"КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём! |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » "КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём! » Дом, семья и развлечения. » Стихи
Стихи
Любопытно, что рифма как таковая, появилась лишь в 12 веке.
А до этого существовал лишь размер. Античная поэзия рифмы не знала.
В 2000-м году, решением 30-й сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО 21 марта объявлен Всемирным днём поэзии.
Первый Всемирный день поэзии прошёл в Париже, где находится штаб-квартира ЮНЕСКО.
Булат Окуджава
Упрямо я твержу с давнишних пор:
Меня воспитывал арбатский двор,
Все в нем, от подлого до золотого.
А если иногда я кружева
Накручиваю на свои слова,
Так это от любви. Что в том дурного?
На фоне непросохшего белья
Руины человечьего жилья,
Крутые плечи дворника Алима...
В Дорогомилово из тьмы Кремля,
Усы прокуренные шевеля,
Мой соплеменник пролетает мимо.
Он маленький, немытый и рябой
И выглядит растерянным и пьющим,
Но суть его - пространство и разбой
В кровавой драке прошлого с грядущим.
Его клевреты топчутся в крови...
Так где же почва для твоей любви? -
Вы спросите с сомненьем, вам присущим.
Что мне сказать? Я только лишь пророс.
Еще далече до военных гроз.
Еще загадкой манит подворотня.
Еще я жизнь сверяю по двору
И не подозреваю, что умру,
Как в том не сомневаюсь я сегодня.
Что мне сказать? Еще люблю свой двор,
Его убогость и его простор,
И аромат грошового обеда.
И льну душой к заветному Кремлю,
И усача кремлевского люблю,
И самого себя люблю за это.
Он там сидит, изогнутый в дугу,
И глину разминает на кругу,
И проволочку тянет для основы.
Он лепит, обстоятелен и тих,
Меня, надежды, сверстников моих,
Отечество... И мы на все готовы.
Что мне сказать? На все готов я был.
Мой страшный век меня почти добил,
Но речь не обо мне - она о сыне.
И этот век не менее жесток,
А между тем насмешлив мой сынок:
Его не облапошить на мякине.
Еще он, правда, тоже хил и слаб,
Но он страдалец, а не гордый раб,
Небезопасен и небезоружен...
А глина ведь не вечный матерьял,
И то, что я когда-то потерял,
Он в воздухе арбатском обнаружил.
1980
В августе
Есть в тихом августе, мечтательном и кротком,
Такая мягкая, певучая печаль,
Что жаль минувшего, мелькнувшего в коротком,
Что сердце просится: «к забвению причаль».
Мне вспоминаются, туманны и бессвязны,
Обрывки августов, их встречи, их уход…
И для души моей они однообразны,
Как скалам озера — проплывший пароход…
© Игорь Северянин
Борис Пастернак «Давай ронять слова...»
Мой друг, ты спросишь, кто велит,
Чтоб жглась юродивого речь?
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.
Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.
Кто иглы заслезил
И хлынул через жерди
На ноты, к этажерке
Сквозь шлюзы жалюзи.
Кто коврик за дверьми
Рябиной иссурьмил,
Рядном сквозных, красивых,
Трепещущих курсивов.
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружён в отделку
Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За тёской алебастра?
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей?
Ты спросишь, кто велит?
- Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, - подробна.
Арсений Тарковский
«Мне в чёрный день приснится...»
Мне в чёрный день приснится
Высокая звезда,
Глубокая криница,
Студёная вода
И крестики сирени
В росе у самых глаз.
Но больше нет ступени -
И тени спрячут нас.
И если вышли двое
На волю из тюрьмы,
То это мы с тобою,
Одни на свете мы,
И мы уже не дети,
И разве я не прав,
Когда всего на свете
Светлее твой рукав.
Что с нами ни случится,
В мой самый чёрный день,
Мне в чёрный день приснится
Криница и сирень,
И тонкое колечко,
И твой простой наряд,
И на мосту за речкой
Колёса простучат.
На свете всё проходит,
И даже эта ночь
Проходит и уводит
Тебя из сада прочь.
И разве в нашей власти
Вернуть свою зарю?
На собственное счастье
Я как слепой смотрю.
Стучат. Кто там? - Мария. -
Отворишь дверь. - Кто там? -
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам,
Их поступь тяжелее,
И руки у живых
Грубее и теплее
Незримых рук твоих.
- Где ты была? - Ответа
Не слышу на вопрос.
Быть может, сон мой - это
Невнятный стук колёс
Там, на мосту, за речкой,
Где светится звезда,
И кануло колечко
В криницу навсегда.
1952
Кипит уж чайник! Столик накрывайте
И пряники несите в летний сад,
Душистый чай по чашкам разливайте!
На блюдцах – утра нежный мармелад.
Звените ложками, размешивая сахар,
Болтайте иль читайте вслух стихи!
За столик наш присядет сам Архангел,
Бросая в чай ромашек лепестки.
Сегодня воскресенье – милый праздник.
Встречайте Утро,
Солнце,
Жизни Свет!..
Пыхтит, сопит, поёт горячий чайник
И радостям его предела нет!
Элен Никонова
Вертоград моей сестры...
Вертоград моей сестры,
Вертоград уединенный;
Чистый ключ у ней с горы
Не бежит запечатленный.
У меня плоды блестят
Наливные, золотые;
У меня бегут, шумят
Воды чистые, живые.
Нард, алой и киннамон
Благовонием богаты:
Лишь повеет аквилон,
И закаплют ароматы.
Автор: А. С. Пушкин
Вертоград (устар.) — сад или виноградник.
Вертоградарь — садовник.
«Фонтан» Афанасий Фет
Ночь и я, мы оба дышим,
Цветом липы воздух пьян,
И, безмолвные, мы слышим,
Что, струей своей колышим,
Напевает нам фонтан.
— Я, и кровь, и мысль, и тело —
Мы послушные рабы:
До известного предела
Все возносимся мы смело
Под давлением судьбы.
Мысль несется, сердце бьется.,
Мгле мерцаньем не помочь;
К сердцу кровь опять вернется,
В водоем мой луч прольется,
И заря потушит ночь.
В произведении, созданном летом 1891 г., необычное наполнение приобретает лирическое «мы», от лица которого моделируется художественное пространство. «Ночь и я» — одинаково «безмолвные», спокойные и неторопливые участники летней сцены. Их окутывает пьянящий аромат цветущей липы, ставший яркой обонятельной приметой наступившего тепла.
Образ, давший заглавие стихотворению, не только оживлен, но и наделен даром речи. Герой и окружающая его гармоничная картина ночи слушают мудрую «песню» фонтана, которая занимает два из трех пятистиший.
Одушевленный персонаж напоминает о пределах познания и конечности земного бытия, обозначая общей формулой «послушные рабы» и потоки воды, и человеческие устремления. Аллегорический смысл речи уподобляет мысли и эмоции водяной струе, поданной под давлением. Какими бы грандиозными ни были желания и планы, всему суждено влиться в естественный круговорот, заданный божественным началом.
Лирический субъект «Фонтана» осознает драматизм земного существования, но не обостряет его до трагических нот. Произведение, появившееся примерно за полтора года до кончины поэта, подводит философский итог его творческим исканиям. Принять гармоничные законы природы, вписать в ее вечный цикл развитие человеческого общества — такова суть поэтического завещания Фета.
Метафора, ассоциирующая жизнь с бурлящими струями фонтана, организует аллегорический план и определяет особенности идейного содержания стихотворения. Важная роль отведена и олицетворениям: образ ночи, способной дышать, слышать и ощущать липовый аромат, придает поэтическому пространству динамичность и выразительность.
Спокойные интонации, оттененные светлой грустью, поддерживаются на уровне стиля. В его основе — приемы аллитерации и плавное движение, заданное при помощи четырехстопной хореической строки.
Аллегорическую картину, в центр которой помещен фонтан, за полвека до появления фетовского текста создал Тютчев. Его лирического героя привлекли не звуки, а зрительное великолепие «облака живого» из «огнецветной» водяной пыли. Детализованный, насыщенный яркими метафорами художественный мир тютчевского творения скрывает в себе трагическое содержание. Крушение надежд и желаний связано с мотивом высшего суда, грозного и неумолимого. Его атрибутом выступает карающая рука, обозначенная сложным эпитетом «незримо-роковая».
«Я тебе ничего не скажу»
Афанасий Фет
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
Поздняя лирика Фета характеризуется образностью и романтичностью, однако имеет одну отличительную особенность – в ней присутствует грусть человека, который, пройдя большой и сложный жизненный путь, переосмысливает ценности. Судьбу поэта сложно назвать счастливой. Являясь сыном дармштадского судьи Иоганна Фета, он родился в России, куда его мать бежала с помещиком Афанасием Шеншиным. Мальчик был усыновлен, однако после смерти отчима выяснилось, что сделано это было незаконно, и подросток лишился не только дворянского титула, но и огромного состояния. Кроме этого, родной отец поэта вычеркнул его из завещания, лишив средств к существованию.
В итоге, когда молодой Афанасий Фет знакомится со своей дальней родственницей Марией Лазич и влюбляется в девушку, их роман заканчивается расставанием. Поэт не хочет жить в нищете, поэтому отказывается жениться на Марии, приданое которой, по его понятиям, весьма скромное. В отместку судьба наносит Фету жестокий удар: через несколько дней после разрыва с возлюбленным Мария Лазич погибает во время пожара.
Долгие годы, посвященные достижению финансового благополучия, Афанасий Фет старается не вспоминать в той, в которую был так безоглядно влюблен. Он даже женится на купеческой дочери Марии Боткиной, чем значительно увеличивает свой капитал. И лишь в последние годы жизни поэт осознает, что ради материального благополучия отказался от самого ценного дара, который только может получить человек от судьбы. Он предал свою возлюбленную и, тем самым, обрек себя до конца дней на страдания и одиночество.
Было бы ошибочно утверждать, что семейная жизнь поэта сложилась несчастливо. Мария Боткина буквально боготворила своего мужа и была ему не только заботливой женой, но и верной помощницей. Афанасий Фет очень ценил преданность супруги, однако не мог с собой ничего поделать – память постоянно рисовала в воображении образ той, другой Марии, с которой он мог быть по-настоящему счастлив. О своих душевных переживаниях поэт никому не рассказывал, лишь время от времени доверял их бумаге. Одним из многочисленных произведений, которые он посвятил одновременно и Марии Лазич, и собственной жене, является стихотворение «Я тебе ничего не скажу», созданное в 1885 году. К этому времени Фет уже смертельно болен, и прекрасно осознает, что жить ему осталось совсем немного. Поэтому в своей лирике он словно бы пытается искупить вину перед погибшей возлюбленной, вновь и вновь признаваясь ей в своих чувствах. Но при этом автор понимает, что его законной супруге совсем необязательно знать о том, что именно происходит в его душе. Эта кроткая и терпеливая женщина не заслуживает того, чтобы страдать. Поэтому поэт уверяет и ее и себя в том, что все хорошо, однако в стихотворении указывает: «Я тебе ничего не скажу, и тебя не встревожу ничуть». Эта фраза означает лишь то, что он не готов раскрыть перед супругой свое сердце, и спустя почти 30 лет совместной жизни признаться ей в том, что все эти годы любил другую.
Автор строго хранит свою тайну и ведет вполне обычный для состоятельного помещика образ жизни. Однако ночью он предается мечтам и воспоминаниям, которые сравнивает с ароматом цветов. «Раскрываются тихо листы, и я слышу, как сердце поет», — делится своими впечатлениями Афанасий Фет. Его любовь – призрачна и эфемерна, однако именно она дает автору ощущение полноты жизни. «И в больную, усталую грудь веет влагой ночной… я дрожу», — отмечает поэт, осознавая, что именно в такие моменты бывает по-настоящему счастлив. Однако свой секрет он намерен унести в могилу, не учтя лишь тот факт, что Мария Боткина давно в курсе неудавшегося юношеского романа своего мужа, она жалеет Афанасия Фета и готова потакать любым его капризам, лишь бы увидеть тень улыбки на лице человека, которого считает литературным гением.
Афанасий Фет
«В лунном сиянии»
Выйдем с тобой побродить
В лунном сиянии!
Долго ли душу томить
В темном молчании!
Пруд как блестящая сталь,
Травы в рыдании,
Мельница, речка и даль
В лунном сиянии.
Можно ль тужить и не жить
Нам в обаянии?
Выйдем тихонько бродить
В лунном сиянии!
Излюбленным временем суток для фетовского лирического героя становится безветренная ясная ночь. Безмятежно спящую природу озаряет сияние звезд и «лунного серпа», которое напоминает блеск серебра. Эпитетами, связанными с мягким холодным светом, наделяются различные детали пейзажа: травы и листва деревьев, прозрачный поток ручья, крыша дома. Герой, погруженный в очарование «серебром окаймленной» темноты, отправляется на прогулку или с нетерпением ждет свидания. Лунная ночь — пора для страстных признаний «безумного» влюбленного, момент, порождающий «воздушные стремления», невероятные мечты, и время прозрения, погружения в таинственную «бездну» неизведанной горней выси.
В рефрене, звучащем в поэтическом тексте 1885 г., побудительные интонации выражены при помощи глагола в повелительном наклонении. Лирический субъект, привлеченный переливающейся красотой неяркого света, приглашает на романтическую прогулку своего адресата. В роли последнего выступает возлюбленная — об этом свидетельствуют особенности идейно-образного наполнения фетовского художественного мира.
За рефреном следует замечание, проясняющее состояние души адресата. Параллельно мотиву прогулки возникает сюжетная линия, связанная с душевным дискомфортом, «томлением». По мысли героя, гулянье под луной поможет преодолеть внутренние тревогу и печаль.
Центральный катрен посвящен изображению пейзажной зарисовки. Ее привлекательный вид призван побудить милую к согласию, поэтому герой перечисляет, «нанизывает» природные реалии, будто набирает аргументацию в пользу своего предложения. Что может привлечь ночного созерцателя? Из близких объектов — пруд и травы в ночной росе, из отдаленных — панорама, которая охватывает мельницу, речку и общую перспективу. Доминанты, поданные крупным планом, обогащаются художественными тропами: спокойная вода сравнивается с «блестящей сталью», а метафорическая конструкция «в рыдании» не только указывает на обильную росу, но также служит для обозначения полноты чувств. В последнем из тропов визуальный образ и порожденные им впечатления сливаются воедино.
Риторический вопрос, открывающий финальный эпизод, возвращает лирическую ситуацию к теме душевной тоски, заявленной зачином. При помощи стилистической фигуры укрепляется мысль о несвоевременности и неуместности грусти на фоне великолепной зарисовки. Чтобы замкнуть композицию, поэт прибегает к испытанному способу — задействует рефрен, как в произведениях «Не отходи от меня…» или «Серенада».
Афанасий Фет
«Если радует утро тебя…»
Если радует утро тебя,
Если в пышную веришь примету, —
Хоть на время, на миг полюбя,
Подари эту розу поэту.
Хоть полюбишь кого, хоть снесешь
Не одну ты житейскую грозу, —
Но в стихе умиленном найдешь
Эту вечно душистую розу.
Не секрет, что поздняя лирика Афанасия Фета окрашена в мрачные тона и посвящена Марии Лазич – возлюбленной поэта, которая трагически погибла в юности. Тем не менее, среди произведений этого автора, в которых отчетливо прослеживается мотив самоубийства, можно встретить очень светлые и безмятежные стихи. Считается, что в последние годы жизни Фет страдал серьезным нервным расстройством, однако в минуты душевного равновесия ему хотелось жить и дышать полной грудью. Правда, с каждым месяцем такие моменты умиротворения наступали все реже и реже.
В один из них, зимой 1887 года, Фет написал стихотворение «Если радует утро тебя…». Кому именно оно посвящено, до сих пор неизвестно. Возможно, адресатом была супруга поэта, с которой его связывала нежная дружба. Именно по этой причине автор не претендует на любовь жены, к которой не испытывает ответных чувств, и воспринимает ее как хорошую знакомую, которая, тем не менее, живет в своем собственном мире. Впрочем, не исключено, что стихотворение могло быть посвящено любой другой женщине, включая личного секретаря Фета.
Ключевым образом этого произведения является роза, которую автор просит в подарок у своей невидимой собеседницы. При этом подразумевается, что вместе с цветком она отдаст поэту частичку своей души и немного любви. Это – та малость, в которой нуждается автор, чтобы почувствовать себя если и не счастливым, то хотя бы свободным от тех страданий и угрызений совести, которые он испытывает на протяжении последних десятилетий. Фет не претендует на то, чтобы завоевать сердце своей собеседницы. Ему достаточно лишь получить цветок в подарок, чтобы сохранить его для этой женщины в качестве талисмана и оберега. Именно по этой причине поэт отмечает, что в любой жизненной ситуации, что бы ни произошло с героиней его произведения, она всегда сможет найти в его стихах «эту вечно душистую розу» — символ счастья, грез, любви и мимолетной радости.
Почему именно таким образом автор решил оставить о себе память в душе таинственной незнакомки? Вероятно, Фет испытывает к этой женщине чувство вины и раскаяния, он боится повторения истории с Марией Лазич, считая себя виноватым в ее гибели. Поэтому поэту хочется хоть как-то поддержать свою собеседницу, подарить ей если и не надежду, то хотя бы теплые воспоминания о том периоде жизни, когда утро еще может радовать своей безыскусной красотой, а в сердце живет надежда на взаимную любовь.
Афанасий Фет
«Буря»
Свежеет ветер, меркнет ночь,
А море злей и злей бурлит,
И пена плещет на гранит —
То прянет, то отхлынет прочь.
Всё раздражительней бурун;
Его шипучая волна
Так тяжела и так плотна,
Как будто в берег бьет чугун.
Как будто бог морской сейчас,
Всесилен и неумолим,
Трезубцем пригрозя своим,
Готов воскликнуть: «Вот я вас!»
«Вечерние огни» — итоговый сборник Фета. Первое издание его увидело свет в 1883 году. Затем поэт опубликовал еще три выпуска. Последняя книга вышла за год до смерти Афанасия Афанасиевича. Знаменитый критик и философ Николай Страхов назвал «Вечерние огни» чистой поэзией. Он отметил, что примеси прозы нет ни в мыслях, ни в образах, ни в звуках. При этом широким массам современников Фета творчество его было не знакомо. Многие критики отзывались о произведениях поэта отрицательно, иногда даже используя откровенно издевательский тон. Главными врагами Афанасия Афанасьевича стали те, кто считал, что искусство непременно должно затрагивать проблемы общества, политики, помогать простому народу обрести лучшую жизнь. Естественно, Фет подобных мыслей не разделял. Большую часть его стихотворений можно отнести к «чистому искусству».
«Буря» — произведение из сборника «Вечерние огни», датированное 1854 годом. Оно входит в небольшой цикл «Море», состоящий из тринадцати стихотворений. Многие из них написаны под впечатлением от путешествия в Италию. Главная отличительная особенность произведений цикла — их удивительная живописность. Стихотворения Фета имеют полное право называться маринами в том значении слова, в котором употребляют его по отношению к художникам. Ключевой герой цикла — море, а не человек. Восемь стихотворений — это чистые пейзажи. К ним относится и «Буря». Ему предшествует «На корабле», в котором даются философские рассуждения лирического героя на тему жизни и смерти. Душой он возносится ввысь, стремится к вечности. В этом контексте «Буря» — своеобразное возвращение назад, спуск с небес на землю. Стихотворение начинается с двух предложений, настраивающих читателей на описание умиротворенного пейзажа. Уже во второй строке ситуация кардинально меняется. Фет переходит к изображению бушующей стихии. Элементы пейзажа он наделяет человеческими чертами: злое море, раздражительный бурун. Очень точно подобраны поэтом глаголы: пена плещет, ветер свежеет. В финале стихотворения возникает образ морского бога — всесильного и неумолимого. Здесь имеется в виду либо древнегреческий Посейдон, либо древнеримский Нептун.
За «Бурей» следует произведение «После бури», в котором Фет рисует перед читателями картину успокоения и отдыха природы, наступления в ней равновесия и гармонии, пробуждения всего сущего.
Афанасий Фет
«О нет, не стану звать утраченную радость…»
О нет, не стану звать утраченную радость,
Напрасно горячить скудеющую кровь;
Не стану кликать вновь забывчивую младость
И спутницу ее безумную любовь.
Без ропота иду навстречу вечной власти,
Молитву затвердя горячую одну:
Пусть тот осенний ветр мои погасит страсти,
Что каждый день с чела роняет седину.
Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной
От голубых холмов бежит немая степь,
Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.
Быть может — вечно вдаль с надеждой смотрят очи!
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз.
Там наконец я всё, чего душа алкала,
Ждала, надеялась, на склоне лет найду
И с лона тихого земного идеала
На лоно вечности с улыбкой перейду.
В концепцию художественного пространства усадьбы, разработанную фетовской лирикой, включен образ «доброго, старого сада». Уютный, обихоженный человеческими руками уголок природы становится сценой для романтических свиданий, наблюдений за естественными трансформациями окружающего мира и внезапных философских открытий. «Знакомые места», к числу которых прежде всего относится липовая аллея, хранят память о далеких детстве и юности. Сюда возвращается уставший и постаревший герой, сравнивающий себя с блудным сыном.
В стихотворении 1857 г. сквозной образ получает новую трактовку, осмысливаясь в контексте мотивного комплекса грезы, также характерного для фетовской поэтики. Развернутой картине цветущего мира предшествует эмоциональная речь лирического «я», насыщенная полемическими интонациями. Кажется, что она обращена к насмешливым юношам из текста «Кричат перепела, трещат коростели…», которые провожают ироническими улыбками странноватого старика.
Бурлящие кровь радости «забывчивой младости» и «безумной любви» — удел молодого поколения. Отдалившись от земных страстей, лирический субъект смирился с конечностью собственного существования и намерен «без ропота» повиноваться «вечной власти». Однако у него имеется заветное желание, именуемое «молитвой горячей». О каких благах просит герой? Основная часть поэтического текста моделирует условия, которые обеспечили бы идеальный исход земного пути лирического «я».
Изложение способа гармоничного прощания с жизнью начинается с уступок. Молящийся повторяет, что готов расстаться с увлечениями молодости. Он расценивает грядущую смерть не как трагедию, а как освобождение утомленной «души больной», которую подобно цепи удерживает бренное тело.
Наконец лирический субъект переходит к описанию сокровенной цели. Ей становится прекрасная картина: цветочный «убор» яблонь и слив, дремлющая над рекой ива, жужжащие пчелы, почти неподвижная воздушная тучка. В перспективе виднеются легкая дымка «голубых холмов» и безмолвная степь. Живописный пейзаж, основанный на земных деталях, отсылает к архетипическому образу райского сада.
Герой надеется, что в эдемском спокойствии его душа обретет друзей, искренних и чутких. Сравнения с месяцем и вдохновенными песнями муз иллюстрируют положительные качества участников дружеского союза.
Финальный катрен обобщает сказанное. Характеризуя новый статус души, поэт обращается к нейтральной лексеме «переход», применяя ее вместо «смерть», которая наделена яркой отрицательной семантикой.
Афанасий Фет
«Италия»
Италия, ты сердцу солгала!
Как долго я в душе тебя лелеял, —
Но не такой душа тебя нашла,
И не родным мне воздух твой повеял.
В твоих степях любимый образ мой
Не мог, опять воскреснувши, не вырость;
Сын севера, люблю я шум лесной
И зелени растительную сырость.
Твоих сынов паденье и позор
И нищету увидя, содрогаюсь;
Но иногда, суровый приговор
Забыв, опять с тобою примиряюсь.
В углах садов и старческих руин
Нередко жар я чувствую мгновенный
И слушаю — и кажется, один
Я слышу гимн Сивиллы вдохновенной.
В подобный миг чужие небеса
Неведомой мне в душу веют силой,
И я люблю, увядшая краса,
Твой долгий взор, надменный и унылый.
И ящериц, мелькающих кругом,
и негу их на нестерпимом зное,
И страстного кумира под плющом
Раскидистым увечье вековое.
В 1856 году Афанасий Фет женился на Марии Боткиной, девушки из весьма зажиточной купеческой семьи. В качестве свадебного подарка молодые решили отправиться в заграничное путешествие и побывали во многих европейских странах, которые так мечтал увидеть поэт. Сам Фет в юности учился в Германии, однако об этой стране, которая являлась родиной его предков, у молодого человека остались весьма противоречивые впечатления. А вот об Италии, с которой поэт был знаком лишь по многочисленным литературным произведениям, ему из-за отсутствия средств приходилось лишь мечтать. После удачной женитьбы финансовое положение Фета значительно улучшилось, и теперь он мог позволить себе практически все, что пожелает. Поэтому неудивительно, что он решил посетить страну своей мечты, и результатом зарубежной поездки стало стихотворение «Италия», созданное в 1857 году.
С первых строк автор указывает на то, что он разочарован этим путешествием. Страна, которую он так долго рисовал в своем воображении, оказалась совсем иной. Фет обманулся в своих надеждах, с горечью констатируя: «Италия, ты сердцу солгала!». Поэт мысленно уже успел сродниться с этой солнечной и, как ему казалось, гостеприимной страной, но вынужден признать, что «не родным мне воздух твой повеял». Далее поэт признается, что себя он ощущает сыном севера, и ему намного милее рощи и дубравы, нежели опаленные солнцем морские берега. Однако больше всего поэта угнетает образ жизни людей этой далекой страны. «Твоих сынов паденье и позор и нищету увидя, содрогаюсь», — отмечает Фет. Тем не менее, его давние мечты и фантазии все же воплощаются в жизнь, и это несколько примиряет автора с неприглядной действительностью. В частности, он видит руины древних храмов и дворцов, в которых когда-то жили свободные граждане Римской империи. От этих развалин веет каким-то жаром, и Фет чувствует, что он словно бы совершает путешествие в далекое прошлое, открывая для себя совершенно иной мир и признаваясь: «Я слышу гимн Сивиллы вдохновенной». Но подобные видения кратки и расплывчаты, а о героическом прошлом этой страны свидетельствуют лишь полуразрушенные статуи, ставшие убежищем для многочисленных ящериц. Тоска и запустение напоминают Фету о том, что жизнь весьма иллюзорна, и фантазии очень редко совпадают с печальной действительностью. Однако поэту горько от того, что его хрустальная мечта оказалась фальшивкой, и сказочный мир, нарисованный в воображении, рассыпался на мелки осколки.
Афанасий Фет
«Цветы»
С полей несется голос стада,
В кустах малиновки звенят,
И с побелевших яблонь сада
Струится сладкий аромат.
Цветы глядят с тоской влюбленной,
Безгрешно чисты, как весна,
Роняя с пылью благовонной
Плодов румяных семена.
Сестра цветов, подруга розы,
Очами в очи мне взгляни,
Навей живительные грезы
И в сердце песню зарони.
Афанасий Фет – один из немногих русских поэтов, который умел не только видеть прекрасное, но и создавать своими стихами определенное настроение. Он мог остановиться возле окна и через несколько мгновений настолько точно передать то, что увидел, что у поклонников его творчества появлялось ощущение, будто бы они сами видели то, о чем написал поэт.
Среди творческого наследия Афанасия Фета можно найти много произведений, которые безыскусны в своей простоте и при этом не лишены гармонии. Такие стихи относятся к раннему периоду литературной деятельности Фета, когда он переживал огромный духовный подъем и был уверен, что ели добьется поставленных целей, то станет самым счастливым человеком на свете. Одним из них является произведение «Цветы», написанное в 1858 году.
Уже в первом четверостишии поэт очень изящно воссоздает картину весеннего дня, когда «с побелевших яблонь сада струится сладкий аромат». Сельская жизнь идет своим чередом, и вот уже пастух гонит с луга домой стадо коров, а в кустах услаждает своим пением окружающих хрупкая малиновка. На весь это мир, наполненный всевозможными звуками и ароматами, «цветы глядят с тоской влюбленной». Фет прекрасно знает, что их век слишком короткий. Поэтому людям остается лишь наслаждаться легким ароматом садовых красавиц-роз или же восхищаться чистотой ромашек, затерявшихся в придорожном бурьяне. Однако пройдет совсем немного времени, и нежные цветочные лепестки пожухнут, а в почву упадут «плодов румяных семена», которым лишь через год удастся превратиться в благоухающие цветы.
Фет не просто восхищается окружающим миром, но и видит четкую взаимосвязь между различными явлениями. Поэтому он проводит невидимую параллель между цветами и женщинами, считая их сестрами. Обращаясь к одной из них, он просит ее: «Очами в очи мне взгляни, навей живительные грезы и в сердце песню зарони». Эти слова адресованы супруге поэта Марии Боткиной, к которой Фет не испытывает глубоких чувств. Однако поэт уверен, что сможет переломить ситуацию и обрести счастье с женщиной, которую не любит. Автор еще далек от понимания простой истины, которая откроется ему с годами, что женщинами, как и цветами, можно восхищаться до бесконечности долго. Но при этом лишь немногие из них вызывают подлинные чувства и заставляют сердце биться сильнее, забывая обо всем том, что еще недавно казалось важным и первостепенным.
Наум Коржавин -
Памяти Герцена или Баллада об историческом недосыпе
Любовь к Добру сынам дворян жгла сердце в снах,
А Герцен спал, не ведая про зло...
Но декабристы разбудили Герцена.
Он недоспал. Отсюда все пошло.
И, ошалев от их поступка дерзкого,
Он поднял страшный на весь мир трезвон.
Чем разбудил случайно Чернышевского,
Не зная сам, что этим сделал он.
А тот со сна, имея нервы слабые,
Стал к топору Россию призывать,-
Чем потревожил крепкий сон Желябова,
А тот Перовской не дал всласть поспать.
И захотелось тут же с кем-то драться им,
Идти в народ и не страшиться дыб.
Так родилась в России конспирация:
Большое дело - долгий недосып.
Был царь убит, но мир не зажил заново.
Желябов пал, уснул несладким сном.
Но перед этим побудил Плеханова,
Чтоб тот пошел совсем другим путем.
Все обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт...
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?
На тот вопрос ответа нету точного.
Который год мы ищем зря его...
Три составные части - три источника
Не проясняют здесь нам ничего.
Он стал искать виновных - да найдутся ли?-
И будучи спросонья страшно зол,
Он сразу всем устроил революцию,
Чтоб ни один от кары не ушел.
И с песней шли к Голгофам под знаменами
Отцы за ним,- как в сладкое житье...
Пусть нам простятся морды полусонные,
Мы дети тех, кто не доспал свое.
Мы спать хотим... И никуда не деться нам
От жажды сна и жажды всех судить...
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..
Нельзя в России никого будить.
1969
Полянская Екатерина Владимировна родилась в 1967 г. Окончила СПбГМУ им. И.П.Павлова, работает травматологом-ортопедом в Российском НИИ травматологии и ортопедии. Член Союза писателей России с 2002 г. Печаталась в журналах “Нева”, “День и ночь”, “Наш современник”, “Питер-book”. Лауреат конкурса “Пушкинская лира”, Нью-Йорк, 2001 г. Лауреат премии им. А.А.Ахматовой, 2005 г. Лауреат конкурса им. Н.Гумилева, 2005 г. Автор трех стихотворных сборников (“Бубенцы”, 1998, “Жизни неотбеленная нить”, 2001, “Геометрия свободы”, 2004). Переведена на польский, болгарский, японский и английский языки.
* * *
Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей,
И чухонских болот, пустырей обреченного града
Ничего не страшись. О сиротстве своём не жалей.
Ни о чём не жалей. Ни пощады не жди, ни награды.
Нас никто не обязан любить. Нам никто ничего
В холодеющем мире, конечно, не должен. И всё же,
Не печалься, душа. Не сбивайся с пути своего,
Беспокойным огнём ледяную пустыню тревожа,
Согревая пространство собою всему вопреки,
Предпочтя бесконечность свободы – законам и срокам,
На крыло поднимаясь над гладью последней реки,
Раскаляясь любовью в полёте слепом и высоком.
* * *
Лошадь идёт по дорожке притихшего парка,
Листья летят и щекочут ей чуткую спину...
В еле заметную ниточку первая Парка
Молча вплетает осеннюю паутину.
Вся бесприютность, потерянность нашего рая
Сжата в коричневых завязях будущих почек...
Лошадь идёт по дорожке. И Парка вторая
Нить измеряет и сматывает в клубочек.
Время дрожит светотенью, и всё-таки длится
Так осязаемо-плотно и неуловимо...
Лошадь идёт по дорожке. И третья сестрица
Лязгает сталью.
И снова – сослепу – мимо.
* * *
... и Цинциннат пошёл среди пыли и падающих
вещей... направляясь в ту сторону, где, судя по голосам,
стояли существа, подобные ему.
В. Набоков «Приглашение на казнь»
Как ты нелеп в своём мученическом венце!..
Нужно было тренировать почаще
Общее выражение на лице,
Притворяться призрачным, ненастоящим.
Шаг с тропы – и проваливается нога,
Чья-то плоская шутка – мороз по коже.
Каждое утро – вылазка в стан врага.
Вечером жив – и слава тебе, Боже!
Осторожнее! Ведь и сейчас, может быть,
Жестом, взглядом ты выдаёшь невольно
То, что ты действительно можешь любить,
То, что тебе в самом деле бывает больно.
Вещи твои перетряхивают, спеша.
Что тебе нужно? – Ботинки, штаны, рубаха...
Это вот спрячь подальше – это душа,
Даже когда она сжата в комок от страха.
Над головами - жирно плывущий звук:
Благороднейшие господа и дамы!
Спонсор казни – салон ритуальных услуг!
Эксклюзивное право размещенья рекламы!
И неизвестно, в самый последний миг
Сгинут ли эта площадь, вывеска чайной,
Плаха, топор, толпы истеричный вскрик –
Весь балаган, куда ты попал случайно.
* * *
Я люблю тебя, жизнь...
К. Ваншенкин
Если б я родилась, скажем, в благообразной Германии,
Там, где всё аккуратно – коровы, дома, лопухи,
То любила бы пиво, копила бы деньги и знания,
Уважала законы и вряд ли писала стихи.
Если б я родилась в легкомысленно-женственной Франции,
Там, где так хороши и любовь, и вино, и духи,
То изящно флиртуя, я век не сходила б с дистанции -
Заводила романы и вряд ли писала стихи.
Если б я родилась в золотистой, певучей Италии,
Там, где небо смеётся, а солнце - сжигает грехи,
Там, где зреют лимоны, растёт виноград и так далее,
Я бы пела, как птичка, но вряд ли писала стихи.
Но живу я в России, с глазуньей дар Божий не путаю,
Чтоб в ночи не замёрзнуть, полешки последние жгу,
И люблю непонятно за что эту горькую, лютую,
Неуютную жизнь. И стихи не писать – не могу.
* * *
Полянская Екатерина Владимировна
* * *
Памяти Д.С.
А жизнь – была. На даче в Озерках
Играли в бадминтон, чаи гоняли.
И смерть, казалось, вовсе отменяли
Улыбка, взмах руки, ракетки взмах.
А жизнь – была. Под выстрелом в упор
Чирикала себе беспечной птичкой.
Ломались копья, спички и привычки,
Летел воланчик за чужой забор.
Водой сбегая с лопасти весла,
Сухим песком сквозь пальцы протекая,
Нелепая, такая и сякая,
Она – была. О Господи, – была!
Полянская Екатерина Владимировна
* * *
НАСТАВЛЕНИЕ СЫНУ
Не копи барахла.
Ты немного удержишь в руке.
От погони, к тому же,
вернее уйдёшь налегке.
И запомни ещё то, что я повторяла не раз:
Ни одна из вещей никогда
не заплачет о нас.
Одевайся лишь в чистое –
мы ведь не знаем с тобой,
И не знает никто,
когда примет последний свой бой.
В Бога веруй, и кланяйся только
Ему одному.
У людей не проси.
Подрастёшь – сам поймёшь, почему.
Если надо – дерись до конца.
Но лежачих не бей.
Уважай всех крылатых –
ворон, воробьёв, голубей.
И зверей уважай –
помни, что и у них есть душа,
И всегда за душой –
что у них, что у нас – ни гроша.
И ещё: если сможешь,
стихом никогда не греши –
Всё в бумагу уходит.
Очнёшься, вокруг – ни души.
Лучше просто живи,
не жалея ни сил, ни огня…
По родительским дням поминай,
если вспомнишь, – меня.
* * *
Александр Пушкин
«19 октября 1825»
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.
Скоро белые метели снег поднимут от земли...
Скоро белые метели
Снег поднимут от земли.
Улетают, улетели,
Улетели журавли.
Не слыхать кукушки в роще,
И скворечник опустел.
Аист крыльями полощет-
Улетает, улетел!
Лист качается узорный
В синей луже на воде.
Ходит грач с грачихой черной
В огороде по гряде.
Осыпаясь, пожелтели
Солнца редкие лучи.
Улетают, улетели,
Улетели и грачи.
Е. Благинина
Вы здесь » "КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём! » Дом, семья и развлечения. » Стихи