Биография

Михаил Михайлович Зощенко родился на Петроградской стороне, в доме № 4, кв. 1, по Большой Разночинной улице, записан в метрическую книгу церкви Святой Мученицы царицы Александры (при Доме призрения бедности императрицы Александры Федоровны). Отец — художник Михаил Иванович Зощенко (из полтавских дворян, 1857—1907). Мать — Елена Осиповна (Иосифовна) Зощенко (урождённая Сурина, русская, дворянка, 1875—1920), до замужества была актрисой, печатала рассказы в газете «Копейка»

Литературная работа

    Судьба писателя была нелёгкой. После невероятной популярности его ожидало публичное унижение, нищета и предательство.

    — Георгий Ковенчук

Сложно переоценить вклад Зощенко в развитие русской литературы. Нельзя связывать его имя только с сатирой — это очень поверхностный взгляд.

Оставив окончательно военную службу, с 1920 по 1922 год Зощенко сменил множество профессий: был агентом уголовного розыска, делопроизводителем Петроградского военного порта, столяром, сапожником и т. д. В это время посещал литературную студию при издательстве «Всемирная литература», которой руководил Корней Чуковский.

В печати дебютировал в 1922 году. Принадлежал к литературной группе «Серапионовы братья» (Л. Лунц, Вс. Иванов, В. Каверин, К. Федин, Мих. Слонимский, Е. Полонская, Н. Тихонов, Н. Никитин, В. Познер). «Серапионовы братья» чуждались демагогии и тщеславной декларативности, говорили о необходимости независимости искусства от политики, в изображении реальности старались идти от фактов жизни, а не от лозунгов. Их позицией была осознанная независимость, которую они противопоставляли сформировавшейся идеологической конъюнктурности в советской литературе. Критики, опасливо относясь к «серапионам», считали, что Зощенко является «наиболее сильной» фигурой среди них. Время покажет верность этого вывода.

В произведениях 1920-х годов преимущественно в форме рассказа Зощенко создал комический образ героя-обывателя с убогой моралью и примитивным взглядом на окружающее[10]. Писатель работает с языком, широко использует формы сказа, выстраивает характерный образ рассказчика. В 1930-е годы больше работал в крупной форме: «Возвращённая молодость», «Голубая книга» и др. Начинает работу над повестью «Перед восходом солнца». Его повесть «История одной перековки» вошла в книгу «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934).

В 1920—1930-е годы книги Зощенко издаются и переиздаются огромными тиражами, писатель ездит с выступлениями по стране, успех его невероятен.

1 февраля 1939 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей». Указом награждённые писатели были поделены на три категории: высшая — орден Ленина (21 чел: Н. Асеев, Ф. Гладков, В. Катаев, С. Маршак, С. Михалков, П. Павленко, Е. Петров, Н. Тихонов, А. Фадеев, М. Шолохов и др.), средняя — орден Трудового Красного Знамени (В. Вересаев, Ю. Герман, В. Иванов, С. Кирсанов, Л. Леонов, А. Новиков-Прибой, К. Паустовский, Ю. Тынянов, О. Форш, В. Шкловский, и др.), низшая — орден Знак Почёта (П. Антокольский, Е. Долматовский, В. Инбер, В. Каменский, Л. Никулин, М. Пришвин, А. Серафимович, С. Сергеев-Ценский, К. Симонов, А. Толстой (орден Ленина получил раньше), В. Шишков и др.) — всего 172 чел. Зощенко был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Во время Великой Отечественной войны

Сразу после начала Великой Отечественной войны Зощенко идёт в военкомат и подаёт заявление с просьбой отправить его на фронт, как имеющего боевой опыт. Получает отказ: «К военной службе не годен».

Зощенко с первых дней войны поступает в группу противопожарной обороны (основная цель — борьба с зажигательными бомбами) и со своим сыном дежурит на крыше дома во время бомбёжек.

Выполняет работу, необходимую для фронта, и как писатель — пишет антифашистские фельетоны для публикации в газетах и на радио. По предложению главного режиссёра Ленинградского театра комедии Н. П. Акимова Зощенко и Шварц берутся за написание пьесы «Под липами Берлина» — пьеса о взятии советскими войсками Берлина шла на сцене театра в то время, когда немцы держали в блокаде Ленинград.

В сентябре 1941 года Зощенко в приказном порядке эвакуируют сначала в Москву, а после в Алма-Ату. Вес позволенного багажа не должен был превышать 12 кг, и Зощенко собрал в чемодан 20 тетрадей-заготовок будущей книги «Перед восходом солнца». В итоге на всё прочее осталось только четыре килограмма.

В Алма-Ате Зощенко работает в сценарном отделе «Мосфильма». К этому времени он пишет серию военных рассказов, несколько антифашистских фельетонов, а также сценарии к фильмам «Солдатское счастье» и «Опавшие листья».

В апреле 1943 года Зощенко приехал в Москву, был членом редколлегии журнала «Крокодил».

В 1944—1946 годах много работал для театров. Две его комедии были поставлены в Ленинградском драматическом театре, одна из которых — «Парусиновый портфель» — выдержала 200 представлений за год.

М.Зощенко (Собачий нюх). Читает А.Филипенко

Последние годы

    Наградить медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»… работников науки, техники, искусства и литературы… обеспечивших своим доблестным и самоотверженным трудом победу Советского Союза над Германией в Великой Отечественной войне.

    — Из указа об учреждении медали

В апреле 1946 года Зощенко в числе других писателей был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а через три месяца, после перепечатки журналом «Звезда» его рассказа для детей «Приключения обезьяны» (опубликован в 1945 году в «Мурзилке»), оказалось, что «окопавшийся в тылу Зощенко ничем не помог советскому народу в борьбе против немецких захватчиков». Отныне «хорошо известно недостойное поведение его во время войны».

Памятник писателю у библиотеки Сестрорецка.

14 августа 1946 года выходит Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором за «предоставление литературной трибуны писателю Зощенко» подверглись жесточайшей разгромной критике редакции обоих журналов — журнал «Ленинград» вообще был закрыт навсегда.

    Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить её сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда», № 5—6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.

    Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».

    — Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 № 274

Вслед за постановлением на Зощенко и Ахматову обрушился секретарь ЦК ВКП(б) А. Жданов. Его доклад изобиловал оскорблениями: «окопавшийся в тылу Зощенко» (об эвакуации во время войны), «Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку» (о повести «Перед восходом солнца») и т. д.

После постановления и доклада Жданова Зощенко был исключён из Союза писателей, лишён средств к существованию. Писателя не только перестали печатать — Зощенко был полностью вычеркнут: его имя не упоминалось в прессе, даже издатели переведённых им произведений не указывали имя переводчика. Почти все из знакомых литераторов прекратили с ним отношения.

В 1946—1953 гг. Зощенко вынужден был заниматься переводческой работой и подрабатывать освоенным в молодости сапожным ремеслом. В его переводе вышли книги Антти Тимоиена «От Карелии до Карпат», М. Цагараева «Повесть о колхозном плотнике Саго» и две виртуозно переведённые повести финского писателя Майю Лассила — «За спичками» и «Воскресший из мертвых».

После смерти Сталина, был поднят вопрос о восстановлении Зощенко в Союзе писателей, выступали Симонов и Твардовский. Симонов был против формулировки «восстановление». По его мнению, восстановить — значит признать свою неправоту. Поэтому нужно принимать Зощенко заново, а не восстанавливать, зачисляя только те произведения, которые Зощенко написал после 1946 года, а всё, что было до — считать, как и прежде, литературным хламом, запрещённым партией. Симонов предложил принять Зощенко в Союз писателей как переводчика, а не как писателя.

В июне 1953 года Зощенко был заново принят в Союз писателей. Бойкот ненадолго прекратился.

В мае 1954 года Зощенко и Ахматову приглашают в Дом писателя, где проходила встреча с группой студентов из Англии. Английские студенты настаивали на том, чтобы им показали могилы Зощенко и Ахматовой, на что им ответили, что обоих писателей им предъявят живьём.

На встрече один из студентов задал вопрос: как Зощенко и Ахматова относятся к губительному для них постановлению 1946 года. Смысл ответа Зощенко сводился к тому, что с оскорблениями в свой адрес он не может согласиться, он русский офицер, имеющий боевые награды, в литературе работал с чистой совестью, его рассказы считать клеветой нельзя, сатира была направлена против дореволюционного мещанства, а не против советского народа. Англичане ему аплодировали. Ахматова на вопрос ответила холодно: «С постановлением партии я согласна». Её сын, Лев Николаевич Гумилёв, был в заключении.

После этой встречи в газетах появляются разгромные статьи, на Зощенко валятся упрёки: вместо того, чтобы измениться, что и предписывала ему партия, он все ещё не согласен. Выступление Зощенко критикуют на писательских собраниях, начинается новый виток травли.

На собрании, куда специально прибыло московское литературное начальство, через месяц после встречи с англичанами, Зощенко обвинили в том, что он осмелился публично заявлять о несогласии с постановлением ЦК. Симонов и Кочетов пытались уговорить Зощенко «покаяться». Причины его твёрдости не понимали. В этом усматривалось упрямство и высокомерие.

Стенограмма речи Зощенко на этом собрании:

    Я могу сказать — моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын… У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения — ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею.

В английской прессе вскоре появились статьи о том, что поездка в СССР развеивает мифы о невозможности свободной и непринуждённой дискуссии в этой стране, нападки на Зощенко прекратились. Однако силы писателя были исчерпаны, всё чаще и продолжительней становятся депрессии, у Зощенко нет более желания работать.

По достижении пенсионного возраста, в середине августа 1955 г. (официальным годом рождения Зощенко в то время считался 1895 г.), писатель подает в Ленинградское отделение СП заявление о предоставлении пенсии. Однако лишь в июле 1958 года, незадолго до смерти, после долгих хлопот Зощенко получает извещение о назначении персональной пенсии республиканского значения (1200 руб.).

Последние годы жизни писатель провёл на даче в Сестрорецке. Весной 1958 года ему становится хуже — Зощенко получил отравление никотином, что повлекло за собой кратковременный спазм сосудов мозга. У Зощенко затрудняется речь, он перестает узнавать окружающих.

Памятник на могиле М. Зощенко

22 июля 1958 года в 0:45 Зощенко умер от острой сердечной недостаточности. Похороны писателя на Литераторских мостках Волковского кладбища власти запретили, Зощенко был похоронен в Сестрорецке. По свидетельству очевидца, в жизни мрачный Зощенко улыбался в гробу. Рядом похоронены жена писателя Вера Владимировна (дочь полковника Кербицкого, 1898-1981), сын Валерий (театральный критик, 1921-86), внук Михаил (капитан 2-го ранга, 1943-96).

М.Зощенко

Почти все мемуаристы, говоря о Гоголе, отметили в нем страх и даже ужас к смерти.

      А П. Анненков пишет, что "лицезрение смерти ему было невыносимо".
      Гоголь не был, конечно, здоров, но все же он был в удовлетворительном еще состоянии, когда однажды он близко столкнулся со смертью. Умерла сестра поэта Языкова, с которой Гоголь был дружен. Уже на первой панихиде Гоголь почувствовал себя ужасно. Он был потрясен и поражен этой смертью. Сам факт смерти так на него подействовал, что это заметили все окружающие.
      Доктор Тарасенков пишет:
      "Смерть ее не столько поразила мужа и родных, как поразила Гоголя... Он, может быть, впервые здесь видел смерть лицом к лицу..."
      Видимо, это замечание современника Гоголя было правильным. Нет сомнения, Гоголь видел смерть, но здесь он, быть может, впервые по-настоящему задумался о ней. И тогда, как он сам признался своему духовнику, на него "напал страх смерти".
      Уже на первой панихиде, вглядываясь в лицо умершей, он (по словам А. С. Хомякова) сказал:
      "Все для меня кончено..."
      И действительно, с этого дня Гоголь был в постоянном расстройстве. И, вероятно, думая о смерти и о прожитой жизни, он однажды сказал:
      "Все чушь, все ерунда..."
      Он заболел. По словам П. А. Кулиша, он заболел "той самой болезнью, от которой умер отец его,- именно, что на него нашел страх смерти...".
      Через несколько недель Гоголь умер.
      Мы описывали его конец. Это была смерть без борьбы, это была безропотная смерть, стремление к смерти. Страх присутствовал в чувствах. Он ускорял и приближал развязку. Он действовал в той губительной степени, какая была замечена окружающими.
      Но ведь подобный страх испытывал не один только Гоголь. Его испытывают многие люди, большинство.
      Об этом страхе и даже ужасе перед фактом
      смерти нам подряд сообщают - история, мемуары, письма.
      Потемкин - фаворит Екатерины - буквально "выл от страха смерти". Современники писали о нем: "Малодушный страх и ужас смерти обуял его, он стал хандрить и тосковать".
      Императрица Елизавета Петровна "ужаснулась смертью" и даже стала пить, чтоб рассеять страшные мысли об этом.
      Царь Михаил Федорович, задумавшись о конце, "впал в неподвижность" и умер "от многого сиденья, холодного питья и меланхолии, сиречь кручины".
      Смерть ужасала людей. И люди высокого ума и высокого таланта в не меньшей степени поддавались этому страху.
      Сестра композитора Глинки пишет:
      "Он так боялся смерти, что до смешного ограждал себя от всяких малостей..."
      Тоска раздирала Мопассана, когда он писал:
      "Что бы мы ни делали, все равно придется умирать. Во что бы мы ни верили, к чему бы ни стремились, мы все-таки должны умереть... Чувствуешь себя раздавленным тяжестью сознания..."
      Л. Н. Толстой, ужасаясь, писал:
      "Сорок лет работы, муки и успехов для того, чтоб понять, что ничто не существует и от меня останутся только гниль да черви..."
      Толстой впоследствии изменил свое отношение к смерти, и эта запись его нам тем более интересна, хотя бы для сравнения, которое мы сделаем ниже.
      Устрашенный смертью, Блок писал, желая, должно быть, скорей увидеть финал:
      Когда наконец? Назойливые звуки
      Не станет сил без отдыха внимать.
      Как страшно все! Как дико! - Дай мне руку,
      Товарищ, друг! Забудемся опять...
      Итак, мы видим, что страх в непомерной степени присутствует при столкновении со смертью, даже при мысли о ней.
      Причем мы видим, что этот страх обескураживает людей, делает их покорными, робкими, беспомощными. Он обезоруживает и делает их еще более податливыми смерти.
      Как сказано у Шекспира:
      ...страх смерть влечет,
      Но смерти мы покорные рабы
      От страха к ней, отдавшись без борьбы...
      Это есть точные и верные слова. Страх лишает возможности бороться. Он ускоряет гибель. Быстрей, стремительней ведет к концу.
      Заставая же нас врасплох или в болезненном состоянии, страх тем более беспощаден. Именно он более, чем что другое, "влечет нас к смерти".
      Это отлично знают люди, которые были на войне. Я помню (в ту войну), солдаты, усмехаясь, говорили: "Пуля найдет труса". И это -  в самом деле так. Ибо устрашенный человек поступает неразумно, бестолково. Он тычется, как слепой, вез учета обстановки. Страх парализует его, лишает гибкости, сопротивления. Такой человек делается физически слабым, беспомощным, суетливым. И тогда пуля скорей находит его.
      И это в одинаковой мере относится и к условиям обычной, мирной жизни. Устрашенные, трусливые люди погибают скорей. Страх лишает их возможности руководить собой.
      Значит, и в этих случаях, так сказать - "в норме", разум должен прийти на помощь. Он должен уничтожить страх.

М.Зощенко. Рассказ "Печка"
Читает АЛЕКСАНДР ФИЛИППЕНКО.

Зощенко Михаил Михайлович

Петербург. Дом Мурузи (Литейный пр., 24)

Корней Чуковский писал в своих мемуарах: «В Петрограде, на углу Литейного и Спасской, стоял — да и стоит до сих пор — большой несуразный дом, принадлежавший богатому греку Мурузи, весь в каких-то арабесках и орнаментах».
Здесь, в одной из квартир этого дома, в которой в первые послереволюционные годы обитали беспризорники, и открылась в июне 1919 года знаменитая студия «Всемирной литературы».

Занимались здесь и те, из которых впоследствии возникло знаменитое «Серапионово братство»: Михаил Слонимский, Лев Лунц, Владимир Познер, Илья Груздев, Елизавета Полонская и работник угрозыска Михаил Зощенко.

«…их можно было принять за лунатиков, одержимых литературой как манией, —  пишет Чуковский. — Их жаркие литературные споры могли со стороны показаться безумными. Время стояло суровое: голод, холод, гражданская война, сыпной тиф, «испанка» и другие болезни. К осени четверо наших лучших студентов погибли — кто в боях с Колчаком, кто — на койках заразных бараков. Нужна была поистине сумасшедшая вера в литературу, в поэзию, в великую ценность словесного творчества, чтобы, несмотря ни на что, в таком мучительно-тяжелом быту исподволь готовиться к литературному подвигу».

«Нелюдимый, хмурый… — вспоминает о Зощенко Чуковский и удивляется: — Странно было видеть, что этой дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделен такой печальный человек».