Серая шейка. Мамин-Сибиряк. Сказка.

Первый осенний холод, от которого пожелтела трава, привел всех птиц в большую тревогу.
Все они начали готовиться в далекий путь, и все имели такой серьезный, озабоченный вид. Да, нелегко перелететь расстояние в несколько тысяч километров… Сколько бедных птиц выбьются из сил по дороге, сколько погибнут от разных случайностей, – вообще было о чем серьезно подумать.
Серьезная большая птица, такая как гуси,  утки и  лебеди, собирались в дорогу с важным видом, сознавая всю трудность предстоящего им подвига дальнего перелета; а сильнее всех шумели,  хлопотали и суетились такие маленькие птички, как кулички-песочники, чернозобики, кулички-плавунчики, черныши, зуйки. Они давно уже собирались стайками и переносились с одного берега на другой по болотам и отмелям с такой быстротой, как будто кто-то бросил горсть гороху. У маленьких птичек была такая большая работа…
Лес стоял темный и молчаливый, потому что главные певцы улетели, не дожидаясь холода.
- И куда эта мелочь торопится! – ворчал старый Селезень, не любивший себя беспокоить. – Не понимаю, о чем тут беспокоиться.  В свое время все улетим…
- Ты всегда был лентяем, поэтому тебе смотреть на чужие хлопоты  и неприятно, – объяснила его жена, старая Утка.
- Я был лентяем? Ты просто ко мне несправедлива, и ничего больше. Может быть, я сильнее всех забочусь, а только вида не показываю. Толку от этого немного, если буду с утра до ночи по берегу бегать, кричать, надоедать всем, мешать другим.
Утка вообще была не совсем довольна своим супругом, а теперь окончательно рассердилась:
- Ты на других-то посмотри, лентяй! Вон наши соседи, лебеди и гуси, – любо на них посмотреть.  Душа в душу живут … Небось лебедь или гусь своего гнезда не бросит, и всегда впереди выводка. Да, да… А тебе до детей и дела нет. Только о себе и думаешь, чтобы зоб набить. Одним словом, лентяй… Смотреть-то даже на тебя противно!
- Не ворчи, старуха!.. Ведь я не говорю, что у тебя такой противный характер. У каждого есть свои недостатки… Я не виноват, что гусь – птица глупая и поэтому со своим выводком  нянчится. Вообще мое правило – в чужие дела не вмешиваться. Зачем? Пусть каждый живет по-своему.
Селезень любил серьезные рассуждения, причем оказывалось как-то так, что всегда прав, именно он, Селезень. Он всегда лучше всех и всегда умен. Утка давно к этому привыкла, а сейчас по совершенно особенному случаю волновалась.
- Какой ты отец? – накинулась она на мужа. – Хорошие отцы о детях заботятся, а тебе – хоть трава не расти!..
- Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она летать не может? Я не виноват…
Серой Шейкой они называли свою калеку-дочь, у которой еще весной, когда подкралась к выводку Лиса и схватила утенка, было переломлено крыло. Старая Утка тогда смело бросилась на врага и отбила утенка; но одно крылышко у него оказалось сломанным.
- Даже и подумать страшно, как мы оставим  здесь Серую Шейку одну-одинешеньку, – повторяла со слезами Утка. – Все улетят, а она останется одна. Да, совсем одна… Мы на юг, в тепло улетим, а она, бедняжка, здесь будет мерзнуть… Ведь она наша дочь, и как я ее люблю, мою Серую Шейку! Знаешь, старик, пожалуй,  останусь-ка я зимовать здесь вместе с ней …
- А другие дети?
- Те здоровы, они обойдутся и без меня.
Селезень всегда, когда речь заходила о Серой Шейке, старался замять разговор. Конечно, он тоже ее любил, но зачем же напрасно себя тревожить? Ну, останется. Ну, замерзнет, – жаль, конечно, а все-таки ничего не поделаешь. Наконец, нужно и о других детях подумать. Жена вечно волнуется, а нужно на вещи смотреть серьезно. Селезень про себя жену жалел, но в полной мере не понимал ее материнского горя. Уж лучше было бы, если бы тогда Лиса совсем Серую Шейку съела, – ведь все равно она должна зимой погибнуть.
II
Старая Утка ввиду близившейся разлуки относилась к дочери-калеке с удвоенной нежностью. Бедняжка еще не знала, что такое одиночество и разлука, и смотрела на сборы других в дорогу с любопытством новичка. Правда, ей иногда становилось завидно, что ее сестры и братья так весело собираются к отлету, что они будут опять где-то там, далеко-далеко, где не бывает зимы.
- Ведь вы вернетесь весной? – спрашивала Серая Шейка у матери.
- Да, да, вернемся, моя дорогая… И опять будем все вместе жить.
Для утешения начинавшей задумываться Серой Шейки,  мать рассказала ей несколько таких же случаев, когда утки оставались на зиму. Она лично была знакома с двумя такими парами.
- Как-нибудь пробъешься, милая, – успокаивала ее старая Утка. – Поскучаешь сначала, а потом привыкнешь. Если бы можно было тебя на теплый ключ перенести, что и зимой не замерзает, – совсем хорошо было бы. Это отсюда недалеко … Впрочем, что же и говорить-то попусту, все равно нам тебя туда не перенести!
- Я буду все время о вас думать … – повторяла бедная Серая Шейка. – Все буду думать: где вы, что вы делаете, весело ли вам? И будет, как будто и я вместе с вами.
Старой Утке, чтобы не выдать своего отчаяния, нужно было собрать все силы. Она старалась казаться веселой и ото всех потихоньку плакала. Ах, как ей было жаль бедненькой, милой Серой Шейки… Других детей она теперь почти не замечала и не обращала на них внимания, и ей казалось, что она даже их совсем не любит.
А время летело так быстро… Был уже целый ряд холодных утренников, а от инея покраснели осины и пожелтели березки. В реке потемнела вода, и сама река казалась теперь больше, потому что берега оголели, – береговая поросль быстро теряла листву. Осенний холодный ветер обрывал и уносил засыхавшие листья. Небо часто покрывалось осенними тяжелыми облаками, ронявшими осенний мелкий дождь. Вообще было мало хорошего, и который день уже мимо неслись стаи перелетной птицы… Первыми тронулись болотные птицы, потому что болота уже начинали замерзать. А дольше всех оставались птицы водоплавающие. Больше всех Серую Шейку огорчал перелет журавлей, потому что журавли так жалобно курлыкали, как будто звали ее с собой. У нее сжалось сердце от какого-то тайного предчувствия, и она долго провожала глазами журавлиную стаю, уносившуюся в небе.
Как им, наверное, хорошо, – думала Серая Шейка.
Гуси,  утки и лебеди тоже начинали готовиться к отлету. Соединялись в большие стаи отдельные гнезда. Бывалые и старые птицы учили молодых. Каждое утро с веселым криком эта молодежь делала большие прогулки, чтобы укрепить свои крылья для далекого перелета. Умные вожаки сначала обучали отдельные партии птиц, а потом уже всех вместе. Сколько было крика, радости и молодого веселья … И только Серая Шейка не могла принимать участия в этих прогулках, поэтому любовалась ими только издали. Что делать, со своей судьбой приходилось мириться. Зато как она ныряла, как плавала! Вода для нее составляла все.
- Нужно отправляться… пора! – говорили вожаки. – Что нам здесь еще ждать?
А время летело, быстро бстро… Вот наконец и роковой день наступил. Вся стая сбилась на реке в одну живую кучу. Это было осенним ранним утром, когда вода еще была покрыта густым туманом. Утиный косяк сбился из трехсот уток. Слышно было только кряканье главных вожаков. Старая Утка не спала всю последнюю ночь, которую она проводила вместе с Серой Шейкой.
- Ты держись около вон того берега, где ключик сбегает в реку, – советовала она. – Там вода целую зиму не замерзнет …
Серая Шейка, как чужая, держалась в стороне от косяка … Да, все были так заняты общим отлетом, что никто не обращал на нее внимания. У старой Утки, глядя на бедную Серую Шейку, изболелось все сердце. Несколько раз она решала про себя, что останется; но как тут  останешься, когда еще другие дети есть и прямо сейчас нужно лететь вместе с косяком?..
- Ну, трогай! – громко скомандовал главный вожак, и стая разом поднялась вверх.
Серая Шейка осталась одна на реке и долго провожала глазами улетавший косяк. Сначала все летели одной живой кучей, а потом вытянулись в правильный треугольник и скрылись за горизонтом.
Неужели я осталась совсем одна? – думала Серая Шейка, заливаясь слезами. – Наверное, лучше было бы, если бы меня тогда Лиса съела…
III
Река, на которой осталась зимовать Серая Шейка, весело катилась в горах, покрытых густым лесом. Место здесь было глухое, и никакого жилья кругом не было. По утрам вода у самых берегов начинала замерзать, а днем тонкий, как стекло, лед снова таял.
Неужели скоро вся река замерзнет? – с ужасом думала Серая Шейка.
Ей было скучно одной, и она все время думала про своих улетевших братьев и сестер. Где-то они сейчас? Вспоминают ли про нее? Благополучно ли долетели? Времени было достаточно, чтобы можно было подумать обо всем. Узнала Серая Шейка и одиночество. Река была пуста, и жизнь сохранялась только в лесу, где прыгали белки и зайцы,  посвистывали рябчики. Однажды со скуки Серая Шейка забралась в лес и очень перепугалась, когда из-под куста кубарем вылетел Заяц.
- Ах, глупая, как ты меня напугала! – проговорил, немного успокоившись, Заяц. – Душа в пят - Я не могу летать: мне Лиса крылышко перекусила, когда еще я совсем маленькой была  …
- Уж эта мне Лиса!.. Хуже зверя нет. Она давно и до меня добирается… Ты ее берегись, особенно когда река льдом покроется. Запросто сцапает…
Они познакомились. Заяц был такой же беззащитный, как и Серая Шейка, и ему приходилось спасать свою жизнь постоянным бегством.
- Если бы мне, как птице,  крылья, так я бы, наверное, никого на свете не боялся!.. У тебя вот хоть и нету крыльев, так ты зато плавать умеешь, а не то возьмешь и в воду нырнешь, – говорил он. – А я постоянно со страху дрожу … У меня же кругом враги. Летом еще можно куда-нибудь спрятаться, а зимой все видно.
- Ах, глупая, как ты меня напугала! – проговорил, немного успокоившись, Заяц. – Душа в пятки ушла… И почему ты здесь толчешься? Ведь утки все уже давно улетели…

- Я не могу летать: мне Лиса крылышко перекусила, когда еще я совсем маленькой была  …
- Уж эта мне Лиса!.. Хуже зверя нет. Она давно и до меня добирается… Ты ее берегись, особенно когда река льдом покроется. Запросто сцапает…
Они познакомились. Заяц был такой же беззащитный, как и Серая Шейка, и ему приходилось спасать свою жизнь постоянным бегством.
- Если бы мне, как птице,  крылья, так я бы, наверное, никого на свете не боялся!.. У тебя вот хоть и нету крыльев, так ты зато плавать умеешь, а не то возьмешь и в воду нырнешь, – говорил он. – А я постоянно со страху дрожу … У меня же кругом враги. Летом еще можно куда-нибудь спрятаться, а зимой все видно.

Скоро и первый снег выпал, а река все еще холоду не поддавалась. Все, что по ночам замерзало, вода разбивала утром. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Опаснее всего были ясные звездные ночи, когда все затихало, и на реке не было волн. Река словно  засыпала, и холод старался сковать ее льдом сонную. Так однажды и случилось. Была тихая-тихая звездная ночь. Темный лес тихо стоял на берегу, словно стража из великанов. Горы, как это бывает ночью, казались выше. Высокий месяц обливал все своим трепетным искрившимся светом. Присмирела бурлившая днем горная река, и к ней тихо-тихо подкрался холод, крепко-крепко обнял непокорную гордую красавицу и словно прикрыл ее зеркальным стеклом. Серая Шейка была в отчаянии, потому что теперь не замерзшей осталась только самая середина реки, где образовалась широкая полынья. Свободного места, где ей еще можно было плавать, оставалось теперь не больше пятнадцати сажен. , Когда на берегу показалась Лиса, огорчение Серой Шейки дошло до последней степени– это была та самая Лиса, которая переломила ей крыло.
- А,  здравствуй, старая знакомая! – ласково проговорила Лиса, останавливаясь на берегу. – Давненько мы с тобой не видались… Поздравляю с зимой.
- Пожалуйста, уходи, я совсем не хочу с тобой разговаривать, – ответила лисе Серая Шейка.
- Хороша же ты, нечего сказать!.. Это за мою-то ласку! А впрочем, много лишнего про меня  говорят. Сами что-нибудь наделают, а потом на меня и свалят… Пока – до свидания!
Когда Лиса убралась, приковылял Заяц и сказал:
- Берегись, Серая Шейка: она скоро опять придет.
И Серая Шейка тоже начала бояться лисы также, как боялся ее Заяц. Бедная Сера Шейка даже не могла любоваться творившимися кругом нее чудесами. А вокруг уже наступила  настоящая зима. Земля теперь была покрыта белоснежным ковром. На ней не оставалось ни одного темного пятнышка. Даже голые березы, рябины ольхи и ивы убрались инеем, словно серебристым пухом. А ели сделались еще важнее. Они стояли засыпанные снегом, как будто надели теплую дорогую шубу. Да, хорошо, чудно было кругом; а бедная Серая Шейка знала только одно, что эта красота не для нее, и трепетала при одной мысли, что ее полынья вот-вот замерзнет, и от лисы ей некуда будет деться. Лиса действительно пришла к ней через несколько дней, села на берегу и опять заговорила:
- Соскучилась я по тебе, уточка… Выходи сюда; а если не хочешь, так я к тебе сама приду. Я не спесива…
И Лиса принялась осторожно ползти по льду к самой полынье. У Серой Шейки замерло сердце. Но к самой воде Лиса не смогла подобраться, потому что лед там  был еще очень тонок. Она положила голову на передние лапки, облизнулась и проговорила:
- Какая ты глупая, уточка… Вылезай на лед, поболтаем! А впрочем, до свидания! Я по своим делам тороплюсь …
Теперь лиса начала приходить каждый день – проверить, не замерзла ли полынья. А наступившие морозы делали свое дело. От большой полыньи оставалось теперь всего одно окно в сажень величиной. Лед был крепкий, и Лиса смело садилась на самом краю. Бедная Серая Шейка со страху ныряла в воду, а Лиса сидела и зло над ней подсмеивалась:
- Ничего, ничего, уточка. Ныряй, ныряй, а я все равно тебя съем… Выходи лучше сама.
Заяц с берега видел, что проделывала Лиса, и возмущался всем своим заячьим сердцем:
- Ах, какая эта Лиса бессовестная … Какая эта Серая Шейка несчастная! Съест ее Лиса…

IV
По всей вероятности, Лиса бы Серую Шейку и съела, когда полынья  совсем бы замерзла, но случилось иначе. Заяц все своими собственными косыми глазами видел.
Дело было утром. Заяц из своего логова покормиться и поиграть с другими зайцами выскочил. Мороз был сильный, и зайцы грелись, лапку о лапку поколачивая. Хотя и холодно, а все-таки весело.
- Братцы, берегитесь! – крикнул вдруг кто-то.
Действительно, опасность была совсем рядом. На опушке леса стоял сгорбленный старичок охотник, который совершенно неслышно подкрался на лыжах и высматривал, которого бы зайца застрелить.
Эх, старухе теплая шуба будет, – соображал он, выбирая самого крупного зайца.
Он даже успел прицелиться из ружья, но зайцы его заметили и как сумасшедшие кинулись в лес.
- Ах, лукавцы! – рассердился старичок. – Вот ужо я вас… Того, глупые,  не понимают, что старухе без шубы нельзя. Не мерзнуть же ей… А вы, сколько ни бегайте,  Акинтича не обманете. Акинтич-то похитрее вас будет… А старуха Акинтичу как наказывала: Ты, смотри, старик, не приходи без шубы! А вы сигать…
Старичок пустился по следам разыскивать зайцев, но зайцы, как горох, рассыпались по лесу. Старичок порядком измучился, обругал лукавых зайцев и присел отдохнуть на берегу реки.
- Эх, старуха, старуха, наша шуба убежала! – думал он вслух. – Ну, вот отдохну и пойду другую искать …
Сидит старичок, горюет, а тут, глядь, по реке Лиса ползет, – так , точно кошка, и ползет.
- Ге, ге, вот так штука! – обрадовался старичок. – К старухиной-то шубе воротник сам собой ползет… Видно, пить захотела, а то, может, вздумала рыбки половить…
Лиса действительно к самой полынье, в которой плавала Серая Шейка, подползла, и на льду улеглась. Стариковские глаза видели плохо и утки из-за лисы не замечали.
Надо ее так застрелить, чтобы воротника не испортить, – соображал старик, прицеливаясь в Лису. – А то старуха будет браниться, если воротник-то весь в дырьях окажется… Тоже везде своя сноровка надобна, а без снасти и клопа не убьешь.
Выбирая место в будущем воротнике, старичок долго прицеливался. Наконец грянул выстрел. Охотник сквозь дым от выстрела видел, как что-то метнулось на льду, – и со всех ног кинулся к полынье; по дороге он упал два раза, а когда до полыньи добежал, то только руками  развел, – воротника как не бывало, а в полынье одна перепуганная Серая Шейка плавала.
- Вот так штука! – разводя руками ахнул старичок. – В первый раз вижу, как Лиса в утку обратилась. Ну, и хитер зверь.
- Дедушка, Лиса убежала, – объяснила ему Серая Шейка.
- Убежала? Вот тебе, старуха, и к шубе воротник … Что же я теперь делать-то буду, а? Ну и грех вышел… А ты, глупая, тут зачем плаваешь?
- А я, дедушка, не могла вместе с другими улететь. У меня одно крылышко попорчено…
- Ах, глупая, глупая… Да ведь ты тут замерзнешь или тебя Лиса съест! Да…
Старичок подумал-подумал, покачал головой и решил:
- А вот что мы с тобой сделаем: я тебя внучкам унесу. Вот-то они обрадуются… А весной ты старухе яичек нанесешь, да утяток выведешь. Правильно я говорю? Вот то-то, глупая…
Старичок достал Серую Шейку из полыньи и положил за пазуху. А старухе я ничего не скажу, – думал он, направляясь домой. – Пусть ее шуба с воротником вместе еще погуляет в лесу. Главное: внучки очень обрадуются…
Зайцы все это видели и весело смеялись. Ничего, старуха и без шубы на печке не замерзнет.