  -  не  машина.
Мухоморов не переложили ли?
     Робинзон. Что тебе весело! Человек погибает, а ты рад.
     Вожеватов. Шабаш! Помирать тебе, Робинзон.
     Робинзон. Ну, это вздор, помирать я не согласен... Ах! хоть  бы  знать,
какое увечье-то от этого вина бывает.
     Вожеватов. Один глаз лопнет непременно, ты так и жди.

         За сценой голос Карандышева: "Эй, дайте нам бургонского!"

     Робинзон.  Ну,  вот,  изволите  слышать,  опять  бургонского!  Спасите,
погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня. Ведь я в цвете лет,  господа,  я  подаю
большие надежды. За что ж искусство должно лишиться...
     Паратов. Да не плачь, я тебя вылечу; я знаю, чем помочь тебе; как рукой
снимет.

                     Входит Карандышев с ящиком сигар.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

             Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон и Карандышев.

     Робинзон (взглянув на ковер). Что это у вас такое?
     Карандышев. Сигары.
     Робинзон. Нет, что развешано-то? Бутафорские вещи?
     Карандышев. Какие бутафорские вещи! Это турецкое оружие.
     Паратов. Так вот кто виноват, что австрийцы турок одолеть не могут.
     Карандышев. Как? Что за шутки! Помилуйте,  что  это  за  вздор!  Чем  я
виноват?
     Паратов. Вы забрали у них все дрянное, негодное оружие; вот они с  горя
хорошим английским! и запаслись.
     Вожеватов. Да, да, вот кто виноват! теперь нашлось. Ну,  вам  австрийцы
спасибо не скажут.
     Карандышев. Да чем оно негодное? Вот этот пистолет, например.  (Снимает
со стены пистолет.)
     Паратов (берет у него пистолет). Этот пистолет?
     Карандышев. Ах, осторожнее, он заряжен.
     Паратов. Не бойтесь! Заряжен ли он, не заряжен ли,  опасность  от  него
одинакова: он все равно не выстрелит. Стреляйте  в  меня  в  пяти  шагах,  я
позволяю.
     Карандышев. Ну, нет-с, и этот пистолет пригодиться может.
     Паратов. Да, в стену гвозди вколачивать. (Бросает пистолет на стол.)
     Вожеватов. Ну, нет, не скажите! По русской пословице:  "На  грех  и  из
палки выстрелишь".
     Карандышев (Паратову). Не угодно ли сигар?
     Паратов. Да ведь, чай, дорогие? Рублей семь сотня, я думаю.
     Карандышев. Да-с, около того: сорт высокий, очень высокий сорт.
     Паратов. Я этот сорт знаю: Регалия капустиссима dos amigos, я его держу
для приятелей, а сам не курю.
     Карандышев (Кнурову). Не прикажете ли?
     Кнуров. Не хочу я ваших сигар - свои курю.
     Карандышев. Хорошенькие сигары, хорошенькие-с.
     Кнуров. Ну, а хорошие, так и курите сами.
     Карандышев (Вожеватову). Вам не угодно ли?
     Вожеватов. Для меня эти очень дороги; пожалуй, избалуешься.  Не  нашему
носу рябину клевать: рябина - ягода нежная.
     Карандышев. А вы, сэр Робинзон, курите?
     Робинзон. Я-то? Странный  вопрос!  Пожалуйте  пяточек!  (Выбирает  пять
штук, вынимает из кармана бумажку и тщательно завертывает.)
     Карандышев. Что же вы не закуриваете?
     Робинзон. Нет, как можно! Эти сигары надо курить в природе,  в  хорошем
местоположении.
     Карандышев. Да почему же?
     Робинзон. А потому, что  если  их  закурить  в  порядочном  доме,  так,
пожалуй, прибьют, чего я терпеть не могу.
     Вожеватов. Не любишь, когда бьют?
     Робинзон. Нет, с детства отвращение имею.
     Карандышев. Какой он  оригинал!  А,  господа,  каков  оригинал!  Сейчас
видно, что англичанин. (Громко.) А где наши дамы? (Еще громче). Где дамы?

                             Входит Огудалова.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

     Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Огудалова.

     Огудалова. Дамы здесь, не  беспокойтесь.  (Карандышеву  тихо.)  Что  вы
делаете? Посмотрите вы на себя!
     Карандышев. Я, помилуйте, я себя  знаю.  Посмотрите:  все  пьяны,  а  я
только весел. Я счастлив сегодня, я торжествую.
     Огудалова. Торжествуйте, только не так громко! (Подходит  к  Паратову.)
Сергей Сергеич, перестаньте издеваться над  Юлием  Капитонычем!  Нам  больно
видеть: вы обижаете меня и Ларису.
     Паратов. Ах, тетенька, смею ли я!
     Огудалова. Неужели вы еще не забыли давешнюю ссору? Как не стыдно!
     Паратов. Что вы! Я, тетенька, не злопамятен. Да извольте, я для  вашего
удовольствия все это покончу одним разом. Юлий Капитоныч!
     Карандышев. Что вам угодно?
     Паратов. Хотите брудершафт со мной выпить?
     Огудалова. Вот это хорошо. Благодарю вас!
     Карандышев. Брудершафт, вы говорите? Извольте, с удовольствием.
     Паратов (Огудаловой). Да попросите  сюда  Ларису  Дмитриевну!  Что  она
прячется от нас!
     Огудалова. Хорошо, я приведу ее. (Уходит.)
     Карандышев. Что же мы выпьем? Бургонского?
     Паратов. Нет, уж от бургонского увольте! Я человек простой.
     Карандышев. Так чего же?
     Паратов. Знаете что: любопытно  теперь  нам  с  вами  коньячку  выпить.
Ковьяк есть?
     Карандышев. Как не быть! У меня все есть. Эй, Иван, коньяку!
     Паратов. Зачем сюда, мы там выпьем; только велите стаканчиков  дать,  я
рюмок не признаю.
     Робинзон. Что ж вы прежде не сказали, что у вас  коньяк  есть?  Сколько
дорогого времени-то потеряно!
     Вожеватов. Как он ожил!
     Робинзон. С этим напитком я обращаться умею, я к нему применился.

                Паратов и Карандышев уходят в дверь налево.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

                       Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

     Робинзон (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж его
докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая
у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из "Роберта".) "Ты мой спаситель. -  Я
твой спаситель! - И покровитель. - И покровитель". Ну, проглотил.  Целуются.
(Поет.) "Как счастлив я! - Жертва моя!"  Ай,  уносит  Иван  коньяк,  уносит!
(Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)

                       Из средней двери выходит Илья.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

                  Кнуров, Вожеватов, Илья, потом Паратов.

     Вожеватов. Что тебе, Илья?
     Илья. Да наши готовы, собрались совсем, на бульваре  дожидаются.  Когда
ехать прикажете?
     Вожеватов. Сейчас все вместе поедем, подождите немного!
     Илья. Хорошо. Как прикажете, так и будет.

                              Входит Паратов.

     Паратов. А, Илья, готовы?
     Илья. Готовы, Сергей Сергеич.
     Паратов. Гитара с тобой?
     Илья. Не захватил, Сергей Сергеич.
     Паратов. Гитару нужно, слышишь?
     Илья. Сейчас сбегаю, Сергей Сергеич! (Уходит.)
     Паратов. Я хочу попросить Ларису Дмитриевну спеть нам что-нибудь, да  и
поедемте за Волгу.
     Кнуров. Не весела наша прогулка будет без Ларисы Дмитриевны.  Вот  если
бы... Дорого можно заплатить за такое удовольствие.
     Вожеватов. Если бы Лариса Дмитриевна поехала, я  бы,  с  радости,  всех
гребцов по рублю серебром оделил.
     Паратов. Представьте, господа, я и сам о  том  же  думаю;  вот  как  мы
сошлись.
     Кнуров. Да есть ли возможность?
     Паратов. На свете нет ничего невозможного, говорят философы.
     Кнуров. А Робинзон, господа, лишний. Потешились, и будет.  Напьется  он
там до звериного образа - что хорошего! Эта прогулка дело серьезное, он  нам
совсем не компания. (Указывая в дверь.) Вон он как к коньяку-то прильнул.
     Вожеватов. Так не брать его.
     Паратов. Увяжется как-нибудь!
     Вожеватов. Погодите, господа, я от него отделаюсь. (В дверь.) Робинзон!

                              Входит Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

                   Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

     Робинзон. Что тебе?
     Вожеватов (тихо). Хочешь ехать в Париж?
     Робинзон. Как в Париж, когда?
     Вожеватов. Сегодня вечером.
     Робинзон. А мы за Волгу сбирались.
     Вожеватов. Как хочешь; поезжай за Волгу, а я в Париж.
     Робинзон. Да ведь у меня паспорта нет.
     Вожеватов. Это уж мое дело.
     Робинзон. Я пожалуй.
     Вожеватов. Так отсюда мы поедем вместе; я тебя завезу домой к себе; там
и жди меня, отдохни, усни. Мне нужно заехать по делам места в два.
     Робинзон. А интересно бы и цыган послушать.
     Вожеватов.  А  еще  артист!  Стыдись!  Цыганские  песни  -   ведь   это
невежество. То ли дело итальянская опера или оперетка веселенькая!  Вот  что
тебе надо слушать. Чай, сам играл.
     Робинзон. Еще бы! я в "Птичках певчих" играл.
     Вожеватов. Кого?
     Робинзон. Нотариуса.
     Вожеватов. Ну, как же такому артисту да в  Париже  не  побывать.  После
Парижа тебе какая цена-то будет!
     Робинзон. Руку!
     Вожеватов. Едешь?
     Робинзон. Еду.
     Вожеватов (Паратову). Как он тут пел из "Роберта"! Что за голос!
     Паратов. А вот мы с ним в Нижнем на ярмарке дел наделаем.
     Робинзон. Еще поеду ли я, спросить надо.
     Паратов. Что так?
     Робинзон. Невежества я и без ярмарки довольно вижу.
     Паратов. Ого, как он поговаривать начал!
     Робинзон. Нынче образованные люди в Европу  ездят,  а  не  по  ярмаркам
шатаются.
     Паратов. Какие же государства и какие  города  Европы  вы  осчастливить
хотите?
     Робинзон. Конечно, Париж, я уж туда давно собираюсь.
     Вожеватов. Мы с ним сегодня вечером едем.
     Паратов. А, вот что! Счастливого пути! В Париж тебе действительно  надо
ехать. Там только тебя и недоставало. А где ж хозяин?
     Робинзон. Он там, он говорил, что сюрприз нам готовит.

         Входят справа Огудалова и Лариса, слева Карандышев и Иван.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Огудалова,  Лариса,  Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев, Иван,
                     потом Илья и Евфросинья Потаповна.

     Паратов (Ларисе). Что вы нас покинули?
     Лариса. Мне что-то нездоровится.
     Паратов. А мы сейчас с вашим женихом  брудер  шафт  выпили.  Теперь  уж
друзья навек.
     Лариса. Благодарю вас. (Жмет руку Паратову.)
     Карандышев (Паратову). Серж!
     Паратов (Ларисе). Вот  видите,  какая  короткость.  (Карандышеву.)  Что
тебе?
     Карандышев. Тебя кто-то спрашивает.
     Паратов. Кто там?
     Иван. Цыган Илья.
     Паратов. Так зови его сюда.

                                Иван уходит.

Господа,  извините,  что  я  приглашаю  Илью в наше общество. Это мой лучший
друг.  Где  принимают  меня,  там  должны  принимать  и моих друзей. Это мое
правило.
     Вожеватов (Ларисе тихо). Я новую песенку знаю.
     Лариса. Хорошая?
     Вожеватов. Бесподобная! "Веревьюшки веревью, на барышне башмачки".
     Лариса. Это забавно.
     Вожеватов. Я вас выучу.

                           Входит Илья с гитарой.

     Паратов  (Ларисе).  Позвольте,   Лариса   Дмитриевна,   попросить   вас
осчастливить нас! Спойте нам какой-нибудь романс или песенку!  Я  вас  целый
год не слыхал, да, вероятно, и не услышу уж более.
     Кнуров. Позвольте и мне повторить ту же просьбу!
     Карандышев. Нельзя, господа, нельзя, Лариса Дмитриевна не станет петь.
     Паратов. Да почем ты знаешь, что не станет? А может быть, и станет.
     Лариса. Извините, господа, я и не расположена сегодня, и не в голосе.
     Кнуров. Что-нибудь, что вам угодно!
     Карандышев. Уж коли я говорю, что не станет, так не станет.
     Паратов. А вот посмотрим. Мы попросим хорошенько, на колени станем.
     Вожеватов. Это я сейчас, я человек гибкий.
     Карандышев. Нет, нет, и не просите, нельзя; я запрещаю.
     Отудалова. Что вы! Запрещайте тогда, когда будете иметь право, а теперь
еще погодите запрещать, рано.
     Карандышев. Нет, нет! Я положительно запрещаю. Лариса.  Вы  запрещаете?
Так я буду петь, господа!

              Карандышев, надувшись, отходит в угол и садится.

     Паратов. Илья!
     Илья. Что будем петь, барышня?
     Лариса. "Не искушай".
     Илья (подстраивая гитару). Вот третий голос надо! Ах, беда! Какой тенор
был! От своей от глупости. (Поют в два голоса.)

                         Не искушай меня без нужды
                         Возвратом нежности твоей!
                         Разочарованному чужды
                         Все обольщенья прежних дней.

Все  различным  образом  выражают  восторг.  Паратов  сидит, запустив руки в
            волоса. Во втором куплете слегка пристает Робинзон.

                         Уж я не верю увереньям,
                         Уж я не верую в любовь
                         И не хочу предаться вновь
                         Раз обманувшим сновиденьям.

     Илья (Робинзону). Вот спасибо, барин. Выручил.
     Кнуров  (Ларисе).  Велико  наслаждение  видеть  вас,   а   еще   больше
наслаждения слушать вас.
     Паратов (с мрачным видом). Мне кажется, я с  ума  сойду.  (Целует  руку
Ларисы.)
     Вожеватов. Послушать да и умереть - вот оно что!  (Карандышеву.)  А  вы
хотели лишить нас этого удовольствия.
     Карандышев. Я, господа,  не  меньше  вашего  восхищаюсь  пением  Ларисы
Дмитриевны. Мы сейчас выпьем шампанского за ее здоровье.
     Вожеватов. Умную речь приятно и слышать.
     Карандышев (громко). Подайте шампанского!
     Огудалова (тихо). Потише! Что вы кричите!
     Карандышев. Помилуйте, я у себя дома.  Я  знаю,  что  делаю.  (Громко.)
Подайте шампанского!

                        Входит Евфросинья Потаповна.

     Евфросинья Потаповна. Какого тебе еще шампанского? Поминутно  то  того,
то другого.
     Карандышев.  Не  мешайтесь  не  в  свое  дело!  Исполняйте,   что   вам
приказывают!
     Евфросинья Потаповна. Так поди сам! А уж я ноги отходила; я еще,  может
быть, не евши с утра (Уходит.)

                      Карандышев идет в дверь налево.

     Огудалова. Послушайте, Юлий Капитоныч!.. (Уходит за Карандышевым.)
     Паратов. Илья, поезжай! чтоб катера были готовы! Мы сейчас приедем.

                        Илья уходит в среднюю дверь.

     Вожеватов  (Кнурову).  Оставим  его  одного  с   Ларисой   Дмитриевной.
(Робинзону.) Робинзон, смотри, Иван коньяк-то убирает.
     Робинзон. Да я его убью. Мне легче с жизнью расстаться!

                Уходят налево Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

                             Лариса и Паратов.

     Паратов. Очаровательница! (Страстно глядит на Ларису.) Как я  проклинал
себя, когда вы пели!
     Лариса. За что?
     Паратов. Ведь я - не дерево; потерять такое сокровище,  как  вы,  разве
легко?
     Лариса. Кто ж виноват?
     Паратов. Конечно, я, и гораздо более виноват, чем вы думаете. Я  должен
презирать себя.
     Лариса. За что же, скажите!
     Паратов. Зачем я бежал от вас! На что променял вас?
     Лариса. Зачем же вы это сделали?
     Паратов. Ах,  зачем!  Конечно,  малодушие.  Надо  было  поправить  свое
состояние. Да бог с ним, с состоянием! Я проиграл больше, чем  состояние,  я
потерял вас; я и сам страдаю, и вас заставил страдать.
     Лариса. Да, надо правду сказать, вы надолго отравили мою жизнь.
     Паратов. Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсем опошлился,  не
совсем огрубел; во мне врожденного торгашества нет; благородные чувства  еще
шевелятся в душе моей. Еще несколько таких минут, да... еще несколько  таких
минут...
     Лариса (тихо). Говорите!
     Паратов. Я брошу все расчеты, и уж никакая сила не вырвет вас  у  меня,
разве вместе с моей жизнью.
     Лариса. Чего же вы хотите?
     Паратов. Видеть вас, слушать вас... Я завтра уезжаю.
     Лариса (опустя голову). Завтра.
     Паратов. Слушать ваш очаровательный голос, забывать весь мир и  мечтать
только об одном блаженстве.
     Лариса (тихо). О каком?
     Паратов. О блаженстве быть рабом вашим, быть у ваших ног.
     Лариса. Но как же?
     Паратов. Послушайте: мы  едем  всей  компанией  кататься  по  Волге  на
катерах - поедемте!
     Лариса. Ах, а здесь? Я не знаю, право... Как же здесь?
     Паратов. Что такое "здесь"? Сюда  сейчас  приедут:  тетка  Карандышева,
барыни в крашеных шелковых платьях; разговор будет о соленых грибах.
     Лариса. Когда же ехать?
     Паратов. Сейчас.
     Лариса. Сейчас?
     Паратов. Сейчас или никогда.
     Лариса. Едемте.
     Паратов. Как, вы решаетесь ехать за Волгу?
     Лариса. Куда вам угодно.
     Паратов. С нами, сейчас?
     Лариса. Когда вам угодно.
     Паратов. Ну, признаюсь, выше и благородней этого я ничего и  вообразить
не могу. Очаровательное создание! Повелительница моя!
     Лариса. Вы - мой повелитель.

Входят Огудалова, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван с подносом,
                      на котором стаканы шампанского.

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Огудалова, Лариса, Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван.

     Паратов (Кнурову и Вожеватову). Она поедет.
     Карандышев. Господа, я предлагаю тост за Ларису Дмитриевну. (Все  берут
стаканы.) Господа, вы сейчас восхищались талантом  Ларисы  Дмитриевны.  Ваши
похвалы - для нее не новость; с детства она окружена  поклонниками,  которые
восхваляют ее в глаза при  каждом  удобном  случае.  Да-с,  талантов  у  нее
действительно много. Но не за них я хочу похвалить ее. Главное,  неоцененное
достоинство Ларисы Дмитриевны - то, господа... то, господа...
     Вожеватов. Спутается.
     Паратов. Нет, вынырнет, выучил.
     Карандышев. То, господа, что она умеет ценить и выбирать  людей.  Да-с,
Лариса Дмитриевна знает, что не  все  то  золото,  что  блестит.  Она  умеет
отличать золото от мишуры. Много блестящих молодых людей окружало ее; но она
мишурным  блеском  не  прельстилась.  Она  искала  для  себя   человека   не
блестящего, а достойного...
     Паратов (одобрительно). Браво, браво!
     Карандышев. И выбрала...
     Паратов. Вас! Браво! браво!
     Вожеватов и Робинзон. Браво, браво!
     Карандышев. Да, господа, я не только смею, я  имею  право  гордиться  и
горжусь. Она меня помяла, оценила и предпочла всем. Извините, господа, может
быть, не всем это приятно слышать; но  я  счел  своим  долгом  поблагодарить
публично Ларису Дмитриевну за такое лестное для меня предпочтение.  Господа,
я сам пью и предлагаю выпить за здоровье моей невесты!
     Паратов, Вожеватов и Робинзон. Ура!
     Паратов (Карандышеву). Еще есть вино-то?
     Карандышев. Разумеется, есть; как же не быть? Что  ты  говоришь?  Уж  я
достану.
     Паратов. Надо еще тост выпить.
     Карандышев. Какой?
     Паратов.  За  здоровье  счастливейшего  из  смертных,  Юлия  Капитоныча
Карандышева.
     Карандышев. Ах, да. Так ты предложишь? Ты и предложи, Серж! А  я  пойду
похлопочу; я достану. (Уходит.)
     Кнуров. Ну, хорошенького понемножку. Прощайте. Я заеду закушу и  сейчас
же на сборный пункт. (Кланяется дамам.)
     Вожеватов (указывая на среднюю дверь). Здесь пройдите, Мокий  Парменыч.
Тут прямо выход в переднюю, никто вас и не увидит.

                               Кнуров уходит.

     Пиратов (Вожеватову.). И мы сейчас, едем. (Ларисе.) Собирайтесь!

                           Лариса уходит направо.

     Вожеватов. Не дождавшись тоста?
     Паратов. Так лучше.
     Вожеватов. Да чем же?
     Паратов. Смешнее.

                     Выходит Лариса с шляпкой в руках.

     Вожеватов. И то смешнее. Робинзон! едем.
     Робинзон. Куда?
     Вожеватов. Домой, сбираться в Париж
     Робинзон и Вожеватов раскланиваются и уходят.
     Паратов (Ларисе тихо). Едем! (Уходит.)
     Лариса (Огудаловой). Прощай, мама!
     Огудалова. Что ты! Куда ты?
     Лариса. Или тебе радоваться, мама, или ищи меня в Волге.
     Огудалова. Бог с тобой! Что ты!
     Лариса. Видно, от своей судьбы не уйдешь. (Уходит.)
     Огудалова. Вот, наконец, до чего дошло: всеобщее бегство! Ах, Лариса!..
Догонять мне ее иль нет? Нет, зачем!.. Что бы там ни было,  все-таки  кругом
нее люди... А здесь хоть и бросить, так потеря не велика.

              Входят Карандышев и Иван с бутылкой шампанского.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

          Огудалова, Карандышев, Иван, потом Евфросинья Потаповна.

     Карандышев. Я, господа... (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали?  Вот
это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем лучше! Однако когда ж они  успели?  И
вы,  пожалуй,  уедете?  Нет,  уж  вы-то  с  Ларисой  Дмитриевной   погодите!
Обиделись? - понимаю! Ну, и прекрасно. И  мы  останемся  в  тесном  семейном
кругу... А где же Лариса Дмитриевна? (У  двери  направо.)  Тетенька,  у  вас
Лариса Дмитриевна?
     Евфросинья Потапвна (входя). Никакой у  меня  твоей  Ларисы  Дмитриевны
нет.
     Карандышев. Однако что ж это такое, в самом деле! Иван,  куда  девались
все господа и Лариса Дмитриевна?
     Иван. Лариса Дмитриевна, надо полагать, с  господами  вместе  уехали...
Потому как господа за Волгу сбирались, вроде как пикник у них.
     Карандышев. Как за Волгу?
     Иван. На катерах-с. И посуда, и вина, все от нас  пошло-с;  еще  давеча
отправили; ну, и прислуга - все как следует-с.
     Карандышев (садится и хватается за голову). Ах, что же это, что же это!
     Иван. И цыгане, и музыка с ними - все как следует.
     Карандышев (с горячностью). Харита Игнатьевна, где ваша дочь? Отвечайте
мне, где ваша дочь?
     Огудалова. Я к вам привезла дочь, Юлий Капитоныч; вы мне  скажите,  где
моя дочь!
     Карандышев.  И  все  это  преднамеренно,  умышленно  -  все  вы  вперед
сговорились... (Со слезами.) Жестоко, бесчеловечно жестоко!
     Огудалова. Рано было торжествовать-то!
     Карандышев. Да, это смешно... Я смешной человек... Я знаю  сам,  что  я
смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон - ну,
смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и
ругайтесь, смейтесь надо мной - я того стою. Но разломать грудь  у  смешного
человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне
жить! Как мне жить!
     Евфросинья Потаповна. Да полно ты, перестань! Не о чем сокрушаться-то!
     Карандышев. И ведь это не разбойники,  это  почетные  люди...  Это  все
приятели Хариты Игнатьевны.
     Огудалова. Я ничего не знаю.
     Карандышев. Нет, у вас одна шайка, вы все  заодно.  Но  знайте,  Харита
Игнатьевна, что и самого кроткого человека можно довести  до  бешенства.  Не
все преступники - злодеи, и смирный человек решится на  преступление,  когда
ему другого выхода  нет.  Если  мне  на  белом  свете  остается  только  или
повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить.  Для  меня
нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости;  только  злоба  лютая  и  жажда
мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют  меня
самого. (Схватывает со стола пистолет и убегает.)
     Огудалова. Что он взял-то?
     Иван. Пистолет.
     Огудалова. Беги, беги за ним, кричи, чтоб остановили.

А.Н.Островский. Бесприданница

КОММЕНТАРИИ

     Печатается  по  тексту  первой  публикации  в  журнале   "Отечественные
записки", 1879, э 1, с отдельными уточнениями по  изданию  Сочинений  А.  Н.
Островского, т. X, Спб., 1884.

     Как свидетельствует помета Островского на первом листе автографа, драма
была задумана 4 ноября 1874 года в Москве. 1 октября 1876 года,  сообщая  Ф.
А. Бурдину о своей работе над комедией "Правда - хорошо, а  счастье  лучше",
Островский писал: "Все мое внимание и- все мои силы устремлены на  следующую
большую пьесу, которая задумана больше года  тому  назад  и  над  которой  я
беспрерывно работал. Я думаю кончить ее в этом же году и постараюсь отделать
самым тщательным образом, потому что это будет  сороковое  мое  оригинальное
произведение". На черновом автографе "Бесприданницы",  хранящемся  в  Отделе
рукописей Государственной библиотеки  СССР  им.  В.  И.  Ленина,  Островский
пометил: "Opus 40".  Вторичное  упоминание  о  работе  над  "Бесприданницей"
встречается в письме драматурга к Бурдину от 3 февраля 1878 года из  Москвы:
"...я теперь занят большой оригинальной пьесой; я желаю ее кончить  зимой  к
будущему сезону, для того, чтобы быть свободнее летом".

     Намерение Островского закончить  пьесу  до  лета  не  осуществилось.  С
особенным творческим подъемом работал Островский над "Бесприданницей"  летом
и осенью 1878 года в Щелыкове (см. его письма к Бурдину от 26  августа  и  5
октября). Одновременно велись переговоры о постановке пьесы в Петербурге и в
Москве.

     "Бесприданница" была закончена в середине октября 1878 года. В рукописи
завершение  работы  над  пьесой  датировано   17   октября,   а   в   тексте
"Отечественных  записок"  -  16  октября.  26  октября   Островский   послал
переписанный  набело  текст  пьесы  Бурдину.  Накануне  он  писал  ему:   "К
постановке приеду и сам прочитаю пьесу артистам. По получении пьесы свези ее
к цензору и попроси его прочесть поскорее, так чтобы она одновременно прошла
и цензуру и комитет, и в воскресенье же или понедельник  была  отправлена  в
Москву".  28  октября  "Бесприданница"  уже  была  одобрена   к   постановке
Театрально-литературным комитетом.

     Ф. А.  Бурдин,  для  которого  Островский  предназначал  роль  Кнурова,
остался ею недоволен, считая,  что  это  "аксессуарная  роль".  В  письме  к
Островскому от 1 ноября 1878 года он сообщал, что, по его  убеждению,  актер
Н. Ф. Сазонов откажется от предложенной ему  роли  Карандышева,  и  с  своей
стороны указывал на необходимость "кое-каких сокращений". Письмо это вызвало
следующий ответ Островского: "Если Сазонов услышит пьесу в моем  чтении,  он
ни за что не откажется от роли Карандышева. Если он заломается  при  раздаче
ролей, так ты попроси его подождать моего приезда. Пьесу свою я уже читал  в
Москве пять раз, в числе слушателей были лица и враждебно  расположенные  ко
мне,  и  все  единогласно  признали  "Бесприданницу"  лучшим  из  всех  моих
произведений. Я более года думал, чтобы написать для тебя роль  спокойную  и
типичную, т. е. живую; я тебе вперед  говорил  о  ней;  в  Москве  эту  роль
исполняет Самарин, он горячо благодарил меня,  что  я  даю  ему  возможность
представить  живой  современный  тип,  а   ты   находишь   Кнурова   жалким,
неблагодарным аксессуаром, не представляющим ничего живого,  т.  е.  никакой
роли. Да что ж тебе за неволя брать эту роль, если ты к ней так презрительно
относишься? Моя пьеса невелика, при ней ты можешь еще дать  такую  пьесу,  в
которой есть эффектная для тебя роль. Здесь ни на считке, ни на  репетициях,
ни мне, ни артистам и в голову не приходило ни о каких  сокращениях;  а  вы,
если найдете нужным, делайте какие угодно, я  спорить  не  буду"  (письмо  к
Бурдину от 3 ноября 1878 г.).

     Первая постановка "Бесприданницы" состоялась в Москве, на сцене  Малого
театра, 10 ноября 1878 года, в бенефис актера Н. И. Музиля,  игравшего  роль
Робинзона. Остальные роли были распределены между Г. Н. Федотовой  (Лариса),
А.  П.  Ленским  (Паратов),  М.  П.   Садовским   (Карандышев),   Медведевой
(Огудалова),  И.  В.  Самариным  (Кнуров),  С.   П.   Акимовой   (Евфросинья
Потаповна),  Решимовым  (Вожеватов),  Лентовским  (цыган  Илья),   Колосовым
(Гаврило)  и  Живокини  2-м  (Иван).  Через  несколько  дней  после  первого
представления "Бесприданница" была вновь дана в бенефис  М.  П.  Садовского;
роль Ларисы играла М. Н. Ермолова.

     Островский неоднократно  свидетельствовал  о  большом  успехе  пьесы  в
Москве (см. его письмо к Бурдину от 27 декабря 1878 г., а также "Записку  по
поводу проекта "Правил о премиях... за драматические произведения" 1884 г.).

     В Петербурге "Бесприданница" в первый  раз  была  поставлена  на  сцене
Александрийского театра 22 ноября 1878 года, в бенефис Бурдина,  с  участием
М. Г. Савиной, исполнявшей роль Ларисы. В спектакле также  приняли  участие:
Полонский  (Карандышев),  Бурдин  (Кнуров),  Сазонов  (Вожеватов),  Нильский
(Паратов), Читау  (Огудалова),  Арди  (Робинзон),  Васильев  1-й  (Гаврило),
Горбунов (Иван), Константинов (Илья), Натарова 1-я  (Евфросинья  Потаповна).
Театральная критика в особенности отмечала превосходную игру Савиной.

     С конца девяностых годов  "Бесприданница"  заняла  выдающееся  место  в
репертуаре русской сцены. Популярности пьесы у зрителей способствовала В. Ф.
Коммиссаржевская, создавшая прекрасный сценический образ Ларисы.

     Роль Ларисы стала любимой ролью Коммиссаржевской, и в течение ряда  лет
она бессменно выступала в ней на сцене Александрийского театра.

     "Бесприданница" принадлежит  к  числу  пьес  Островского,  пользующихся
наибольшей любовью советского зрителя. Именно  на  сцене  советского  театра
впервые был выражен глубокий социальный пафос этой замечательной драмы.  Она
ставилась во многих драматических театрах Москвы, Ленинграда и периферии. Из
московских  постаноиок  "Бесприданницы"  особенно   значительны   постановки
Драматического театра (б. Корша) с В. Н. Поповой в роли Ларисы (1932  г.)  и
Центрального театра  транспорта  (1946  г.).  В  1948  году  "Бесприданница"
возобновлена на  сцене  Малого  театра.  Свидетельством  глубокого  интереса
советского театра к "Бесприданнице" служат многочисленные ее  постановки  на
сценах национальных братских республик. Яркое  художественное  и  социальное
истолкование   драмы    Островского    дает    спектакль    Азербайджанского
драматического театра (1939 г., возобновлен в 1946 г.)  с  актрисой  Фатьмой
Кадри в главной роли.

Гроза (пьеса)

Жанр: драма
Автор: Александр Николаевич Островский
Язык оригинала: русский
Дата написания: 1859
Дата первой публикации: 1860

«Гроза» — пьеса Александра Николаевича Островского в пяти действиях, написанная в 1859 году, в обстановке предреформенного общественного подъёма.Действие происходит летом в вымышленном городе Калинове на берегу Волги. Между 3-м и 4-м действиями проходит 10 дней.

Гроза, 1859 (Краткое содержание пьесы)

Первая половина XIX в. Вымышленный приволжский городок Калинов. Общественный сад на высоком берегу Волги. Местный механик-самоучка Кулигин беседует с молодыми людьми — Кудряшом, приказчиком богатого купца Дикого, и мещанином Шапкиным — о грубых выходках и самодурстве Дикого. Затем появляется Борис, племянник Дикого, который в ответ на расспросы Кулигина рассказывает, что его родители жили в Москве, дали ему образование в Коммерческой академии и оба умерли во время эпидемии. Он же приехал к Дикому, оставив сестру у материнской родни, чтобы получить часть наследства бабушки, которое Дикой должен ему отдать согласно завещанию, если Борис будет к нему почтителен. Все его уверяют: на таких условиях Дикой никогда не отдаст ему денег. Борис жалуется Кулигину, что никак не может привыкнуть к жизни в доме Дикого, Кулигин рассказывает о Калинове и завершает свою речь словами: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!»

Калиновцы расходятся. Вместе с другой женщиной появляется странница Феклуша, хвалящая город за «бла-а-лепие», а дом Кабановых за особую щедрость к странникам. «Кабановы?» — переспрашивает Борис: «Ханжа, сударь, нищих оделяет, а домашних заела совсем», — поясняет Кулигин. Выходит Кабанова в сопровождении дочери Варвары и сына Тихона с женой Катериной. Она ворчит на них, но наконец уходит, разрешив детям пройтись по бульвару. Варвара отпускает Тихона тайком от матери выпить в гостях и, оставшись вдвоём с Катериной, беседует с ней о домашних отношениях, о Тихоне. Катерина рассказывает о счастливом детстве в родительском доме, о своих горячих молитвах, о том, что она переживает в храме, воображая ангелов в солнечном луче, падающем из купола, мечтает раскинуть руки и полететь и, наконец, признается, что с ней происходит «неладное что-то». Варвара догадывается, что Катерина кого-то полюбила, и обещает по отъезде Тихона устроить свидание. Это предложение приводит Катерину в ужас. Появляется сумасшедшая барыня, грозящая тем, что «красота-то в самый омут ведёт», и пророчит адские муки. Катерина страшно пугается, а тут ещё «гроза заходит», она торопит Варвару домой к образам молиться.

Второе действие, происходящее в доме Кабановых, начинается разговором Феклуши с горничной Глашей. Странница расспрашивает о домашних делах Кабановых и передаёт баснословные рассказы о дальних странах, где люди с пёсьими головами «за неверность» и т. п. Появившиеся Катерина и Варвара, собирающие Тихона в дорогу, продолжают разговор об увлечении Катерины, Варвара называет имя Бориса, передаёт от него поклон и уговаривает Катерину спать с ней в беседке в саду после отъезда Тихона. Выходят Кабаниха и Тихон, мать велит сыну строго наказывать жене, как жить без него, Катерину унижают эти формальные наказы. Но, оставшись наедине с мужем, она умоляет его взять её в поездку, после его отказа пытается дать ему страшные клятвы в верности, но Тихон и слушать их не хочет: «Мало ли что придёт в голову...» Вернувшаяся Кабаниха приказывает Катерине кланяться мужу в ноги. Тихон уезжает. Варвара, уходя гулять, сообщает Катерине, что они будут ночевать в саду, и даёт ей ключ от калитки. Катерина не хочет его брать, потом, поколебавшись, прячет в карман.

Следующее действие происходит на скамейке у ворот кабановского дома. Феклуша и Кабаниха беседуют о «последних временах», Феклуша говорит, что «за грехи наши» «время в умаление приходить стало», рассказывает о железной дороге («змия огненного стали запрягать»), о суете московской жизни как дьявольском наваждении. Обе ждут ещё худших времён. Появляется Дикой с жалобами на свою семью, Кабаниха упрекает его за беспорядочное поведение, он пытается ей грубить, но она это быстро пресекает и уводит его в дом выпить и закусить. Пока Дикой угощается, приходит присланный семьёй Дикого Борис, чтобы узнать, где глава семейства. Выполнив поручение, с тоской восклицает о Катерине: «Хоть бы одним глазком взглянуть на неё!» Вернувшаяся Варвара велит ему ночью приходить к калитке в овраге за кабановским садом.

Вторая сцена представляет ночное гулянье молодёжи, на свидание к Кудряшу выходит Варвара и велит Борису подождать — «дождёшься чего-нибудь». Происходит свидание Катерины и Бориса. После колебаний, мыслей о грехе Катерина не в силах противиться проснувшейся любви. «Что меня жалеть — никто не виноват, — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю (обнимает Бориса). Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?»

Всё четвёртое действие, происходящее на улицах Калинова, — на галерее полуразрушенного здания с остатками фрески, представляющей геенну огненную, и на бульваре, — идёт на фоне собирающейся и наконец разразившейся грозы. Начинается дождь, и на галерею входят Дикой и Кулигин, который принимается уговаривать Дикого дать денег на установку солнечных часов на бульваре. В ответ Дикой его всячески бранит и даже грозит объявить разбойником. Стерпев брань, Кулигин начинает просить денег на громоотвод. Тут уж Дикой уверенно заявляет, что от посланной в наказание грозы «шестами да рожнами какими-то, прости Господи, обороняться» грех. Сцена пустеет, затем на галерее встречаются Варвара и Борис. Она сообщает о возвращении Тихона, слезах Катерины, подозрениях Кабанихи и выражает опасение, что Катерина признается мужу в измене. Борис умоляет отговорить Катерину от признания и исчезает. Входят остальные Кабановы. Катерина с ужасом ждёт, что её, не покаявшуюся в грехе, убьёт молнией, появляется сумасшедшая барыня, грозящая адским пламенем, Катерина не может более крепиться и прилюдно признается мужу и свекрови в том, что «гуляла» с Борисом. Кабаниха злорадно заявляет: «Что, сынок! Куда воля-то ведёт; <…> Вот и дождался!»

Последнее действие снова на высоком берегу Волги. Тихон жалуется Кулигину на своё семейное горе, на то, что мать говорит о Катерине: «Её надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась!» «А я её люблю, мне её жаль пальцем тронуть». Кулигин советует простить Катерину, но Тихон объясняет, что при Кабанихе это невозможно. Не без жалости говорит он и о Борисе, которого дядя посылает в Кяхту. Входит горничная Глаша и сообщает, что Катерина исчезла из дома. Тихон боится, как бы «она с тоски-то на себя руки не наложила!», и вместе с Глашей и Кулигиным уходит искать жену.

Появляется Катерина, она жалуется на своё отчаянное положение в доме, а главное — на страшную тоску по Борису. Её монолог заканчивается страстным заклинанием: «Радость моя! Жизнь моя, душа моя, люблю тебя! Откликнись!» Входит Борис. Она просит его взять её с собой в Сибирь, но понимает, что отказ Бориса вызван действительно полной невозможностью уехать вместе с ней. Она благословляет его в путь, жалуется на гнетущую жизнь в доме, на отвращение к мужу. Навсегда простившись с Борисом, Катерина начинает в одиночестве мечтать о смерти, о могиле с цветочками и птицах, которые «прилетят на дерево, будут петь, детей заведут». «Опять жить?» — с ужасом восклицает она. Подойдя к обрыву, она прощается с уехавшим Борисом: «Друг мой! Радость моя! Прощай!» и уходит.

Сцена заполняется встревоженным народом, в толпе и Тихон с матерью. За сценой слышен крик: «Женщина в воду бросилась!» Тихон порывается бежать к ней, но мать его не пускает со словами: «Прокляну, коли пойдёшь!» Тихон падает на колени. Через некоторое время Кулигин вносит тело Катерины. «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело её здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша; она теперь перед судией, который милосерднее вас!»

Бросаясь к Катерине, Тихон обвиняет мать: «Маменька, вы её погубили!» и, не обращая внимания на грозные окрики Кабанихи, падает на труп жены. «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!» — этими словами Тихона завершается пьеса.

История создания

Пьеса была начата Александром Островским в июле 1859 года. 9 октября драматург окончил «Грозу», а 14 октября уже отправил пьесу в цензуру в Петербург. Рукопись хранится в Российской государственной библиотеке.

С написанием пьесы «Гроза» связана и личная драма писателя. В рукописи пьесы, рядом со знаменитым монологом Катерины: «А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса…», есть запись Островского: «Слышал от Л. П. про такой же сон…». Л. П. — это актриса Любовь Павловна Косицкая, с которой у молодого драматурга были очень непростые личные отношения: оба имели семьи. Мужем актрисы был артист Малого театра И. М. Никулин. А Александр Николаевич тоже имел семью: он сожительствовал с простолюдинкой Агафьей Ивановной, с которой имел общих детей (все они умерли в раннем возрасте). С Агафьей Ивановной Островский прожил без малого двадцать лет[3][4].

Именно Любовь Павловна Косицкая послужила прототипом образа героини пьесы Катерины, она же стала первой исполнительницей роли.

В 1848 году Александр Островский отправился с семьёй в Кострому, в усадьбу Щелыково. Природная красота Волжского края поразила драматурга, и тогда он задумался о пьесе. Долгое время считалось, что сюжет драмы «Гроза» был взят Островским из жизни костромского купечества. Костромичи в начале XX века могли с точностью указать место самоубийства Катерины.[

Персонажи
    Савёл Прокофьич Дикой, купец, значительное лицо в городе.
    Борис, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
    Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова.
    Тихон Иванович Кабанов, её сын.
    Катерина, главная героиня, жена Тихона Кабанова.
    Варвара, сестра Тихона.
    Кулигин, мещанин, механик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
    Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дикого.
    Шапкин, мещанин.
    Феклуша, странница.
    Глаша, девка в доме Кабанихи.
    Барыня с двумя лакеями, старуха семидесяти лет, полусумасшедшая.
    Городские жители обоего пола (м/ж) .

Александр Головин. Берег Волги.
1916 Эскизы декораций к драме А. Н. Островского «Гроза»

Первые постановки

Премьера прошла в Малом театре 16 ноября 1859 в бенефис С. В. Васильева, исполнителя роли Тихона: в остальных ролях: Дикой — П. Садовский, Борис — Чернышев, Черкасов, Кабаниха — Рыкалова, Катерина — Никулина-Косицкая, Варвара — Бороздина 1-я, Кулигин — Дмитревский, Кудряш — В. Ленский, Феклуша — Акимова.

2 декабря 1859 спектакль впервые прошел в Александринском театре в бенефис Линской в роли Кабанихи; Дикой — Бурдин, Борис — Степанов, Тихон — Мартынов, Катерина — Снеткова 3-я, Варвара — Левкеева, Кулигин — Зубров, Кудряш — Горбунов, Феклуша — Громова.

Критика

«Гроза» стала предметом ожесточённых споров критиков как XIX, так и XX века. В XIX веке о ней с противоположных позиций писали Николай Добролюбов (статья «Луч света в тёмном царстве»), Дмитрий Писарев (статья «Мотивы русской драмы») и Аполлон Григорьев. В XX веке — Михаил Лобанов (в книге «Островский», выпущенной в серии «ЖЗЛ») и Владимир Лакшин.

Памятник Островскому у Малого театра в Москве

Пьесы Островского

» Бедная невеста
» Бедность не порок
» Без вины виноватые
» Бесприданница
» Бешеные деньги
» Богатые невесты
» В чужом пиру похмелье
» Воевода (Сон на Волге)
» Волки и овцы
» Воспитанница
» Горячее сердце
» Грех да беда на кого не живет
» Гроза
» Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский
» Доходное место
» За чем пойдешь, то и найдешь (Женитьба Бальзаминова)
» Исковое прошение
» Козьма Захарьич Минин, Сухорук
» Комик семнадцатого столетия
» Лес
» Лес
» На бойком месте
» На всякого мудреца довольно простоты
» Не было ни гроша, да вдруг алтын
» Не в свои сани не садись
» Не все коту масленица
» Не от мира сего
» Не сошлись характерами!
» Не так живи, как хочется
» Невольницы
» Неожиданный случай
» Поздняя любовь
» Последняя жертва
» Правда - хорошо, а счастье лучше
» Праздничный сон — до обеда
» Пучина
» Свои люди - сочтемся
» Свои собаки грызутся, чужая не приставай
» Семейная картина
» Сердце не камень
» Снегурочка
» Старый друг лучше новых двух
» Таланты и поклонники
» Трудовой хлеб
» Тушино
» Тяжелые дни
» Утро молодого человека
» Шутники

Островский  Александр Николаевич
— русский драматург, творчество которого стало важнейшим этапом развития русского национального театра, член-корреспондент Петербургской Академии наук, автор произведений «Гроза», «Снегурочка», «Бедная невеста» и других.

Александр Николаевич Островский родился 31 марта (12 апреля) 1823 года на Малой Ордынке в Москве в дворянской семье. Детство и юность Островского прошли в центре Замоскворечья.

В 1835 году Александр Островский поступил в 1-ю Московскую гимназию.
В 1840 году А. Н. Островский стал студентом юридического факультета Московского университета. Островский поступил на службу писцом в суд, где проработал до 1851 года.
Комедия «Свои люди — сочтёмся!», напечатанная в 1850 году, принесла Островскому литературную известность. Вскоре комедия была запрещена к постановке, а А. Н. Островский уволен со службы и отдан под надзор полиции.
Летом 1849 года Александр Островский, вопреки воле отца и без венчания в церкви, женился на простой мещанке Агафье Ивановне. С Агафьей Ивановной Островский прожил около двадцати лет.
В 1859 году было напечатано первое собрание сочинений Островского в двух томах.
В 1860 году в печати появилась «Гроза».
В 1863 году Александр Николаевич Островский был награждён Уваровской премией и избран член-корреспондентом Петербургской Академии наук.
В 1869 году Островский обвенчался с артисткой Марией Васильевной Бахметьевой.
А. Н. Островский создал целый репертуар – пятьдесят четыре пьесы. "Исписал всю русскую жизнь" - от доисторических, сказочных времен «Снегурочка», и событий прошлого хроника «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» до злободневной действительности «Таланты и поклонники»  и «Без вины виноватые».
2 (14) июня 1886 года Островский скончался в своём костромском имении Щелыково. Похоронили писателя рядом с отцом, на церковном кладбище у Храма во имя Святителя Николая Чудотворца в селе Николо-Бережки Костромской губернии.

После смерти писателя Московская дума устроила в Москве читальню имени А. Н. Островского.

Новые герои Островского

Последующий большой период творчества драматурга (1861-1886) обнаружил близость поисков Островского к путям развития современного ему русского романа — от «Господ Головлевых» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина до психологических романов Толстого и Федора Михайловича Достоевского. Мощно звучит в комедиях «пореформенных» лет тема «бешеных денег», рвачества, беззастенчивого карьеризма представителей обедневшего дворянства в сочетании с богатством психологических характеристик персонажей, с все возрастающим искусством сюжетостроения драматурга.

Так, «антигерой» пьесы «На всякого мудреца довольно простоты» (1868) Егор Глумов в чем-то напоминает грибоедовского Молчалина. Но это — Молчалин новой эпохи: изобретательный ум и цинизм Глумова до поры до времени способствуют его начавшейся было головокружительной карьере. Эти же качества, намекает драматург, в финале комедии не дадут Глумову пропасть и после его разоблачения. Тема передела жизненных благ, появления нового социального и психологического типа — дельца («Бешеные деньги», 1869, Васильков), а то и дельца-хищника из дворян («Волки и овцы», 1875, Беркутов) существовала в творчестве Островского до конца его писательского пути. В 1869 Александр Островский вступил в новый брак после смерти Агафьи Ивановна от туберкулеза. От второго брака у писателя родилось пятеро детей.

Жанрово и композиционно сложная, насыщенная литературными аллюзиями, скрытыми и прямыми цитатами из русской и зарубежной классической литературы (Гоголь, Сервантес, Шекспир, Мольер, Шиллер) комедия «Лес» (1870) подводит итог первому пореформенному десятилетию. В пьесе затрагиваются темы, разрабатывавшиеся русской психологической прозой, — постепенное разорение «дворянских гнезд», духовный упадок их владельцев, расслоение второго сословия и те нравственные коллизии, в которые оказываются вовлечены люди в новых исторических и социальных условиях. В этом социальном, бытовом и нравственном хаосе носителем гуманности и благородства оказывается человек искусства — деклассированный дворянин и провинциальный актер Несчастливцев.