"КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Содружество Султаны

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Содружество Султаны
http://s2.uploads.ru/t/gALeD.jpg

Серия: Мемуары принцессы
Автор: Джин П. Сэссон
Название: Содружество Султаны
Издательство: Амфора
Год: 2008

Страниц: 368
Тираж: 5000 экз.

Перевод книги: Н. В. Зонина
Язык: Русский

Хотя принцесса Султана далеко не идеальна и ей не чужды человеческие слабости, она продолжает свой мужественный «крестовый поход» против бесправного положения женщин в Саудовской Аравии, а также во всем мире. Приятного Вам чтения.

Все материалы взяты из открытых источников и представлены исключительно в ознакомительных целях. Все права на книгу Содружество Султаны принадлежат автору Джин П. Сэссон и издательствам.

0

2

Нашей бесценной Кейли

посвящается

«Содружество Султаны» — это правдивая история.

Ради личной безопасности людей, упомянутых в данной книге, их имена и ряд описанных событий немного изменены.

Представляя на суд читателя эту книгу, ни принцесса, ни автор никоим образом не ставили своей целью преуменьшить значение и ценность религии ислам.

Автор выражает особую благодарность тем замечательным людям, без помощи которых невозможно было бы продолжить повествование об удивительной и в то же время чрезвычайно драматичной жизни необыкновенной принцессы.

Предисловие
7 сентября 1978 года я поехала в Саудовскую Аравию, думая пожить и поработать в этом королевстве пару лет, однако осталась в Эр-Рияде, столице государства, расположенного в пустыне, до 1991 года.

В 1983 году я познакомилась с Султаной, принцессой правящей королевской династии Аль Саудов. С той самой минуты я не перестаю восхищаться этой удивительной женщиной.

Четыре года я проработала в Медицинско-исследовательском центре имени короля Фейсалы. За это время я познакомилась почти со всеми членами многочисленного королевского семейства Аль Саудов и сделала для себя печальное открытие — в основном все они страшно избалованы и эгоцентричны. Для большинства из них, кроме их высокородного положения и сопутствующего ему блеска, ничего в мире больше не существует.

Однако Султана оказалась совершенно другой.

Султана тогда была молодой и красивой: темные волосы ниспадали на плечи, а глаза светились любопытством. Она часто заливалась непринужденным смехом. От Султаны, облаченной в богатые одежды и невероятные драгоценности, невозможно было отвести глаз.

Но за ее внешним очарованием я не ожидала найти ничего, кроме проявления черт еще одной принцессы из тех, что я уже встречала. Но, к моему удивлению и радости, я обнаружила, что Султана была женщиной с независимыми взглядами, страстно желавшей изменить жизнь женщин в Саудовской Аравии. Несмотря на то что принадлежность к несметно богатой правящей династии Саудовской Аравии с рождения обеспечила ей всевозможные привилегии, она не боялась открыто протестовать против традиций и обычаев своей страны, когда дело касалось положения женщин.

По мере того как крепла наша дружба, передо мной раскрывалась женщина с сильной волей и стойким характером. И хотя зачастую на ее суждения и поведение накладывает отпечаток страстность ее натуры, которая порой приводит к эмоциональным взрывам, более свойственным детям, чем взрослым, ей это легко прощаешь, так как Султана удивительно отзывчива, внимательна и добра, когда дело касается положения других женщин. Услышав о любом акте несправедливости по отношению к какой-нибудь представительнице женского пола, она тут же бросалась на ее защиту, вообще не думая об опасности, которой подвергает себя.

Когда-то Султана призналась мне, что много и давно размышляет над тем, как бы донести рассказы о трагической доле саудовских женщин до сведения людей во всем мире, но она никогда не могла позволить себе это сделать из страха подвергнуть опасности свою семью и себя лично. Я вызвалась помочь ей реализовать эту идею.

Итак, чтобы сохранить анонимность принцессы, я стала ее голосом.

Из книги «Мемуары принцессы» мир впервые узнал о жизни Султаны: она росла нежеланным ребенком в семье жестокого человека в немилосердном обществе, где женщины — никчемные существа. Любимая сестра Султаны Сара была выдана замуж против ее воли за человека, который был гораздо старше ее и которого она вообще не знала и не любила. Сразу после свадьбы Сара подверглась чудовищному сексуальному насилию со стороны мужа. И только после того, как она совершила попытку самоубийства, отец разрешил ей вернуться домой.

Несчастливое детство самой Султаны взрастило в ней дух противления, вырвавшийся наружу в подростковом возрасте. Но вскоре жизнь самым жестоким образом показала ей, что протест против этого беспощадного общества может привести к страшным последствиям: один из ее друзей был казнен по приказу ее отца, будучи обвинен в порочной сексуальной связи.

Когда ей исполнилось шестнадцать лет, отец объявил Султане, что выбрал ей в мужья ее двоюродного брата Карима. Обручение Султаны и Карима происходило иначе, чем это было принято в семье Аль Саудов, поскольку Карим попросил познакомить его с будущей женой и эта просьба была выполнена. С первой же их встречи Карим и Султана почувствовали друг к другу большую симпатию. Вскоре она переросла в любовь, так что их союз оказался союзом любви, в отличие от других браков в семье Аль Саудов.

Первые годы замужества принесли Султане тот покой, о котором она всегда мечтала. Небеса наградили ее и Карима сначала сыном Абдуллой, а затем двумя дочерьми Махой и Амани.

Во время первой войны в Персидском заливе 1991 года Султана и ее семья жили в Рияде. Принцесса была огорчена, что эта война не только не способствовала облегчению положения женщин в Саудовской Аравии, как она надеялась, но еще больше усугубила его. Султана сокрушалась, что по окончании войны «никаб стал еще плотнее, обнаженные лодыжки исчезли, а оковы стали еще крепче».

В книге «Дочери Султаны» мы с принцессой сообщили читателям, что ее самые близкие знают, что за образом принцессы в книге «Мемуары принцессы», ставшей бестселлером во многих странах, скрывается она, но это остается секретом для всех остальных членов королевского семейства.

Читатели также узнали, что, несмотря на упорную борьбу Султаны против статус-кво и невзирая на то что ее муж относительно просвещенный человек, ее дочери не избежали давления феодальных предрассудков, царящих в Саудовской Аравии, в отношении женщин.

Дочери Султаны по-своему отреагировали на те традиции семейства Аль Саудов, которые они унаследовали. Ее старшая дочь, Маха, возненавидела жизнь, на которую обречены женщины Саудовской Аравии, и по примеру матери восстала против угнетения женщин в стране. Это так серьезно отразилось на ее душевном состоянии, что она вынуждена была пройти курс психотерапевтического лечения в Лондоне и только после этого смогла вернуться в Саудовскую Аравию.

Реакция Амани, младшей дочери Султаны, вызвала еще большую тревогу у матери. Амани восприняла учение ислама со страшным фанатизмом. В то время как Султана выступает против вуали-никаб и абайи, Амани борется за их сохранение.

И вот в третий раз Султана попросила меня стать ее рупором. Хотя она по-прежнему ведет борьбу против бесправного положения женщин в Саудовской Аравии, повествуя миру о постоянных надругательствах над женщинами в ее стране — страшным и в то же время обыденным явлением, Султана расширила сферу своей деятельности: начала помогать угнетенным женщинам во всем мире. Она продолжает свой мужественный крестовый поход за реформу.

Хотя читатели увидят, что Султана далеко не идеальна и что ей не чужды человеческие слабости, они не усомнятся в ее искренности в вопросах борьбы за права женщин.
Как писательница и как подруга принцессы я с радостью рассказываю об этой необыкновенной женщине.

Вступление
МОЙ СОН
Несколько месяцев назад мне во сне явилась моя любимая мама. На маме была вышитая мантия ярко-красного цвета. Черные волосы ее были заплетены в косы с золотыми нитями. Лицо ее без единой морщинки сияло, лучистые глаза светились знанием и мудростью.

Она стояла под сверкающим зеленым деревом рядом с ручьем, струящим свои небесно-лазурные воды, — весь ее облик совершенно ослепил меня. Все вокруг нее утопало в ярких роскошных цветах.

Сердце мое бешено колотилось, когда я позвала ее:

— Мама!

Я протянула руки и в волнении бросилась к ней, но наткнулась на невидимый барьер, не позволявший мне приблизиться.

Мама смотрела на свою младшую дочь с любовью и печальным смирением.

Потом она заговорила. Хотя голос ее был звонким и приветливым, сама речь была строга:

— Султана, мое пребывание здесь омрачено твоими переживаниями, разочарованиями, проблемами, неудачами. — Она внимательно вглядывалась в мое лицо. — Дочь моя, когда ты в детстве бывала непокорной, мне часто приходилось пугать тебя, чтобы ты хорошо себя вела. Султана, я вижу, что и сейчас это не помешает.

Слезы хлынули из моих глаз от осознания того, сколько неприятностей я причиняла маме даже после того, как она попала в рай.

Я родилась принцессой в богатом королевстве, расположенном в пустыне, королевстве, в котором угнетение женщин все усиливается, и я не могла отрицать, что веду сумбурную жизнь.

Я закричала:

— Мама, ураганный ветер нес меня по жизни! Разве могла я жить иначе?

Она медленно покачала головой:

— Султана, даже в разгар жестокой битвы доброе сердце не изменяет себе.

Я вздрогнула.

Взгляд мамы потеплел.

— Но, дитя мое, я сейчас говорю совсем не об этом.

— О чем же? — поинтересовалась я.

— Султана, твоя жизнь похожа на жизнь беспечного фокусника, который распускает бесконечные шелковые ленты. С одной стороны, у тебя в жизни есть все, с другой — нет ничего. Дочка, та жизнь, которой ты живешь, не приносит тебе счастья.

Маме не удалось утешить меня, как она делала это раньше, и смысл ее слов ускользнул от меня.

И вдруг нежные лепестки цветов вокруг нее начали вянуть, а затем стало исчезать и лицо мамы.

— Мама! Пожалуйста, только не уходи! Останься! — закричала я.

Я уже с трудом могла различить ее бестелесный силуэт, но ясно слышала, как она сказала:

— Султана, ты умираешь от голода, сидя за праздничным столом. Дитя мое, забудь о себе и посвяти свою жизнь чему-нибудь более значительному.

Я очнулась ото сна с ощущением небывалой радости, однако загадочные слова мамы не оставляли меня в покое.

Как это ни грустно, но я должна признать, мама была права: жизнь, которую я вела, была абсолютно бессмысленной. Как-то я преисполнилась благородной идеей бороться за улучшение положения женщин в моей стране, хотя вскоре осознала свою полную беспомощность в противлении несокрушимой власти мужчин в Саудовской Аравии и впала в уныние. Однако пока женщин моей страны выдают замуж против их воли, жестоко с ними обращаются, насилуют с санкции закона и даже лишают жизни по прихоти их отцов, мужей и братьев согласно тому же закону, я должна отстаивать их права.

После того явления мамы во сне я получила новый импульс продолжать эту трудную борьбу, я увидела, что мне суждено сыграть в ней новую роль.

Но в тот момент я и представить не могла, куда меня заведет эта дорога.

Глава первая
СУДЬБА МУНИРЫ
«Где бы вы ни были, Аллах приведет вас всех, — поистине, Аллах над каждой вещью мощен!» Так что, исходя из этого постулата, ислам учит нас, что все в этой жизни предрешено и что судьба каждого определена Аллахом. В то время как этот фатализм порождает у многих мусульман смирение перед жизненными невзгодами, я всю жизнь борюсь с этой пессимистической инерцией и не могу согласиться, что трагическая жизнь многих саудовских женщин была предопределена волей Аллаха.

Поэтому, узнав, что в нашей семье снова может случиться трагедия, я поняла, что не смогу отнестись к этому с роковым непротивлением, поскольку дело касалось одной из моих племянниц, которой готовили страшную и унизительную долю.

Мы с семьей только что вернулись из Египта домой, в наш дворец в Рияде. Мой муж Карим и наш первый и единственный сын Абдулла находились в кабинете Карима. Амани, наша младшая дочь, гуляла в саду со своими любимыми собаками, а я и моя старшая дочь Маха сидели в гостиной.

Внезапно дверь распахнулась, и вбежала моя сестра Сара с тремя, из четырех, дочерьми — Фиделой, Нашвой и Сарой.

Я с улыбкой поднялась навстречу своей любимой сестре, но вдруг заметила выражение ужаса в глазах Сары. Она сжала мою руку, глядя на меня своими темными, полными отчаяния глазами. Сара попросила меня присесть и сообщила, что у нее ужасные новости.

— Сара, что случилось?

В мелодичном голосе Сары звучали горькие нотки:

— Султана, в ваше отсутствие Али договорился о замужестве Муниры. Через одиннадцать дней будет ее свадьба.

Маха так сжала мою руку, что ее ногти впились в мою ладонь.

— Мама, только не это!

Я отпрянула. Провела дрожащей рукой по лицу. Одна безжалостная мысль пульсировала у меня в голове: еще одна молодая женщина из нашей семьи будет выдана замуж против ее воли.

Мунира была старшей дочерью моего презренного брата Али. Она была прелестной, очень хрупкой девушкой, которая выглядела гораздо моложе своих лет. Мунира всегда была послушным ребенком, ее скромное поведение неизменно вызывало нашу всеобщую симпатию.

Мать Муниры, первая жена Али, Таммам, тоже королевских кровей, была двоюродной сестрой моего брата, на которой он женился много лет тому назад. Уже в то время Али хвастался, что женился на Таммам исключительно для того, чтобы удовлетворять свои сексуальные потребности, приезжая домой на каникулы из-за границы, где тогда учился. Он никогда не знал, что такое любовь и привязанность. И нетрудно было представить себе ужасную жизнь Таммам.

Ее выдали замуж, когда она была еще совсем ребенком, и у нее не было никакой возможности развиться эмоционально. Будучи уже зрелой женщиной, Таммам редко вступала в разговор, а когда все же заговаривала, голос ее бывал так тих, что нужно было наклоняться к ней, чтобы расслышать что-нибудь.

Через три года их брака Али взял себе вторую жену. Поскольку Таммам была очень покорной и исполнительной женой, наша старшая сестра Нура спросила Али, зачем же ему нужна вторая жена. Позже Нура рассказала нам, что, по словам Али, он больше не мог переносить несчастный вид Таммам. Его злило и раздражало то, что его молодая избранница превратилась в такую печальную жену. Он поведал, что с первого дня их брака ни разу не видел, чтобы она улыбалась.

0

3

Таммам родила Али троих детей: двух дочерей и сына. Дочери росли такими же безрадостными, как и их мать, в то время как сын являл собой полную копию отца и был таким же заносчивым, как и он. Но теперь положение этих детей стало значительно хуже, поскольку у Али родились еще двенадцать детей от шести следующих жен.

Жизнь Муниры была сложной и тоскливой. Мунира была дочерью человека, которому дела не было до своих дочерей, однако все детство она старалась завоевать любовь отца, не способного на такое чувство, как любовь. В этом детском стремлении добиться внимания отца она напоминала мне меня. Но на этом наше сходство заканчивалось. По крайней мере, в моем случае отсутствие отцовской любви не убило во мне способность любить. Безответная любовь Муниры к отцу постепенно переросла в открытую неприязнь, а затем и в страшную смесь страха и ненависти. Это чувство постепенно переродилось в ненависть ко всем мужчинам вообще. Пять лет тому назад, когда ей исполнилось шестнадцать лет, она заявила матери, что не собирается выходить замуж.

Так что, в отличие от большинства саудовских девушек, которые в юности осваивают науку угождать будущим мужьям, Мунира избрала для себя другой путь. Она училась на социального работника, чтобы посвятить свою жизнь уходу за инвалидами, которых так много в нашей стране. При этом она намеревалась помогать только женщинам-инвалидам.

Так получилось, что Али просто упустил из виду, что его старшая дочь еще не замужем. Но, к сожалению, на одном из последних семейных праздников ему об этом напомнили. И теперь он отказывал своей дочери в ее единственном желании — остаться незамужней.

Обычно в арабских странах в тот же момент, когда в семье рождается девочка, родители начинают думать о ее выгодном замужестве. С мыслями о будущем альянсе родители внимательно изучают все достойные семьи, в которых имеются подходящие сыновья. Если же саудовская девушка не выходит замуж, она должна оставаться девственницей. С другой стороны, затянувшаяся девственность является позором для семьи. Теперь же, когда Мунире исполнился двадцать один год, ее незамужнее положение уже бросало тень на ее отца.

Маха прервала мои размышления. Она любила свою двоюродную сестру и знала об отношении Муниры к браку.

— Мама, но ведь дядя Али не может насильно выдать Муниру замуж?

— И кого же прочат ей в мужья? — гневно спросила я.

Сара так долго молчала, что я уже решила, что она просто не знает. Наконец она с тяжелым вздохом произнесла:

— Султана, Мунира выходит замуж за Хади.

Я никак не могла вспомнить, кто он такой.

— Хади? Кто это?

— Ну Хади, Султана. Разве ты не помнишь? Друг детства Али, который еще ездил с нами в Каир.

— Тот… Хади?! — с трудом выговорила я.

Сара печально кивнула:

— Да, тот самый.

Воспоминания о тех ужасных переживаниях, которые нам с ней пришлось испытать, нахлынули на нас обеих.

— Нет. Нет, — только и смогла произнести я.

— Кто такой этот Хади? — напористо спросила Маха.

И действительно, кто же он такой? С чего начать?

— Он друг детства дяди Али, дочка. Ты его не знаешь, — пробормотала я.

Сара придвинулась ко мне, взяв меня за руки. Мы продолжали смотреть друг на друга. Мы думали об одном и том же. Сара мысленно переживала самое страшное время своей жизни.

Более двадцати лет тому назад Сару против ее желания выдали замуж за человека гораздо старше ее, человека, который с первой же минуты их брака начал подвергать ее сексуальному насилию. И только после того, как Сара совершила попытку самоубийства, нашей матери удалось убедить отца позволить Саре уйти от него. Несмотря на то что моя любимая сестра опять вернулась в родной дом, она еще долго находилась в состоянии страшной и опасной для здоровья депрессии.

Как раз в то время наша старшая сестра Нура и ее муж Ахмед строили себе новый дворец. Нура собиралась отправиться в Италию и купить для нового дома мебель, по дороге заехав в Каир.

К моему большому удивлению и восторгу, Нура с Ахмедом пригласили меня и Сару поехать с ними и их детьми. Но так как у всего есть свои хорошие и плохие стороны, то вскоре моя радость была омрачена тем, что отец решил отправить с нами Али и его друга Хади. Это неприятное известие порядком испортило нам настроение, но мы все-таки поехали.

В Каире мы с Сарой с ужасом обнаружили, что друг нашего брата еще отвратительней, чем Али. Такого никто из нас и представить не мог. Вскоре мы поняли, что по сравнению с нашим избалованным и невыносимым Али Хади был настоящим чудовищем.

Хотя он учился в духовном учебном заведении, специальной школе для мальчиков в Рияде, где готовили мутавва, то есть религиозную полицию, Хади не приобрел никаких добродетелей, к которым призывал Священный Коран. Религиозное образование не сумело очистить его черную душу.

Хади страшно ненавидел женщин и часто говорил о том, что, по его мнению, девочек нужно выдавать замуж сразу, как только у них начинаются месячные. По его теории, женщины сотворены лишь затем, чтобы выполнять три своих предназначения: доставлять мужчине сексуальное удовольствие, служить мужчине и вынашивать его детей.

Конечно, Хади считал нас с Сарой неуправляемыми девицами и часто это нам говорил. Если бы только от него зависела наша с Сарой жизнь, мы не сомневались, что он приказал бы забить нас до смерти камнями, и наверняка первый камень в нас бросил бы он сам.

Несмотря на свою нескрываемую ненависть к женщинам, Хади был помешан на сексе и у него было бесчисленное количество любовниц. И во время нашей поездки в Каир и Италию мы с Сарой оказались свидетельницами того, как Хади и Али насиловали девочку, которой было не более восьми лет. Эта сцена до сих пор является нам с Сарой в страшных снах.

И нет сомнений в том, что то юное исчадие ада выросло во взрослого злодея, поэтому мы были в полном отчаянии при мысли, что такой человек скоро получит неограниченную власть над дорогой нам и милой девочкой, совершенно не готовой защитить себя.

Рыдая, я обняла Сару. Мы обе так искренне и горько плакали, что наши дочери тоже залились слезами.

Наши душераздирающие рыдания, видимо, донеслись до кабинета Карима, так как вскоре Карим и Абдулла вбежали в нашу комнату.

Напуганный увиденным, Карим обнял меня:

— Султана! Сара! Ради бога, что случилось?

А Абдулла тут же спросил у сестры:

— Маха, кто умер?

Я с трудом выговорила сквозь рыдания:

— Лучше бы умер!

Карим не на шутку забеспокоился:

— Что, что произошло?

— Папа, Мунира! Дядя Али решил выдать ее замуж.

Даже Карим огорчился, услышав эту новость. Все в нашей большой семье знали об отвращении, которое испытывала Мунира к мужчинам и браку.

В отличие от многих мужчин в Саудовской Аравии мой муж не относился к тем из них, кто уповал на силу в вопросах брака. Мы с Каримом уже давно пришли к соглашению, что наши дочери прежде всего должны получить хорошее образование, а когда придет время им выходить замуж, они сами выберут себе спутников жизни. Никогда ни Маха, ни Амани не окажутся в ужасном положении Муниры. Ведь на самом деле наша религия запрещает насильно выдавать женщину замуж, но, как часто бывает, многие положения ислама либо неверно интерпретируются, либо просто игнорируются.

— А за кого же ее выдают? — громко спросил Карим, чтобы заглушить наши рыдания.

— Ты просто не поверишь, — с трудом произнесла я.

— Это настоящая трагедия, — добавила Сара, вытирая слезы, которые ручьями текли по ее щекам.

— Скажите же наконец, кто это?

Я подняла на Карима печальные глаза:

— Али собирается выдать дочь за своего старого друга.

— Ты имеешь в виду возраст? — спросил он презрительно.

— Дважды старый: старый друг и просто старый.

— Пожалуйста, Султана, не говори загадками, — нетерпеливо бросил Карим.

Сара больше не могла сидеть. Она встала и, срываясь на рыдания, выговорила:

— Это Хади… Друг Али с давних времен. Омерзительный Хади!

Мой муж побледнел. Глаза его гневно засверкали. Не в силах поверить в это, он произнес:

— Хади, который ездил с вами в Египет?

— Да, тот самый Хади!

— Нет. Этого не должно произойти. — Карим посмотрел на своего сына. — Абдулла, я сейчас же должен поговорить с Али. Мы перенесем нашу сегодняшнюю встречу на другой день.

Абдулла согласно кивнул.

Когда Али водил дружбу с Хади, никто из братьев жен Али не общался с этим человеком: его настолько не любили, что, кроме Али, никто не хотел иметь с ним никаких отношений. Только Али мог обнаружить в Хади какие-то достоинства. И конечно же, он не входил в круг наших родственников и близких друзей.

Будучи другом одного из принцев правящей династии, он благодаря своим способностям к интригам получил довольно теплое местечко в правительстве Саудовской Аравии и стал несметно богат.

Некоторые, не зная о его порочных наклонностях, в силу его прекрасного финансового положения, возможно, считали его выгодным и желанным женихом. Но две мои невестки были знакомы с тремя женами Хади и слышали о ненасытном аппетите его развращенной натуры, который с годами не только не уменьшился, а, наоборот, еще больше возрос. Женщины, на которых он был женат, между собой называли его «любимым сыном сатаны» — это уже о многом говорит.

Слова Карима вселили в меня слабую надежду. Я знала, что сестры ничего не значили для Али, но если за дело возьмутся мужчины нашей семьи, то, возможно, бедную Муниру удастся спасти от той участи, которой она, несомненно, предпочла бы мгновенную смерть.

— Когда ты поговоришь с Али?

— Завтра.

— Асад тоже пойдет с тобой, — пообещала Сара. — И еще я позвоню Нуре. Может быть, и Ахмед присоединится к вам. Этот брак не должен состояться.

После того как был выработан план, я почувствовала некоторое облегчение.

Мы с Каримом были настолько эмоционально и физически измучены назревающей семейной драмой, что в ту ночь заснули, позабыв о наших обычных супружеских ласках.

Утром, пока Карим принимал душ, я лежала и думала о том, что же принесет нам этот день. Опасаясь, что Карим упустит при пересказе какие-нибудь важные детали своего разговора с братом, я размышляла над тем, как бы мне все-таки эту беседу услышать.

Когда Карим пошел с соседнюю со спальней гостиную, чтобы позвонить моему брату, я аккуратно сняла телефонную трубку в спальне и подслушала их разговор. Они договорились встретиться во дворце Таммам, куда Карим и звонил. Значит, Али эту ночь провел у своей первой жены.

Я бросилась в комнату Махи и выпалила:

— Быстро одевайся! Мы едем в гости к тете Таммам и Мунире. Мы им нужны!

Когда я сказала Кариму, что мы с Махой едем навестить Таммам и Муниру, я заметила, что он слегка нахмурился.

— Султана, если вы с Махой решили поехать к Таммам и Мунире, я не могу вам этого запретить. Но, пожалуйста, обещай мне, что ни при каких обстоятельствах ты не будешь вмешиваться в мой разговор с твоим братом.

Я честно пообещала не встревать, но Карим не взял с меня слова не подслушивать.

Таммам не ждала нас, но было видно, что она рада гостям, поскольку была очень приветлива. Поздоровавшись с тетей, Маха тут же направилась в комнату своей двоюродной сестры Муниры.

До приезда Карима я убедила Таммам, что нам лучше тихо посидеть в банкетном зале, находившемся рядом с кабинетом Али.

— Нас в любую минуту могут позвать, — сказала я Таммам.

Много лет назад я поняла, что, испрашивая разрешения сделать что-либо не соответствующее принятым нормам, неминуемо получишь отрицательный ответ. Поэтому теперь я просто делаю то, что считаю нужным, а остальные пусть реагируют как хотят.

Таммам рот открыла от изумления, когда я, войдя в банкетный зал, достала из сумки электронное устройство и вставила наушник в правое ухо. Но, как всегда, она была слишком кроткой, чтобы возмутиться. Я улыбнулась Таммам и сказала:

— Кто их знает, что там мужчины замышляют против порядочных женщин.

Это устройство я купила несколько лет назад в специализированном магазине в Нью-Йорке, который торговал всевозможными шпионскими приспособлениями. Я узнала о существовании этого магазина из рекламного буклета, найденного мной в номере гостиницы. Тогда мне было чрезвычайно важно знать абсолютно все об Амани, чем она занимается, находясь вне поля моего зрения. Опасаясь, что из-за своего религиозного фанатизма она может что-то с собой сделать, я решила следить за своей младшей дочерью. Но скоро мне надоело слушать ее бесконечные обсуждения нюансов ислама, и я забрала это устройство. Однако в это утро, отправляясь в дом Али, я вспомнила о нем и решила подслушать разговор всемогущих мужчин, управляющих нашими жизнями.

Несколько минут я вертела в руках это приспособление. Опыт прошлого показал, что, хотя аппарат и не был совершенен, он все же значительно усиливал голоса тех, кто находился в соседней комнате.

Я ободряюще улыбнулась Таммам, видя, как она напугана. Моя невестка сидела не шевелясь, зажав рот руками.

Нечаянно я включила звук на максимум, так что когда в соседней комнате Карим, Асад и Ахмед стали громко приветствовать Али, я отпрыгнула в сторону и прижалась к стене.

Таммам тихо вскрикнула.

Придя немного в себя, я сделала Таммам знак молчать.

К счастью, приветствия, которыми обменивались мужчины, были такими бурными, что они ничего не услышали.

Я улыбалась, поскольку всегда испытывала удовольствие от подслушивания тайн.

Сначала мужчины долго в полном молчании заваривали себе по вкусу чай. Когда же они заговорили, то сначала убедились, что здоровье каждого вполне сносное. Потом очень долго обсуждали ухудшающееся здоровье короля. И для меня дядя Фахд безоговорочно является главой нашей семьи, поэтому все страшно боятся того дня, когда его правление закончится.

Я уже начала нервничать, когда наконец Ахмед коснулся темы, ради которой они собрались.

— Али, до нас дошли новости, что Мунира выходит замуж.

Наступила непродолжительная пауза. Затем Али позвал слугу, чтобы тот принес свежее печенье к чаю.

Насколько я понимала, мой брат тянул время, чтобы обдумать ответ на этот неожиданный вопрос. Хотя верно и то, что мой брат не знает меры в еде. К моему большому сожалению, за этот год он еще больше раздался вширь.

Подслушивающее устройство работало так хорошо, что вскоре я услышала, как Али зачмокал своими толстыми губами, поглощая одно за другим медовое печенье. Остальные мужчины не издавали ни звука.

Удовлетворив свой аппетит, Али готов был ответить на вопрос Ахмеда.

— Да, Ахмед, это правда. Мунире уже пора замуж, и я нашел ей хорошую партию. — Он помолчал и затем добавил: — Я уверен, Таммам известила моих сестер о дне свадьбы.

Карим откашлялся и заговорил, осторожно подбирая слова:

— Али, ты должен считать нас своими братьями. И, как братья, мы пришли в твой дом, чтобы поддержать тебя в любом начинании, каким бы оно ни было.

— Это правда, — тут же поддержал его Асад.

Продолжая свою дипломатичную речь, Карим сказал:

— Али, повороты человеческой судьбы бывают такими удивительными. Меня волнует, достаточно ли хорошо ты проник в глубины характера Муниры и учел возраст того человека, за которого ты ее выдаешь замуж.

Ахмед напрямую спросил:

— Ведь Мунира, кажется, младше детей Хади?

Повисла пауза.

Асад торопливо высказал предположение:

— Если Мунире пора выходить замуж, нельзя ли найти другого кандидата, более подходящего ей по возрасту, который в связи с этим придется ей больше по душе.

Бесспорно, Али не слишком нравилось такое неожиданное вмешательство в его семейные дела. Однако он, вероятно, понял, что попал в ловушку, так как неожиданно пошел на уступку:

— Я позволю Мунире самой решать.

Я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть от волнения. Как только я взяла себя в руки, сразу подала знак Таммам и, воздев руки к небу, показала ей, что молюсь, воздавая хвалу Аллаху.

Мой жест явно озадачил Таммам. Она, по-видимому, решила, что я хочу этим сказать, что настало время для полуденной молитвы, поскольку она, посмотрев на часы, отрицательно покачала головой.

Я тихо и членораздельно прошептала ей одними губами:

— Али обещал позволить Мунире самой принять решение.

Таммам слегка улыбнулась.

Впервые в жизни во мне шевельнулось что-то похожее на сочувствие по отношению к Али. Таммам была таким безликим созданием! Будь я матерью Муниры, я бы с трудом сдерживала ликование, услышав такое. С другой стороны, откуда взяться эмоциям, если они подавлялись в течение долгих лет ее угнетения.

— Сейчас я позову Муниру, — решительно заявил Али.

Я услышала его шаркающие шаги, затем открылась и закрылась дверь.

В отсутствие Али мужчины заговорили о своем недавнем отдыхе в Египте. Я была несколько разочарована их поведением, так как надеялась услышать какие-нибудь семейные секреты, каких не знала, однако не такие, которые я не смогла бы потом кому-нибудь поведать.

Вскоре я поняла, что вернулся Али. Его трубный голос звучал весьма самоуверенно:

— Мунира, твои дяди очень любят тебя. Они, несмотря на свою занятость, нашли время, чтобы приехать и лично поздравить тебя с грядущей свадьбой.

Карим, Асад и Ахмед пробормотали что-то неразборчивое, но Мунира не издала ни звука.

Зная об ужасе, который Мунира испытывала перед мужчинами, я понимала, что бедная девочка совсем потеряла дар речи, оказавшись в центре их внимания.

Али продолжал:

— Мунира, дитя мое, господин Хади попросил твоей руки. Ты прекрасно знаешь, что он старый друг нашей семьи и что он способен хорошо обеспечить тебя и твоих будущих детей. Я испросил у Всемогущего Бога благословения на твой брак с Хади. Теперь слово за тобой. Ты согласна?

Я ждала, что же скажет Мунира. Ждала и ждала.

— Мунира?

Тишина.

— Господь велик! Молчание Муниры означает согласие! — весело сказал Али и от души рассмеялся. — Теперь иди к себе, дитя, и знай, что твоя благочестивая скромность в данном вопросе очень порадовала твоего отца.

Я почувствовала, как немеет мое лицо, а потом и все мое тело. Я поняла, какой хитроумный трюк придумал мой брат, чтобы заткнуть рты своим родственникам. Он практически дословно повторил вопрос, который Пророк Мухаммед задал своей дочери, Фатиме, когда решил выдать ее замуж за ее двоюродного брата, халифа Али. Каждый правоверный мусульманин знает, что молчание Фатимы Пророк расценил как благопристойную скромность и согласие.

Хлопнула дверь.

В подобной ситуации ни моему мужу, ни шуринам нечего было больше сказать. В ином случае все выглядело бы так, будто они выступают против самого Пророка.

Али рассыпался в благодарностях:

— Ваше внимание к моей семье наполнило мое сердце радостью. Я так счастлив. Приходите в любое время.

Мужчины вышли из кабинета, дверь снова хлопнула. Я слышала, как мой брат самодовольно засмеялся.

Со стоном я прислонилась к стене. Что же произошло? Может быть, он запугал Муниру, пока вел ее в кабинет? Или затравленная Мунира уже не способна была вымолвить ни слова.

Слезы лились у меня по щекам. Я посмотрела на Таммам и покачала головой. Все было напрасно!

Таммам, которой не ведомо было, что такое надежда, не выказала ни удивления, ни огорчения. Она поднялась с дивана, подошла ко мне и встала рядом. Я плакала, а она утешала меня.

Через несколько минут дверь распахнулась. Али обнаружил нас. Мой брат с трудом сдерживал свой гнев, глядя на жену и сестру.

Не отводя глаз, я смотрела на него. Меня охватило чувство отвращения. Несомненно, сегодня мой брат выглядел еще уродливее, чем когда-либо. Он так растолстел, что его тоба уже не могла этого скрыть. На его носу красовались новые очки в роговой оправе с толстыми стеклами, сквозь которые глаза казались огромными.

Наша неприязнь была взаимной. Наше детство создало непреодолимую пропасть между нами. А в этот момент ненависть друг к другу достигла такой степени, что, казалось, комната погрузилась в полный мрак.

Я не в силах была сдержаться, и злые слова сорвались с моих губ:

— Что ж, гадкий мой брат, не сомневаюсь, что Судный день будет не лучшим днем для тебя.

Унылое лицо Таммам передернулось, и она в ужасе вся сжалась от моей дерзости. Бесспорно, она никогда и слова не смела сказать поперек своего мужа. Бедная женщина сделала попытку извиниться за мои слова, слова, сказанные всего лишь другой униженной женщиной, но Али оборвал ее извинения небрежным жестом руки.

Неудивительно, что он не любит ее, зло подумала я. Ни один мужчина не может уважать такое трусливое создание.

Я смотрела на Али и понимала, что он судорожно подыскивает слова, чтобы меня больнее обидеть. Неоднократно я одерживала победу над братом в словесных перепалках. Он никогда не был красноречив, а сейчас, по-видимому, слова вообще покинули его.

Я заулыбалась, прислонилась к стене и расслабилась. Что касается умственных баталий, тут уж Али не был мне соперником. Но внезапно его обвисшие щеки надулись. Презрительная улыбка сползла с моего лица. Неужели Али догадался о том, о чем я хорошо знала, — победителю не нужны лишние слова?

Он самодовольно расхохотался. Вид моего толстого веселого брата, который победоносно стоял, понимая, что хорошо защищен всеми законодательными институтами моей страны, совершенно сломил меня, и я в отчаянии сползла по стене на пол.

Судьба Муниры была предрешена, и я боялась, что больше ничего не смогу сделать или сказать, что могло бы избавить ее от того кошмара, который ее ожидал.

Еще долго после того, как Али закрыл за собой дверь и тяжелой поступью шел по коридору к парадному входу во дворец, я слышала его тихий отвратительный смех.

Глава вторая
СВАДЬБА МУНИРЫ
Наше поражение в борьбе с Али так страшно подействовало на меня, что я сразу отправилась домой и легла в постель. Голова раскалывалась, и я даже не вышла к ужину.

Поздно вечером, когда расстроенный муж пересказывал мне разговор с Али, я, конечно, не призналась, что уже знаю о результате их визита. Когда я заплакала, участливый Карим стал меня успокаивать.

На следующее утро я чувствовала себя все еще страшно разбитой и встала только после того, как Карим уехал в городской офис. Мои мысли все время крутились вокруг Муниры и той ужасной безрадостной жизни, которая вскоре ее ожидала. Чувство полной беспомощности рождало и другие тревожные вопросы — что же Султана Аль Сауд лично сделала для улучшения положения женщин в стране.

Должна сознаться: очень мало. Впервые в жизни я вынуждена была признать, что мои высокие устремления помогать беззащитным женщинам ни к чему не привели. От этих горьких мыслей я совсем пала духом, и мне страшно захотелось выпить чего-нибудь крепкого. И даже тот факт, что я еще не завтракала, меня не остановил. Отогнав от себя мысли о еде, я встала с постели и направилась прямо к бутылке шотландского виски, стоявшей на столике недалеко от кровати. Я налила полный стакан, который выпила почти залпом, и начала ждать, когда блаженное тепло разольется по моему телу.

Внезапно еще одна неприятная мысль пронзила меня. В последние месяцы тяга моя к алкоголю явно возросла. Не приведет ли то успокоение, которое я получала от алкоголя, к серьезным проблемам? Не превращаюсь ли я в алкоголика? От этой догадки я швырнула стакан об пол и со стоном закрыла глаза руками.

С самого детства меня учили, что пьянство — это зло и совершенно недопустимо для мусульман. Я до сих пор помню, как моя мама говорила мне, что Пророк Мухаммед проклял многих пьяниц. Мама говорила, что наш Великий Пророк предал проклятию тех, кто производил вино, тех, кто доставлял его, тех, кто разливал его, тех, кто пил его, тех, кто занимался его реализацией, тех, кто определял ему цену, тех, кто покупал его, и тех, кто продавал его. Никто не избежал кары.

Однако, несмотря на страшное мамино предупреждение, я попалась на приманку: бутылка спиртного давала возможность легко и быстро почувствовать себя счастливой. В семье Аль Саудов не одна я грешила этим. Алкоголь оказал огромное влияние на жизнь многих членов нашего высокородного семейства. Честно говоря, все мои родственники если и не продают, то уж точно употребляют его. И делают они это невзирая ни на какие религиозные и законодательные запреты. Что бы на это сказала моя мама?

Все, кто живет в королевстве Саудовская Аравия, прекрасно знают, что потребление спиртного запрещено законом. И всем известно, что каждый год многие жители Саудовской Аравии, а также иностранцы попадают в тюрьму за то, что хранят у себя алкоголь или пьют. И всем также хорошо известно, что этот закон не распространяется на семью Аль Саудов. Но и здесь есть свои нюансы: в то время как на мужчин королевской семьи вообще не распространяются наказания, какие бы преступления они ни совершили, совсем иначе обстоит дело в отношении женщин Аль Сауд. И хотя за наши ошибки мы не подвергаемся публичному наказанию, так как это пало бы позором на наших правителей, женщинам нашей семьи приходится платить высокую цену за любые пагубные пристрастия.

Я снова легла в постель и начала по пальцам считать, кто из женщин нашего высокородного семейства страдает пристрастием к алкоголю или наркотикам. Пальцев на руках не хватило. За последние несколько лет эта проблема стала настолько серьезной, что специальные клиники по борьбе со злоупотреблениями стали открываться по всему королевству. Больше мужьям семейства Аль Саудов не нужно было посылать своих жен на лечение от алкоголизма или наркотической зависимости за границу.

Всего несколько месяцев назад я навещала мою двоюродную сестру в одной из таких клиник. Обстановка в ней была богатой и эксклюзивной. Лестницы, покрытые коврами, тихие голоса — все говорило о том, что эта клиника особая. Все врачи и медсестры, как и весь остальной персонал, были иностранцами. К каждой пациентке, дабы она никогда не оставалась одна, были приставлены пять личных медсестер, все они имели большой опыт работы с чрезвычайно избалованными принцессами королевской семьи.

Моя двоюродная сестра находилась в трехкомнатных апартаментах, где была такая же роскошная обстановка, как и дома. Специальные повара готовили изысканные кушанья, которые подавались на дорогом фарфоре. Моя сестра носила там одежду от лучших модных дизайнеров, принимая в этих апартаментах родственников или друзей. Единственное, что отсутствовало в этих интерьерах, так это алкоголь и наркотики.

Несмотря на то что лечение было длительным и ею занимались квалифицированные врачи, оно не включало в себя унизительной (хотя, возможно, и действенной) групповой терапии, которая весьма распространена в западных странах.

Стоимость пребывания в такой клинике превышала 100 000 саудовских риалов ($26 000) в неделю. Моя двоюродная сестра провела там шестнадцать недель, после чего было сказано, что она полностью излечилась от своей зависимости. К сожалению, через несколько месяцев она снова начала пить. Последнее, что я слышала о своей родственнице, так это то, что она уже пятый раз ложится в эту клинику.

0

4

Тем не менее после того, как несчастная жена кого-нибудь из представителей семейства Аль Саудов попадала туда на лечение, не важно, вылечивалась она или нет, ее жизнь кардинально менялась. Слуги всегда сплетничают друг с другом о хозяевах, так что правду утаить невозможно. Женщины обычно сочувствуют принцессе, страдающей алкогольной зависимостью, в отличие от мужа, который, как правило, отвергает ее: чаще всего заводит вторую жену или вообще требует развода. И все женщины семьи прекрасно знают, что развод — это потеря всего: и положения, и детей. Разведенная женщина остается в полном одиночестве и становится изгоем.

Совсем недавно с Хазрат Аль Сауд, еще одной родственницей из нашей королевской семьи, из-за пристрастия к алкоголю развелся муж. Ее пяти маленьким детям, которые сейчас живут со своим отцом, запрещено всякое общение с матерью. Ее собственные родители и все родственники со стороны родителей также отреклись от нее, и теперь она проживает под опекой своей престарелой слепой тетушки и двух филиппинских служанок. Однако даже это не отвратило ее от алкоголя, пристрастие к которому настолько сильно, что Хазрат и сейчас при любой возможности потребляет спиртное, которое так безжалостно разрушило всю ее жизнь.

Всего неделю назад моей старшей сестре Hype сообщили, что из-за Хазрат в доме произошел взрыв, так как она попыталась сама сделать вино из виноградного сока, сахара и дрожжей. Как рассказывала Нура, старая тетушка клялась, что взрыв был такой силы, что она решила, будто это иракцы бомбят Рияд. Она спряталась под кроватью и сидела там, пока не услышала, как причитает и плачет Хазрат. Что тут говорить, жизнь Хазрат пошла прахом из-за ее пристрастия к спиртному, к которому теперь и я чувствую тягу.

Меня всю передернуло. В страхе от ужасающей перспективы моей жизни в случае, если это каким-нибудь образом раскроется, я дала себе слово, что Карим никогда не узнает, что свое утро я начинаю с виски. Я давно поняла: стрелами, пронзившими сердце Карима, были моя сила и моя смелость, и именно они соединили нас. И наверняка основа, на которой держится наша любовь, тут же даст трещину, узнай только Карим о моей слабости.

В ужасе от своего безволия я поклялась, что поборю в себе растущее и опасное пристрастие к алкоголю. Я вслух начала произносить девяносто девять прекрасных имен Аллаха в надежде, что, увидев мою набожность, Всемилостивый всех мусульман проявит милосердие ко мне и даст мне силы одержать победу над этой слабостью. Мои губы быстро начали произносить:

— Всемилостивый, Милосерднейший, Царь Царей, Святейший, Всеединяющий, Вернейший, Единственный, Кто Насыщает, Щедрейший…

Моя искренняя молитва была прервана приходом Махи, которая была на грани истерики. Моя дочь сообщила, что Мунира только что ей звонила и что она плакала. Бедная девочка подтвердила то, о чем я и сама догадывалась, что ее молчание в тот день, когда ее дяди приехали к ним в дом, имело веские причины. Мунира подтвердила, что Али угрожал избить ее мать и ее, если она осмелится открыть рот и сказать «нет» по поводу брака с Хади.

Бедная Мунира призналась, что каждый день молится, чтобы Господь смилостивился и послал ей смерть до свадьбы.

И в эту минуту я вспомнила о Саре, которая пыталась покончить с собой. Я быстро вскочила с постели, и мы с Махой стали обдумывать разные планы, как спасти нашу невесту от венца. Наконец мы пришли к выводу, что лучший план — это простой план. Мы решили прятать Муниру в нашем доме в Джидде до тех пор, пока Хади не смирится с мыслью, что его молодая невеста не хочет выходить за него замуж, и не аннулирует их помолвку.

Я тут же позвонила Саре и стала умолять ее приехать. Я надеялась, что мне удастся уговорить мою самую умную сестру присоединиться к нам и вместе разработать дальнейшую стратегию.

Сара приехала, но она удивила меня тем, что не только не поддержала нашу идею, но и предупредила, что считает необходимым сообщить Кариму о моем безответственном плане.

— Сара, — укоризненно сказала я, — ты когда-то прошла тот горький путь, который теперь уготован для Муниры. Неужели воспоминания о насилии, которому ты подверглась, не вызывают у тебя желания спасти бедную девочку?

Казалось, Сара окаменела.

— Сара?

Спокойный тон ее голоса был созвучен с печальным выражением лица.

— Султана, — призналась она, — нет такого дня в моей жизни, чтобы он не был омрачен тем, что произошло со мной тогда. Даже сейчас, когда я так счастлива с Асадом, в моей душе постоянно живет острая боль. — Сара замолчала, но вскоре заговорила вновь: — Если бы я могла спасти Муниру от такой участи, я бы это сделала. Но, Султана, спасти Муниру может только Бог. Только Бог!

— Бог дал женщинам острый ум, чтобы они искали выход из трудного положения, — настаивала я. — Как еще мы можем победить злую мужскую природу?

Невесомая рука Сары легла мне на плечо.

— Сестренка, сколько бы тебе ни было лет, ты остаешься совершенным ребенком.

Я отвернулась, поскольку была настолько разочарована и расстроена, что не могла говорить.

— Послушай, Султана. Успокойся и подумай. Ты сама поймешь, что, что бы ты ни сделала, чтобы спасти Муниру, это будет только играть на руку брату и Хади и они еще более ожесточатся. Если ты спрячешь Муниру, они все равно ее найдут. И Хади в любом случае на ней женится, но тогда его сердце будет наполнено злобой и ненавистью. Так что твое вмешательство сделает ее жизнь еще тяжелее.

Подобно пойманной в клетку птице, смирившейся со своим заточением, я поняла, что надежды больше нет. Я легла на диван, обхватив себя руками. Сара была права, и поэтому я на время отказалась от мысли спасать свою племянницу. Я знала, что, если не произойдет чуда, Мунира станет женой Хади. И никто из нас ничего с этим поделать не сможет.

После ухода Сары я снова легла в постель и остаток дня провела в полном забытьи.

Как одно мгновение пролетели девять дней. И вот наступил день свадьбы Муниры.

Хотя Али и не испытывал любви к своей старшей дочери, его положение принца королевской династии гарантировало, что свадьба Муниры будет пышным и грандиозным по своим масштабам событием. Свадьбу и церемонию бракосочетания планировалось провести во дворце короля Фейсалы, огромном здании в Рияде, где проходили многие свадьбы в семье Аль Саудов.

Вечером в день свадьбы кавалькада лимузинов подъехала к парадному подъезду дворца. Из лимузинов вышли многочисленные женщины, лица которых были закрыты никаб. Наш водитель остановил машину перед широкой лестницей, ведущей к главному входу дворца. Два швейцара распахнули дверцы нашего автомобиля, и мы с дочерьми оказались на улице, наполненной музыкой. Поднимаясь по лестнице, я слышала ритмы арабской танцевальной музыки, которая доносилась из дворца.

Хотя у всех гостей лица были закрыты, я знала, что большинство из них были членами королевской семьи или по меньшей мере это были женщины, чьи семьи были тесно связаны с нашей.

Кроме жениха, его отца или брата, отца невесты и еще, возможно, представителя религиозной полиции или духовенства, никогда на таких мероприятиях не бывает мужчин. Мужчины и женщины в нашей стране отмечают свадьбы в разных домах. Например, если мы, женщины, собирались во дворце короля Фейсала, то наши мужчины собирались во дворце Али в Рияде.

Мы с дочерьми вошли во дворец и оказались в большом зале: целая толпа служанок, одетых одинаково — все в красных бархатных платьях и шапочках, — бросилась к нам, чтобы помочь снять абайю и никаб. Мы втроем были очень красиво одеты в платья от дорогих дизайнеров, которые купили год назад во время нашей поездки в Париж. На мне было черное вечернее платье, украшенное красными итальянскими кружевами.

За несколько дней до этой свадьбы Карим, чтобы как-то отвлечь меня от мыслей о замужестве Муниры, послал одного из своих сотрудников, ливанца, которому очень доверял, в Париж на нашем частном самолете с одним только заданием: купить для меня что-нибудь особенное.

И вот теперь мою шею украшало колье, состоящее из десяти бриллиантовых нитей.

Маха была одета в прелестное шелковое платье цвета бургундского вина, которое свободно ниспадало с ее широких плеч. Ожерелье из бриллиантов и жемчуга в форме слезинок изящно подчеркивало ее юную шею. Выбирая украшения для этого вечера, Маха прошептала мне, что это ожерелье очень подойдет к данному событию, так как даже драгоценности оплакивают ее любимую двоюродную сестру.

Амани была в темно-синем платье, поверх которого был накинут такого же цвета жакет. Согласно своим религиозным взглядам она выбрала очень строгий, закрытый по горло наряд.

Поскольку наша вера рассматривает любовь к драгоценностям и украшениям как нечто естественное и соответствующее женской природе — если только это не было направлено на то, чтобы привлечь внимание мужчин и возбудить в них сексуальное желание, — у Амани не было причин отказать мне в просьбе надеть в тот вечер красивые драгоценности. Я напомнила своей набожной дочери, что она и сама прекрасно знает, что на этом празднике не будет мужчин, кроме Хади, его отца, ее дяди Али и кого-нибудь из духовенства. Амани согласилась, что религия не запрещает ей носить драгоценные камни, не оправленные в золото, и выбрала очаровательное ожерелье из рубинов и бриллиантов, которые так прелестно были подобраны, что напоминали нить из сверкающих цветов.

Надо признать, что обе мои дочери были красавицами, и в другой ситуации я была бы действительно счастлива показать их свету.

Как только Маха и Амани присоединились к группе своих юных родственниц приблизительно их же возраста, я направилась в большой зал.

Музыка так грохотала, а певица так визжала, что все это сливалось в какие-то страшные вопли. Хотя, возможно, это было просто порождено моим больным воображением.

Я зажмурилась, поскольку яркий световой луч разрезал все пространство над головой. Со светом так переборщили, что трудно было смотреть: он слепил глаза. Али выписал из Египта специальных дизайнеров по свету, которые покрыли все пространство потолка яркими цветными лампочками. Я оглядела зал и была поражена, насколько безвкусно он был украшен: несметное количество лампочек, такое же множество ярких ваз, доверху наполненных конфетами, завернутыми в золотую фольгу. Гирлянды, сделанные из бархата, совершенно ни к месту свисали с потолка. Цветочные композиции внушительными каскадами спадали с небольших подставок, выкрашенных золотой краской и установленных на столах. Похожие композиции были также прикреплены к стенам. Но сами цветы были аранжированы как-то хаотично: не было ни четкого дизайна, ни гармонии цветовой гаммы. Красные розы соединили с желтыми маргаритками, а сиреневые орхидеи с голубыми гвоздиками. Кричаще украшенный подиум, на который взойдут скоро на обозрение всех гостей, пришедших на свадьбу, Хади и Мунира, был по периметру освещен мигающими зелеными и красными лампочками.

Я настолько была поглощена созерцанием этого дорогого безвкусия, что не заметила, как от гудящей толпы отошла Сара и направилась ко мне.

Мягкая рука обняла меня за талию.

— Султана.

— Сара! — обрадовалась я. — Слава богу, ты меня нашла.

Она неодобрительно кивнула в сторону зала:

— Сегодня мне так неловко, что я сестра нашего брата.

— Мне тоже стыдно, но не только из-за этой «красоты», — согласилась я.

— Я сожалею, что тогда не дала тебе спрятать Муниру, — призналась Сара.

— Правда? — Я от удивления открыла рот.

— Да. По этому поводу наши сердца чувствуют одинаково.

Я обняла сестру и постаралась утешить ее, как это делала когда-то она.

— Сара, ты была права, что остановила меня. Али просеял бы весь песок пустыни, чтобы найти дочь и отдать ее за Хади, — со вздохом печально констатировала я. — Дочь такого человека нигде не смогла бы найти укрытия.

Взявшись за руки, мы с Сарой стали пробираться сквозь толпу в поисках наших остальных сестер, раскланиваясь с многочисленными тетушками и двоюродными сестрами.

К моменту появления Муниры на публике все десять дочерей нашей любимой мамочки собрались вместе.

Но радости мы не испытывали. Все сестры были ужасно опечалены тем поводом, по которому мы собрались. После смерти мамы Нура, наша старшая сестра, была безоговорочно признана главой сестринского союза. Она была неоспоримым авторитетом, часто выступая в роли наставника наших младших сестер, объясняя им реалии нашей жизни.

Сильная, мужественная, Нура, пожалуй, единственная из всех сестер могла действительно контролировать свои эмоции. Но в этот вечер Нура пребывала в полном унынии. Она вместе с нами ездила в Египет, когда Хади раскрылся во всей своей красе и вся наша семья узнала, кто он такой. В отличие от многих, собравшихся здесь в этот вечер, она прекрасно знала, насколько нравственно испорчен человек, который вскоре будет владеть Мунирой.

— Какой печальный вечер, — тихо сказала Нура, устремив взор на свадебный помост.

Сару передернуло, когда она подумала о той ночи, которая ожидала Муниру после этого вечера. Она тяжело вздохнула:

— Если бы только наша девочка так не боялась мужчин.

— Боится она мужчин или любит их, но сегодняшняя ночь будет жестоким испытанием для нее, — с горестью произнесла Тахани.

Я перевела на нее взгляд, и увидела Рииму, пятую дочь нашей мамы. Она незаметно поправляла медицинское устройство, которое было прикреплено у нее на талии. Это устройство было хорошо скрыто под платьем, но у Риимы, постоянно озабоченной им, появилась привычка все время проверять и поправлять его. После того как ее муж Салим жестоко избил ее, у нее развилась жуткая болезнь и без помощи аппарата ее организм уже не мог нормально функционировать.

Мысли о еще одной жертве мужского насилия наполнили меня гневом, и я с жаром спросила:

— Но как же мы это все допускаем?

— Шшшш, — в унисон зашипели мои сестры, боясь, как бы стоящие невдалеке женщины не услышали нас.

— Лично я считаю, — сквозь зубы произнесла я, — что нам бы следовало забросать королевский дворец камнями, а не присутствовать на этом позорном празднике.

— Султана, только не устраивай никаких сцен, — предупредила Нура.

Неожиданно для самой себя я весьма дерзко заявила:

— Милая сестра, тебе как раз не мешало бы устроить сцену вместе со мной.

Нура ничего не ответила, но бросила на меня предупреждающий взгляд.

— Все женщины Саудовской Аравии должны бы собраться вместе, набрать как можно больше камней, сколько способны унести, и забросать ими всех наших мужчин.

Восемь из десяти сестер — Нура, Риима, Тахани, Бахер, Дуния, Найям, Хаифа и Соха — в ужасе зашикали на меня. Только Сара промолчала.

Я смотрела, как они раздраженно переглядываются.

Видя по моему лицу, что я разочарована сестрами, и зная, как я мечтала, чтобы они совершили хоть один смелый поступок, Сара подошла ко мне и взяла за руку.

Внезапно из-за закрытых дверей раздались звонкие трели. Итак, появилась свадебная процессия, которая спасла сестер от дальнейших переживаний по поводу моего поведения.

Дрожа от ярости и скорби, я смотрела, как из распахнутых настежь дверей показались шесть красивых танцовщиц. Это были профессиональные танцовщицы из Египта, облаченные в роскошные костюмы, которые напоказ выставляли их пышные формы. Когда танцовщицы проходили мимо нас, я была шокирована их откровенными призывными взглядами.

Я вопросительно посмотрела на Сару — она пожала плечами. Я слышала, что одна из наших родственниц, лесбиянка, взяла себе в любовницы египетскую танцовщицу, и мне было любопытно, не вдохновила ли оплата, которую получала эта танцовщица, ее подруг на нечто подобное.

За танцовщицами с песнями последовали барабанщицы, одетые в яркие вышитые платья. Я сразу поняла, что эти женщин из племени саудис, лояльного нашей семье.

За барабанщицами появились совсем юные девочки в возрасте от трех до шести лет. Они изображали цветы, одетые в красивые розовые атласные платья, с такого же цвета бантами на голове и в розовых туфлях. Они разбрасывали лепестки сиреневых орхидей. По запаху, который долетал до меня, я поняла, что лепестки были специально надушены сладкой эссенцией. Эти дети были из нашей королевской семьи, и их прелестная непосредственность вызвала улыбки у всех гостей.

Когда танцоры кольцом окружили подиум, возвышение для свадебного трона, они закружились в бешеном танце. Это был сигнал невесте выйти в зал. Так как я невысокого роста, мне пришлось встать на цыпочки, чтобы ее увидеть.

Мунира медленно шла через весь зал. На ней было кружевное свадебное платье нежно-персикового цвета. Ее печальное лицо было слегка прикрыто вуалью такого же оттенка, что и платье. Вуаль украшали горные хрусталики, в которых отражался свет зала, создавая яркий мерцающий эффект, как бы компенсируя потухший взгляд глаз. Ее юные двоюродные сестры в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет несли тяжелый шлейф ее платья. Все они были одеты в ужасные атласные костюмы оранжевого цвета, явно не ими выбранные.

Одурев от этого изобилия и мелькания несовместимых по расцветке цветов и костюмов, я подумала, что это самая некрасивая свадьба, на которой я когда-либо была. Все на этом празднике не сочеталось, включая виновников этого торжества, Хади и Муниры, жениха и невесты.

Мы с Сарой обменялись скептическими взглядами. Я не сомневалась, что она испытывала те же чувства, что и я.

Когда Мунира прошла мимо нас, я увидела, каким бледным было ее лицо. Ничего не выражающие глаза. Она смотрела прямо перед собой. Все это продолжалось какое-то мгновение, но, казалось, оно длилось вечно.

Я была подавлена.

Но вот Мунира села на трон, и настал момент, которого я так боялась. Пришло время появиться жениху.

Гул голосов в зале перешел в громкий шепот.

Хади в сопровождении одного их своих братьев вошел в зал и направился прямо к невесте. За ним следовали Али и мутавва.

Мунира смотрела прямо на Хади. На мгновение по лицу ее пробежала судорога ужаса. Понимая, что, подобно загнанному зверю, она поймана в капкан и на спасение надежды нет, она, казалось, приняла мужественное решение сохранить достоинство.

Хади же вообще не смотрел на невесту, как это обычно делают женихи во время свадебной церемонии. Наоборот, он бросал жадные взгляды на непокрытые никаб женские лица вокруг него. Было ясно, что с годами он нисколько не изменился. Казалось, он наслаждается предоставленной ему редкой возможностью похотливо рассматривать открытые женские лица в официально разрешенной обстановке. Неужели зрелость только усиливает мужскую испорченность?

На эти шокирующие своей непристойностью взгляды женщины отвечали приглушенным ропотом возмущения.

Сара с такой силой сжала мою руку, что ее пальцы побелели. Я знаю, она боялась, что я вырвусь от нее, брошусь на Хади и отвешу ему пощечину.

Трудно было представить что-либо хуже, но я уже для себя решила: если только Хади посмеет заигрывающе взглянуть на меня, я плюну ему в лицо, после чего расскажу этой толпе высокородных дам все, что я знаю об этом человеке.

Но собравшиеся гости были избавлены от такой захватывающей сцены, так как, уже подходя к тому месту, где стояли мы, Хади отвел глаза от толпы женщин и взглянул наконец на забытую невесту. На лице его вспыхнула восторженная улыбка. Ему действительно повезло.

Больше всего меня удивило то, что Хади практически не изменился за все то время, которое протекло после нашей поездки в Египет. Подобный злодей, несомненно, должен был превратиться в сморщенного уродца. Я ожидала увидеть все пороки Хади на его лице, но ничего подобного. Хотя Хади и располнел, его лицо выглядело очень молодо. Кто бы мог представить, что за этой гладкой кожей бьется сердце грубого животного?

Горькая мысль пришла мне в голову. Наших девушек бросают на жертвенный алтарь, с тем чтобы их молодостью и красотой питались такие, как Хади. Именно пожирая юных девушек, такие мужчины сохраняют свое здоровье. Я с трудом сдерживала слезы.

С самодовольным видом Хади сел рядом с Мунирой на свадебный трон.

Я смотрела на Али, когда он сначала встал рядом с новобрачными, а потом вдруг отошел от них. Мысленно я уже давно не считала своего кровного брата близким мне человеком.

Официальная свадебная церемония прошла еще в начале недели, на ней присутствовали только самые близкие родственники, нигде больше жених и невеста с тех пор не появлялись. Этот вечер был посвящен непосредственно празднованию свадьбы.

Нура пыталась уговорить Сару и меня вместе с остальными сестрами выразить свои поздравления и наилучшие пожелания жениху и невесте, но мы отказались. Как могли мы изображать радость, когда один из самых аморальных мужчин, которых мы знали, претендовал на полное обладание милой и непорочной девушкой, являвшейся нашей плотью и кровью?

Я горько усмехнулась, когда одна из наших родственниц стала выражать восторг в адрес красивого и богатого новобрачного. Я молилась, хотя слова моей молитвы никто не слышал: «Святейший, смилуйся над саудовскими женщинами!»

Глава третья
МОЙ СЕКРЕТ
На следующий день после «санкционированной продажи в рабство» Муниры Карим должен был уехать по делам на три недели в Японию. С отцом поехал и Абдулла. Для Абдуллы наступило не самое приятное время — пора было возвращаться на учебу в университет в США, и было решено, что он проведет несколько дней с Каримом в Японии и уже оттуда полетит в Калифорнию. Каждый раз при мысли о том, что не увижу своего красавца сына целых три месяца, слезы наворачивались мне на глаза.

Кроме слуг и дочерей в нашем риядском дворце больше никого не было.

Но дочери тоже были не самым большим утешением для своей матери, так как и они готовились к предстоящему учебному году. К тому же они предпочитали проводить оставшееся время с подружками.

Я была по этому поводу страшно раздражена, мне было очень скучно и, должна покаяться, невыносимо хотелось знать о своих детях абсолютно все. Так что я отправилась бродить по залам второго этажа пустого дворца и по бесконечным коридорам взад и вперед, по нескольку раз останавливаясь у дверей комнат моих дочерей. Когда они были младше, они жили в одном крыле дворца. Но после того как Амани в своем религиозном рвении грозилась уничтожить все глянцевые журналы и кассеты с музыкальными записями Махи, мы с Каримом решили переселить Амани в южное крыло, Маха же осталась в северном. Так что я была вынуждена проходить довольно большое расстояние.

Но результаты моей шпионской деятельности были весьма скудны и однообразны. Из комнат Амани постоянно доносился звук песнопений и молитв, из половины Махи — громкий смех и оглушительный рок-н-ролл.

Слежка за моими слишком уж предсказуемыми дочерьми мне быстро наскучила, и я вернулась к себе. Замужество Муниры не выходило у меня из головы, так что даже не было настроения пойти на какие-нибудь женские посиделки, которые обычно происходили либо у подруг, либо у родственниц.

Хади повез свою юную жену на медовый месяц в Марокко. Хотя я старалась не думать о нынешних страданиях Муниры, все же мне хотелось убедиться, что с ней все в порядке. Я позвонила Таммам узнать, нет ли новостей от новобрачных. Я страшно рассердилась, когда Таммам призналась, что не осмелилась попросить у Хади номер телефона гостиницы, в которой они должны были остановиться. Я швырнула телефонную трубку, с трудом сдержавшись, чтобы не высказать Таммам все, что я думаю о ее беспредельной глупости.

Делать было нечего — оставалось только ждать. К моему позору, мне ужасно хотелось выпить, но я боролась с этим греховным желанием.

Через несколько часов смущенная Таммам сама позвонила мне и сообщила, что Мунире удалось тайком воспользоваться телефоном, когда Хади вышел из номера. Она сказала, что безмерно ненавидит и боится своего мужа и даже не думала, что способна на такое.

Повесив трубку, абсолютно разбитая, в полном отчаянии я легла поперек кровати. Я не чувствовала своего тела. Силы покинули меня. Ни я, ни кто другой ничем не могли помочь Мунире. Теперь она стала официальной женой Хади.

Несколько лет назад я узнала, что власти нашей страны ни при каких обстоятельствах не вмешиваются в частные отношения между мужчиной и женщиной. Проходят тысячелетия, а наши саудовские женщины как были раньше, так и сейчас остаются собственностью мужчин. Как я ненавидела нашу беспомощность!

По щекам текли слезы. Сердце мое сильно билось. Я срочно решила мысленно переключиться на другие темы. Да, я должна чем-нибудь заняться. Я совершенно не знала, как обстоят дела с нашими семейными запасами алкоголя, и собралась провести ревизию. «Я совсем не собираюсь выпить, — говорила я себе, надевая халат, — просто хочу убедиться, что никто не ворует наши дорогие и редкие вина». Поскольку алкогольные напитки запрещены в Саудовской Аравии, купить большое количество алкоголя на черном рынке стоит огромных денег. Бутылка ликера стоит от 200 до 350 саудовских риалов ($55-$95).

Как сомнамбула, я прошла к лучшей части нашего дворца, к недавно великолепно отделанным комнатам, украшенным живописью, гобеленами, западноевропейской антикварной мебелью. В прошлом году мы с Каримом наняли малайзийского дизайнера, который с энтузиазмом принялся за работу. Он взял команду строителей, которые снесли старые стены, поставили арочные окна и соорудили куполообразные потолки, к которым устремлялись высокие колонны, сделав в этих помещениях еще и потайные комнаты. Все гармонировало и по цвету, и по текстуре: персидские ковры, шелковые портьеры, мраморные полы, которые идеально подходили к итальянской и французской антикварной мебели. Сочетание арабских орнаментов и арок, выполненных в традициях Центральной Европы, а также роскошь современного итальянского искусства создавали совершенно уникальную романтическую интимную обстановку, предмет внимания и зависти наших царственных родственников.

Пройдя через огромную гостиную, я попала в сигарную и винотеку, в которой обнаружила одну из наших филиппинских служанок, вытиравшую пыль на винных полках красного дерева. Резким тоном я велела ей заняться чем-нибудь другим, а сама начала считать бутылки. Я обрадовалась, обнаружив, что Карим значительно пополнил наши винные запасы. Я насчитала более двухсот бутылок различных водок и около шестидесяти бутылок других крепких напитков.

С легким сердцем я прошла в прохладное помещение, целиком отделанное дубом и специально построенное для хранения нашей винной коллекции, в котором поддерживалась определенная температура и влажность. После двухсотой бутылки я прекратила считать.

У нас действительно хорошие запасы, решила я. Мои мысли потекли в опасном направлении. Наверняка Карим не заметит пропажи нескольких бутылок с разных полок. Пока я рассматривала нашу внушительную коллекцию, меня стали одолевать знакомые искушения. Моя клятва о воздержании легко была забыта. Я спрятала две бутылки шотландского виски под просторным халатом и, дав себе слово, что выпью всего один стаканчик, поднялась по винтовой мраморной лестнице в свои апартаменты.

Оказавшись у себя, я сразу же заперла двери и с любовью стала гладить похищенные бутылки. После чего я выпила виски в надежде, что таким образом мне удастся избавиться от навязчивого образа страдающей Муниры.

Через двадцать четыре часа я очнулась от звуков взволнованных голосов где-то совсем рядом со мной. Я открыла глаза от пощечин, которые ощутила на своем лице. Я услышала, как кто-то выкрикивал мое имя:

— Султана!

Я увидела склоненное надо мной обеспокоенное лицо Сары.

— Султана! Ты слышишь меня?

Я встревожилась. Физическое мое состояние было ужасным. Я решила, что попала в автомобильную аварию и теперь приходила в себя после комы.

Я слышала, как плакала Маха:

— Мама, проснись!

Сара успокаивала мою дочь:

— Слава богу, Маха, она еще жива.

Пытаясь как-то прийти в себя, я заморгала. Я хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Я слышала, как испуганные женские голоса что-то кричали на смеси филиппинского, тайского и арабского языков. Мысли как в тумане проносились в моей голове: странно, почему все эти болтливые женщины собрались в моей спальне?

0

5

Слабым голосом я спросила сестру:

— Что случилось?

Сара нахмурилась. Казалось, она подыскивала нужные слова:

— Султана, как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — сказала я и потом повторила свой вопрос: — Что случилось?

Заглушая остальных, раздался громкий голос Амани, который с каждым словом набирал силу:

— Мама, ты совершила серьезный грех.

Задыхаясь от рыданий, Маха закричала:

— Заткнись! Я говорю тебе, заткнись!

Слова Амани оглашали комнату:

— У меня есть доказательства. Вот они!

Я повернула голову и увидела, что Амани в обеих руках держала по пустой бутылке из-под виски, которыми она яростно размахивала.

— Мама пила! — кричала она. — И несомненно, Святой Пророк проклянет ее за этот грех!

Сара повернулась к Амани, лицо ее было мрачным:

— Амани, дай мне бутылки, а затем, пожалуйста, выйди из комнаты!

— Но…

Сара осторожно взяла бутылки из рук Амани.

— А теперь, дитя, делай то, что я говорю. Выйди из комнаты.

Кроме отца Амани больше всех других любила и уважала тетю Сару. И сейчас она подчинилась, но, уходя, на прощанье выкрикнула угрозу:

— Я все расскажу папе, как только он приедет.

Я была в шоке, а от слов дочери мне совсем стало плохо.

Сара осторожно положила пустые бутылки у спинки кровати и взялась за дело.

— Всех прошу покинуть комнату.

— Только не я! — заскулила Маха.

— И ты тоже, Маха.

Наклонившись, чтобы меня поцеловать, Маха зашептала:

— Не переживай из-за Амани. Я знаю, как заставить эту дурочку молчать.

Мой взгляд, вероятно, выражал некоторое недоверие, так как Маха пояснила:

— Я ее напугаю, что скажу всем ее друзьям, будто она носит облегающие платья и заигрывает с мальчишками.

И хотя это все было неправдой, я знала, что такая угроза подействует на Амани и заставит ее задуматься, поскольку у нее была репутация истинной мусульманки, не способной совершить ни одного греха. Я понимала, что все это ложь, но также осознавала всю серьезность моей нынешней ситуации, узнай только Карим о моей слабости. Поэтому я не стала ничего выговаривать Махе, а слабо улыбнулась ей, что она вполне могла принять за знак пусть и вынужденного, но все же одобрения.

Выходя из комнаты, Маха с трудом открыла тяжелую деревянную дверь, которая никак не поддавалась, так как все наличники двери были разбиты.

Сара, заметив мой вопросительный взгляд, пояснила:

— Поскольку ты не отвечала на все наши крики, я приказала одному из водителей взломать дверь.

Слезы унижения навернулись мне на глаза.

— Султана, ты лежала как мертвая, — сказала Сара, беря салфетку и обтирая мне лоб. — Я боялась худшего, — добавила она с тяжелым вздохом. Затем она взяла стакан томатного сока и заставила меня выпить его через соломинку.

— Ты не отвечала, и я так напугалась, что ничего уже не соображала. — Она взбила мои подушки и села рядом со мной на кровать. Глубоко вздохнув, она сказала: — Султана, а теперь ты должна рассказать мне все начистоту.

Хотя Сара казалась спокойной, я ясно видела, что она была страшно огорчена, и это отражалось в ее темных глазах. Считая, что такой испорченный человек, как я, заслуживает только смерти, я разрыдалась, сотрясаясь всем телом.

Сара гладила меня по лицу и руке. Тихим и спокойным голосом она сказала горькую правду:

— Султана, твои дочери и слуги все мне рассказали, ты стала злоупотреблять алкоголем.

Я вытаращила глаза от удивления. Значит, моя тайная слабость вовсе и не секрет.

Сара ждала моих объяснений. В тот момент мне казалось, что моя сестра не поймет истинной причины моих переживаний. Я выкрикнула:

— Твои дети еще маленькие, и они все еще нуждаются в тебе.

По озабоченному выражению лица Сары я поняла, что она начинает бояться за мое психическое, а также физическое здоровье.

— И у тебя есть твои книги, — вконец расстроенная, добавила я.

И это правда. Страстью Сары было коллекционирование книг по весьма широкой тематике, которая ее интересовала. Чтение было ее увлечением с самого детства, доставлявшим ей огромную радость и отдохновение. Весьма ценная библиотека Сары включала книги на тюркском, арабском, английском, французском и итальянском языках. Ее книги по искусству, хранимые в специальных книжных шкафах, были уникальными — вне всякой конкуренции. Она также собрала бесценную коллекцию древних манускриптов, относящихся к золотому веку арабской цивилизации. Я уверена, что, если бы в жизни Сары произошла какая-нибудь трагедия и она осталась бы одна, она искала и нашла бы утешение в своих книгах.

— Султана, о чем ты говоришь?

— И твой муж никогда не уезжает надолго в командировки!

Работа Асада не требовала частых поездок, как работа Карима. Сара была замужем за братом Карима, Асадом. И я всегда знала, что Карим никогда не будет любить меня так, как Асад любит мою сестру. И хотя я никогда не завидовала большой любви Сары и Асада, я часто с грустью мечтала о таком же отношении ко мне со стороны Карима.

— Султана!

Жалость к себе переполняла меня, и, всхлипывая, я начала объяснять:

— Мои дети уже выросли, и мать им больше не нужна.

То, что я говорила, было истинной правдой. Абдулле недавно исполнилось двадцать два. Махе было девятнадцать, а Амани семнадцать. Трое из шестерых детей Сары были еще маленькими, и им еще нужно было ежедневное внимание матери.

— Султана, прошу тебя. В твоих словах нет никакого смысла.

— Сара, разве о такой жизни я мечтала! Никто из моих троих детей во мне больше не нуждается… Карим редко бывает дома… и в мире бессчетное количество униженных женщин, которые, подобно Мунире, — взывают о помощи, а я ничем им помочь не могу! — Рыдания душили меня. — Вдобавок я, кажется, становлюсь алкоголичкой. — Впервые осознав всю пустоту и унизительность своей жизни, я выкрикнула: — Моя жизнь не удалась!

Сара нежно обняла меня:

— Милая моя, таких мужественных женщин, как ты, я никогда не встречала. Тише, сестренка, ну же, успокойся…

Вдруг передо мной встал образ моей мамы. Мне захотелось снова стать ребенком, вернуться в детство, забыть обо всех разочарованиях взрослой жизни, хотелось, чтобы время повернулось вспять. Я крикнула со всей мочи:

— Я хочу к маме!

— Тише, Султана. Пожалуйста, перестань плакать. Ты же знаешь, что мама всегда с нами, и сейчас тоже.

Мои всхлипывания стали затихать. Я оглядела комнату. Мне очень хотелось снова увидеть маму, пусть даже не ее саму, но хотя бы видение, какое часто раньше являлось мне во сне. Но я никого не увидела и сказала:

— Мамы здесь нет.

Совсем успокоившись, я рассказала о своем сне Саре. Для меня боль утраты мамы никогда не пройдет.

— Знаешь, — сказала Сара, — твой сон подтверждает, что я права. Дух мамы всегда с нами, Султана. Я тоже очень часто ощущаю ее присутствие. Она приходит ко мне в странные моменты. Например, вчера, когда я смотрелась в зеркало, за моей спиной появилась мама. Я видела ее лишь мгновение, но и этого было достаточно, чтобы осознать, что наступит день и мы снова все будем вместе.

Я чувствовала, как на меня нисходит покой. Если и Сара видела маму, это значит, что мама действительно существует. Честность моей сестры никогда не ставилась под сомнение никем из тех, кто ее знал.

Некоторое время мы с Сарой молчали, вспоминая наше безмятежное детство и беспредельную мудрость, отзывчивость и любовь нашей мамы, спасавшие нас от многих жизненных невзгод.

Когда я повернулась на кровати, две пустые бутылки из-под виски упали. Сара внимательно взглянула на них, потом на меня. Осознав причину того переполоха, который привел Сару к моей постели, я вновь впала в страшную депрессию.

— Ты на опасном пути, Султана, — прошептала Сара.

Я села, стала накручивать пряди волос на пальцы и вдруг выпалила:

— Я ненавижу свою праздную жизнь!

— Султана, ты так много можешь сделать в жизни. Но только от тебя зависит, будешь ли ты счастлива. Хорошо было бы, чтобы ты нашла для себя какое-нибудь увлечение, занятие.

— Чем мне заняться? Никаб мешает всему, что я делаю! — проворчала я. — Почему нам так не повезло и мы родились в стране, которая заставляет женщин закутываться в черное!

— Я думаю, ты пьешь из-за своего одиночества, — сухо сказала Сара. Устало прикрыв глаза, она продолжала: — Султана, боюсь, ты пошла против самого Аллаха!

Неспособная контролировать свои эмоции, понять причину своего состояния, я посмотрела на Сару и, пожав плечами, сказала:

— Знаешь, Амани права. Пророк проклял меня. И явно не единожды. Иначе почему же все неприятности произошли одновременно?

— Султана, не болтай глупостей! Не верю, чтобы наш Святой Пророк проклял женщину, у которой проблемы, — сказала Сара. — А ты хочешь жить без проблем?

— Иншала! Божья воля!

— Сестренка, ты хочешь жизни, которой не бывает. У всех живых есть проблемы. — Она помолчала и добавила: — Даже короли сталкиваются с неразрешимыми проблемами.

Я понимала, что она имеет в виду плохое здоровье нашего дяди Фахда, короля Саудовской Аравии. С возрастом он стал очень слаб. Сейчас у него в жизни было все, кроме здоровья. Когда недавно у него случилось резкое ухудшение, это послужило напоминанием всем членам нашей семьи, что все мы смертны и что никакие деньги и никакие современные медицинские средства в мире не способны сделать нас бессмертными.

Тон Сары стал мягче:

— Султана, ты должна научиться переносить жизненные невзгоды достойно, не прибегая к сомнительным средствам. — Она ногой отодвинула бутылку из-под виски в сторону. — Ты стала рабыней новой силы, силы, способной породить еще более серьезные проблемы, чем те, которые привели тебя к бутылке.

И тогда я выговорила то, чего больше всего боялась:

— Амани может рассказать все Кариму.

— Султана, ты сама первая расскажешь ему об этом. В любом случае лучше ничего не скрывать от своего мужа, — решительно произнесла Сара.

Я внимательно посмотрела на свою сестру. Без всякой зависти я поняла, что всегда была в тени своей сестры и с точки зрения красоты, и с точки зрения добродетелей.

Несмотря на то что ее вызвонили из дома совершенно неожиданно, Сара была безукоризненно одета: на ней было только что отглаженное шелковое платье и туфли того же цвета, что и платье. На изящной шее — изысканное жемчужное ожерелье. Ее густые черные волосы были уложены по последней моде, еще больше подчеркивая ее достоинства; у нее была красивая кожа; ресницы такие длинные и густые, что ей совсем не нужна была тушь.

Ее личная жизнь гармонировала с ее совершенной внешностью. Брак ее с Асадом был идеален. Я никогда не слышала, чтобы она повысила голос на мужа или когда-нибудь пожаловалась на него. Много раз я пытала Сару, чтобы она назвала хотя бы одну из слабостей своего мужа, но безуспешно. В то время как я могла позволить себе кричать на детей, ущипнуть их или даже шлепнуть, я никогда не видела, чтобы Сара потеряла над собой контроль при общении с детьми. Моя сестра была безмерно довольна своими детьми, о чем много лет назад предсказала ей наша служанка Худа.

Хотя время от времени у нее возникали проблемы со вторым ребенком, дочерью по имени Нашва, Сара всегда была разумно строга с ней.

Сара даже умудрилась установить теплые отношения с матерью Асада и Карима Нурой, отличавшейся вздорным и сложным характером. Кроме того, моя сестра — одна из немногих женщин семейства Аль Саудов, которая никогда не употребляла алкоголь и никогда не курила. Конечно, Саре нечего было скрывать от ее мужа. Как могла эта безупречная женщина понять, что я становлюсь старше и что мои недостатки не только не исчезают, но их становится больше?

Моя жизнь, казалось, всегда была наполнена всевозможными недосказанностями. Моя слабость к алкоголю была лишь одним из моих многочисленных секретов, которые я скрывала от Карима. Все годы нашего брака я старалась предстать перед мужем в лучшем свете, чем была на самом деле. Я врала Кариму даже по поводу моего веса, например, сколько килограммов набрала за последний месяц.

Не желая более огорчать свою сестру перечнем других моих недостатков, я не стала вываливать все, что вспомнила. Вместо этого я поспешно дала обещание:

— Я больше никогда не буду пить, но только при условии, что я не должна буду признаваться в этом Кариму — просто не вынесу этого. Он ни за что не простит меня.

— Да? А что такого он может сделать?

Я сильно сгустила краски:

— Ну, он может избить меня.

Черные глаза Сары округлились от удивления.

— Сара, ты сама знаешь, что Карим ненавидит тех, кто не способен совладать со своими слабостями. Но любить меня после этого он уж точно перестанет.

У Сары дрожали руки:

— Тогда как же нам избавиться от этой привязанности? Слуги мне сообщили, что, когда Карим уезжает, ты всегда напиваешься до бессознательного состояния.

— И кто же тебе такое сказал? — с возмущением спросила я.

— Султана, укроти свой гнев. Это было сказано из добрых побуждений, поскольку они переживают за тебя.

— Но…

— Я не назову их. — В голосе Сары зазвучали жесткие нотки.

Я начала думать, кто же из моих слуг мог донести на меня, но при таком количестве прислуги невозможно было вычислить, на кого же обрушить свое негодование.

Сара в задумчивости сжала губы.

— Султана, у меня есть идея. Скоро рамадан. В любом случае ты не будешь ни есть, ни пить в течение дня. И в те дни, когда с тобой нет Карима, рядом всегда будут находиться либо Маха, либо я. И в этот период нам удастся побороть твое пагубное пристрастие. — Сара наклонилась ко мне с улыбкой: — Мы сможем много времени проводить вместе. — В ее голосе было столько тепла и любви. — Как в детстве.

Я стала покусывать ногти, вспомнив еще об одной нерешенной серьезной проблеме.

— А что делать с Амани? Она ведь все расскажет Кариму.

Сара отняла мою руку ото рта и сжала ее в своих ладонях:

— Не беспокойся. Я поговорю с ней.

Приведение в исполнение смертного приговора было отложено. Я знала, что если угроза Махи не подействует на Амани, то Саре уж непременно удастся убедить мою дочь не рассказывать ничего Кариму. Я радостно улыбнулась, понимая, что коль за дело взялась Сара, значит, все будет в порядке. Постепенно беспокойство начало покидать меня.

Наконец, немного расслабившись, я сказала:

— Я очень голодная. Ты поешь со мной?

Сара кивнула в знак согласия:

— Я только позвоню домой и предупрежу, что задерживаюсь у тебя.

Я позвонила на кухню по дворцовой телефонной связи и попросила шеф-повара сказать мне, какое меню он планировал на обед. Услышанное вполне меня удовлетворило, так что я подтвердила его выбор. Я сообщила, что со мной будет обедать моя сестра и велела накрыть в саду, так как было облачно и поэтому прохладнее, чем обычно.

Я привела себя в порядок, надела платье, и мы с Сарой, пройдя через дворец, вышли в сад. Мы брели, взявшись за руки, по тенистой аллее. Остановились, чтобы полюбоваться кустами, усыпанными красно-золотистыми цветами.

При несметном богатстве нашей семьи Аль Саудов мы могли себе позволить много удивительных вещей, в том числе превратить мертвую пустыню в цветущий сад.

Наш обед еще не принесли. Мы сели в удобные кресла за стол со стеклянной столешницей. Красный навес создавал тень вокруг стола.

Вскоре появились три филиппинские служанки: они несли серебряные подносы, уставленные яствами. Пока они накрывали на стол, мы с Сарой пили горячий сладкий чай, обсуждая школьные планы наших детей. Как только слуги наполнили наши тарелки, мы приступили к трапезе: болтая и смеясь, поглощали горы разнообразных салатов, фрикадельки в сметанном соусе, жареного цыпленка, фаршированного вареными яйцами и рисом.

Я вспомнила слова Сары о рамадане. В связи с этим съела еще по порции почти каждого из блюд, зная, что в рамадан я должна буду воздерживаться от еды с восхода и до захода солнца.

Мусульмане всего мира вскоре начнут усиленно всматриваться в небо в ожидании новолуния. Как только это случится, наступит время поста.

Впервые в жизни я страстно желала выполнить долг истинной мусульманки.

Глава четвертая
УСМИРЕНИЕ ДЬЯВОЛА
Рамадан — это время священного поста, и для каждого взрослого мусульманина обязательным является соблюдение всех его обычаев. Коран гласит: «О вы, кто верует! Предписан пост вам, как он предписан был для тех, кто был до вас, чтоб благочестие могли вы обрести на дни, определенные числом» (2:183–184).

И хотя мне гораздо легче дышалось, от мысли, что в этот особый месяц двери рая открыты, а двери ада закрыты, и дьявол посажен на цепь и не может творить зло, строгое соблюдение рамадана не очень соответствовало моему характеру.

Я всегда страстно желала быть такой же набожной, как моя мать и сестры, но, должна признать, никогда моя вера не была истовой. Даже будучи ребенком, впервые услышав об обрядах рамадана, я поняла, что не смогу полностью соблюдать их. Например, мне говорили, чтобы я наложила обет молчания на язык: не врать, не употреблять бранных слов, не смеяться и не злословить. И мои уши должны быть закрыты для всякого оскорбления. Мои руки не должны касаться дурного, так же как мои ноги должны обходить стороной грех. Если бы только по какому-то недосмотру мне в горло попали бы пыль или густой дым, то мой пост был бы признан недействительным. Я не только не должна была есть и пить между восходом и заходом солнца, но я должна была внимательно следить, чтобы во время полоскания рта, как меня предупредили, я случайно не проглотила бы ни одной капли воды. Но самое важное: я должна была очиститься всем своим сердцем, что означало, что все мирские заботы нужно было отбросить прочь и лишь думы об Аллахе должны были занимать голову. И наконец, я должна была искупить каждую свою неверную мысль или действие, которое могло отвлечь мои мысли от Аллаха.

С момента моего первого поста, когда я была в подростковом возрасте, меня часто заставляли искупать свою вину, которая состояла в том, что я не могла достичь полного растворения в религии. В Коране говорится, что «Господь не взыщет с вас за пустословье в ваших клятвах, но взыщет за намеренные клятвы (которыми себя связали вы). Во искупление сего (греха) — дать десяти голодным пищу, обычную для той, что вы даете своим семьям; иль дать одежду им, иль выкупить рабу свободу» (5:89).

Со дня нашей свадьбы мы с Каримом сбились со счета, сколько же бедняков мы накормили и одели из-за моей неспособности сдержать свои клятвы в рамадан.

Доев с удовольствием вторую порцию медового десерта, я про себя дала клятву, что в этом году удивлю всю свою семью своим ревностным соблюдением поста.

Когда Сара уехала в свой дворец, я углубилась в изучение Корана, чтобы хорошо подготовиться к священному месяцу.

И вот пролетели десять вечеров, и с соседней мечети радостно провозгласили всем верующим, что наступил священный месяц рамадан. Первыми новолуние заметила группа истых мусульман в маленькой египетской деревушке. Я знала, что эта радостная весть была услышана в каждом уголке земного шара, где проживают мусульмане. Для мусульман наступило время трудиться над самосовершенствованием.

Через шесть дней после начала рамадана в Рияд вернулся Карим и вместе со всей семьей стал совершать священные ритуалы.

После того как Амани дала обещание Саре, что она не расскажет Кариму о моем позорном пристрастии, я поклялась, что больше никогда не дам повода моей богобоязненной дочери поймать меня в капкан.

У меня появилось чувство, что теперь все будет хорошо.

На протяжении всего рамадана наша обычная жизнь кардинально менялась. Мы как минимум вставали за час до восхода солнца. Производили омовение, произносили аяты из Корана, читали молитвы. Потом — трапеза до восхода солнца, называемая сахур и состоящая обычно из сыра, яиц, йогурта или молока, свежих фруктов и хлеба. Мы должны успеть завершить наш завтрак до того, как светлая полоска зари появится на черном небе. После еды новые молитвы, которые надо успеть завершить до полного восхода солнца.

Всю остальную часть дня мы должны воздерживаться от еды, питья, курения и сексуальных отношений. В течение дня мы творим молитвы также в полдень и к концу дня.

Как только солнце покидает небо, наш пост прерывается: мы пьем понемногу воду, сок или молоко. В это время полагается такая молитва: «О Аллах, ради Тебя я соблюдал пост, уверовал в Тебя, уповаю на Тебя, Твоими дарами я разговляюсь». Только после этого можно приступать к еде. Обычным продуктом, прерывающим наш пост, являются финики. После них идут легкие закуски, и вскоре наступает время для вечерней молитвы во время захода солнца, и только после этого наступает время настоящей трапезы.

Каждый день до захода солнца во время рамадана все члены нашего огромного семейства обычно встречаются во дворце Сары и Асада, чтобы пообщаться и разделить вечернее застолье. Настроение праздника всегда витает в воздухе, поскольку состояние нашего духа обычно хорошее в силу того, что мы одержали победу над собой.

По мере того как месяц близится к завершению, эта праздничная атмосфера становится все радостней. Мусульмане начинают готовиться к Ид аль-фитру, трехдневному пиршеству, которое знаменует собой конец рамадана. Хотя многие ревностные мусульмане предпочитают строгий период рамадана, когда они трудятся над самоусовершенствованием, для меня самым приятным временем является празднование Ида.

Поскольку у меня нет никакого строгого расписания во время месяца рамадан, я обычно превращаю ночь в день и бодрствую всю ночь: смотрю по видео американские фильмы, читаю Коран или раскладываю пасьянс. Когда Карим отправляется в свой офис, я иду спать и сплю до конца дня, отдыхая таким образом в часы, когда особенно хочется есть и пить, так чтобы у меня не было соблазна нарушить пост. Я обязательно встаю, чтобы прочитать полуденную и дневную молитвы, которые усиливают ощущение торжества над духом.

Во время этого, особого для меня, рамадана, Сара часто делила со мной эти трудные часы, как и обещала. Когда Сара не могла оставить свою семью, со мной рядом всегда находилась Маха. Хотя часто в дневные часы на меня нападали апатия и голод, я твердо знала, что скоро заход солнца, Карим вернется домой, и мы вместе поедем во дворец Сары.

К девятнадцатому дню поста я не нарушила ни одной своей клятвы. Я все больше и больше гордилась собой, что ни разу не поддалась искушению тайно съесть немного, или выпить глоток воды, или выкурить сигаретку. Но самое важное то, что я весьма успешно справлялась со своей алкогольной зависимостью.

Карим и Маха ободряли меня своими улыбками и комплиментами. Сара при любой возможности расхваливала меня. Даже Амани стала относиться ко мне теплее. Никогда еще я так долго не держалась во время рамадана, чтобы не споткнуться и не отдаться бесконтрольным желаниям.

Я твердо убеждена, что на этот раз я бы обязательно достигла полного духовного обновления, которого так жаждала, если бы не мой ненавистный брат Али. Хотя ему прекрасно было известно отношение его сестер к свадьбе Муниры, Али упорно настаивал на том, чтобы на девятнадцатый день рамадана к нашей семейной трапезе после захода солнца присоединился Хади со своей новой женой. Накануне молодая пара вернулась в Рияд из своего свадебного путешествия в Марокко.

Но Хади не входил в наш закрытый семейный круг, и мы полагали, что он с четырьмя своими женами и детьми будет завершать ежедневный пост вечерней трапезой со своими родными. Поэтому, когда Сара сообщила мне, что в этот вечер с нами за столом будут Хади и Мунира, я поняла, что нас заставят лицезреть первое публичное унижение бедной Муниры. В ярости от этой мысли я сказала:

— Но присутствие Хади за нашим столом испортит весь праздник!

— Да, это будет непростой вечер, — согласилась Сара, поглаживая меня по спине. — Но мы должны с честью выдержать это испытание.

У меня так свело челюсти, что трудно было говорить:

— Хади женился на Мунире только по одной причине. Он всегда мечтал о возможности породниться с королевской семьей.

Сара беспомощно возвела руки к небу.

— Султана, мы ничего не можем сделать. Он муж дочери нашего брата. Если мы как-нибудь рассердим Хади, это тут же плохо скажется на Мунире.

— Это напоминает шантаж, — зло прошипела я.

Маха что-то шепнула на ухо Нашве, и обе девочки громко засмеялись.

Мы с Сарой посмотрели на дочерей.

— И что смешного?! — повысив голос, раздраженно спросила я.

Маха покраснела, и еще до того, как она открыла рот, я уже знала, что она что-то сочиняет.

— Да так. Ничего особенного. Обсуждали одну девочку в нашем классе.

— Доченька, ты решила нарушить пост ложью. Ты разве забыла, что сейчас рамадан?

— Нашва? — мягко произнесла Сара.

Нашва во многом была похожа на Маху, но она не могла с такой легкостью врать своей матери, как моя дочь.

— Мама, это была просто шутка!

— Ну так поделись, пожалуйста, этой шуткой с нами.

Нашва бросила на Маху тревожный взгляд и сказала:

— Просто Маха предложила, чтобы мы напустили на Хади чары, которые бы навсегда усыпили бы его мужской орган.

— Девочка, — сказала ошеломленная Сара, — выброси такие мысли из головы. Только Аллах обладает такой властью.

Я рассердилась на Маху за ее ложь. Ведь Нашва же не лгала. Я с подозрением посмотрела на нее. Неужели Маха все еще увлекается черной магией?

Маха начала ерзать под моим сверлящим взглядом. Четыре или пять лет назад Маху поймали за тем, что она разрабатывала план, как наслать порчу на своего собственного отца. Но я считала, что нам с Каримом удалось ее так напугать, что она бросила даже думать о черной магии. Но сейчас засомневалась в этом. Я знала, что многие из моих высокородных родственников верили в черную магию.

Я, конечно, ничего не сказала Саре, но сама подумала, что жизнь Муниры, несомненно, стала бы лучше, стань Хади импотентом. И если бы такое вдруг произошло, она спокойно могла бы вернуться домой.

В Саудовской Аравии мужчина может развестись с женой в любое время без всякой причины, в то время как саудовские женщины не имеют таких прав. Однако в случае, если муж импотент или не содержит свою семью, женщина может получить развод, несмотря на все сложности.

Вечером, когда приехали Хади и Мунира, первое, что бросилось в глаза, — выражение страдания на лице Муниры. Я была так потрясена ее ужасным физическим состоянием, что мне захотелось ударить как следует Хади. За один месяц Мунира похудела на несколько килограммов — кожа да кости.

Мы с Сарой в ужасе переглянулись.

Сара встала и, обращаясь к Мунире, сказала:

— Мунира, девочка, ты плохо выглядишь. Присядь, пожалуйста.

Мунира вопросительно посмотрела на Хади, ожидая разрешения.

Значит, дух уже зачах в этом теле.

Хади сделал чуть заметное движение головой и прищелкнул языком, что означало «нет».

Мунира послушно осталась стоять рядом с мужем.

Хади щелкнул пальцами и, глядя на Муниру, сказал:

— Кофе.

Хотя во дворце было полно слуг, готовых удовлетворить любую прихоть каждого, Хади хотел показать нам, что одна из наших стала его рабыней.

Понимая, что женщины ее семьи были в шоке от того положения, в котором она оказалась, Мунира, покраснев от стыда и не поднимая головы, смотрела в пол.

— Мунира! — громко окликнул ее Хади. Его лицо перекосилось от злобы.

В смущении Мунира отправилась на кухню за кофе.

Выражение злобы на лице Хади сменилось злорадством. Он повернулся, окинув взглядом семью Муниры. Невыносимо было видеть это самодовольное лицо.

Сара стояла, переводя взгляд с Нуры на Хади и снова на Нуру. Она не знала, как себя вести перед лицом преднамеренной грубости Хади по отношению к своей молодой жене. Кроме бедной Риимы все дочери Фиделы имели достойных мужей, и даже Салим не унижал Рииму на глазах у ее семьи.

В тот момент, когда Мунира возвращалась с кухни, неся кофе, приехал Али.

У моего брата был особый талант провоцировать меня. Теперь эта змея Али понесла свое огромное тело прямо навстречу Хади, и у него хватило ума спросить Хади, нашел ли он время, чтобы поразвлечься со знойными марокканскими красавицами, или же он очень увлекся физическими упражнениями во время медового месяца. Мунира залилась краской от унизительных и непристойных замечаний ее отца.

Меня затрясло от ярости. Неужели Али забыл, что его дочь скромна и робка и единственное, что она хочет, — это чтобы ее оставили в покое?

Я больше не могла этого выносить. Мой брат был бесчувственной тушей мяса, которая не заслуживала жить на свете. Я вскочила на ноги, готовая ударить его.

Карим внимательно наблюдал за мной и, поняв, что мною овладела ярость, быстро подошел ко мне. Крепко взяв меня под руку, он силой повел меня в другой конец зала. К нам тут же подошли Сара и Нура.

Али казался озадаченным, встретившись с моим убийственным взглядом. Он оказался не только бесчувственным, но еще и тупым. Ему действительно не приходило в голову, что каждое его слово ранит его непорочную дочь. Для Али все женщины были собственностью мужчин, вещью, чьи чувства и благополучие никогда не были темой его размышлений.

Мои сестры и Карим уговаривали меня пойти на половину Сары и отдохнуть там немного. Они сотни раз были свидетелями наших с Али стычек и надеялись таким образом избежать скандала, который уже готов был разразиться за столом.

Я заявила, что, по моему мнению, Сара и Асад должны выставить Али и Хади из своего дома.

Нура, с трудом сдерживаясь, посмотрела на Сару:

— Сара, мы у тебя в гостях. Делай как считаешь нужным.

— Мы должны думать о Мунире, — напомнила нам Сара своим нежным голосом. — Все наши действия, способные вызвать гнев Хади, будут иметь самые пагубные последствия для нее.

С этим я не могла согласиться:

— Разве может быть еще хуже? Она рабыня человека, который больше всего на свете любит унижать женщин. Если он получит от нас отпор, то по крайней мере будет знать, что его поведение не вызывает одобрения у семьи его жены.

Не говоря ни слова, Сара с Каримом повели меня из зала, а Нура вернулась к остальным. Когда мы выходили, до меня донеслись смех и шутки Али и Хади.

Убедив меня, что краткий сон пойдет мне на пользу, Карим и Сара оставили меня одну. Но заснуть я никак не могла, унижение Муниры не выходило у меня из головы. Я беспокойно ворочалась в постели, размышляя о постоянном насилии над женщинами в нашей стране. У нас, саудовских женщин, не было ничего, кроме нашей души, да и она осталась при нас только потому, что они еще не придумали способа ее уничтожить.

Глаза мои начали уже слипаться, как вдруг я заметила бутылку вина, стоявшую на маленьком столике в углу комнаты. Хотя сама Сара не пила, ее муж Асад был неплохим знатоком французских вин.

Я решила, что мне больше нужен бокал вина, а не сон. Ничто так не успокоит нервы, как хорошее французское вино. Уже много времени, с того самого дня, когда Сара вытащила меня из пьяного угара, я и капли в рот не брала. Я пересчитала в уме дни и ночи. За последние двадцать девять дней и ночей я проявила невероятную выдержку и самообладание.

Теперь, отгоняя от себя мысли о рамадане, а также о своем обещании, данном сестре, я сбросила с себя простыню и как завороженная направилась к бутылке. Увидев, что бутылка практически полная, я радостно сжала ее в руке и стала искать сигареты. Хотя я много курю, я не брала в рот сигарет с восхода солнца. Я взглянула на часы Асада, стоявшие на прикроватной тумбочке. До окончания дневного поста оставалось не менее часа, но я уже не могла так долго ждать. Не найдя того, чего жаждало мое тело, я выскользнула из спальни Сары и через холл пошла на половину Асада. Наверняка там уж я найду сигареты.

Везде виднелись пачки «Ротманс», хорошо знакомых иностранных сигарет. Золотая зажигалка лежала на столике рядом с кроватью. Теперь, когда у меня было все, что нужно, мне хотелось найти уединенный уголок, где бы я могла выпить и покурить. Спальня Сары для этой цели не подходила. Карим и Сара могли зайти туда, чтобы убедиться, действительно ли я отдыхаю. Я приняла решение спрятаться в ванной комнате Асада.

Я никогда не была в ванной своего шурина, но ее огромные размеры меня нисколько не удивили. Перед тем как сесть на изысканную бархатную банкетку, я взяла стакан, стоящий у раковины.

Дрожащими руками я прикурила свою первую за этот день сигарету. После того как благостный дым достиг легких, я открыла бутылку и наполнила стакан. Попеременно я отпивала глоток вина Асада и затягивалась его сигаретой. На какое-то короткое время жизнь снова стала прекрасной.

И вот, услаждая себя этими тайными сокровищами, я вдруг услышала звук приближающихся шагов. Ужас, что меня могут здесь обнаружить, пронзил меня как электрический ток. Я быстро забежала в большую душевую кабину Асада и закрыла за собой полупрозрачную дверь. Я слишком поздно поняла, что оставила рядом с банкеткой бутылку вина. Я загасила сигарету о кафель в душевой кабине и попыталась руками развеять сигаретный дым.

Дверь слегка скрипнула, когда ее открыли. На дверцу душевой кабины упала тень крупной мужской фигуры, медленно входившей в ванную комнату.

К счастью, дверца душевой кабины была покрыта изображением черных лебедей. Всмотревшись в пришельца в просвет между лебедями, я обнаружила, что это мой брат Али.

Мне следовало этого ожидать.

Хотя я не могла разглядеть детали, я все же зажмурила глаза, когда мой брат поднял тоба, приспустил подштанники и начал мочиться.

От отвращения я заткнула уши, чтобы не слышать журчания жидкости. Он мочился так долго, что я даже решила, что такое количество не может выйти из человека, постившегося целый день и ничего не пьющего. И тогда я поняла, что Али не так строго относился к обрядам рамадана, как делал вид. Это меня страшно развеселило, и я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться, когда представила лицо Али, выскочи я сейчас из душевой кабинки и предстань перед ним.

Спустив воду в туалете и поправив одежды, Али на несколько минут задержался у зеркала. Он похлопал себя по щекам, пригладил усы и брови и почмокал толстыми губами в знак удовлетворения от своего отражения в зеркале.

Зрелище было презабавным, и, зажав рот руками, я боролась с приступом смеха.

Али уже было направился к двери, как на глаза ему попалась бутылка вина. Он внимательно посмотрел на нее, а затем быстро подошел к ней и выпил все ее содержимое.

После чего взглянул на этикетку.

— Хороший год! — произнес он и, бросив пустую бутылку в корзину для мусора, вышел из ванной.

Я прислонилась к стенке. Я так мечтала об этом вине. Потом я залилась смехом, думая об абсурдности всей этой ситуации, но затем, утерев слезы, выступившие у меня от смеха, я поймала себя на неприятной мысли. Что касается воздержания, я ничем не лучше Али: такие же лицемерие и неспособность к самоконтролю! Я так же, как и Али, не смогла изгнать дьявола из своей души.

Я вернулась к семейному столу в подавленном настроении. С новым смирением я почувствовала, что стала более терпимой к Али, о чем не могло быть и речи в начале этого вечера. Во время длительного застолья бедная Мунира не произнесла ни одного слова. Она безмолвно сидела рядом с мужем, едва дотронувшись до маленькой порции курицы с рисом, лежащей на ее тарелке.

Весь вечер мы с сестрами тревожно переглядывались. Мы переживали, но не в нашей власти было изменить жизнь Муниры. Мы боялись, что страдания, выпавшие на ее долю, могут превзойти все возможные муки, отпущенные человеку. Мы были беспомощны. Только Аллах мог спасти Муниру.

Глава пятая
РАЙСКИЙ ДВОРЕЦ
С раннего детства я верила, что любая мечта, когда-то задуманная, рано или поздно обязательно сбудется. Поэтому, несмотря на печальную правду, состоящую в том, что на девятнадцатый день рамадана я нарушила пост, закурив сигарету и, что еще хуже, выпив запретный бокал вина, я все еще не теряла надежды стать истинной мусульманкой, такой же, как моя мать и сестры. Я хотела стать праведной, несмотря на все мои несовершенства. Решив не усугублять свое унизительное положение, я не стала никому в семье признаваться в своем грехе. Я не сомневалась, что мое грехопадение не скрылось от взора Господа, и этого позора мне было более чем достаточно. Я только надеялась, что моя мама была так занята там, наверху, духовной жизнью, что не заметила недостойного поведения дочери на земле.

Карим — это другое дело. За день до окончания рамадана мы поехали в наш дворец в Джидде, расположенный на побережье Красного моря. День клонился к вечеру, и мы сидели с Каримом и дочерьми в саду, ожидая окончания последнего дня рамадана. Я заметила, что Карим внимательно смотрит на меня. Он выглядел таким озабоченным, что я начала беспокоиться. Неужели Амани не сдержала слова, данного Саре? Неужели моя дочь рассказала Кариму о моем позорном, невменяемом состоянии во время его поездки в Японию?

Я хотела спросить Карима, чем он озабочен, но боялась услышать что-либо неприятное. Я ждала, когда Карим заговорит сам.

— Султана, — начал он, улыбаясь, — хочу тебе сказать, что очень горжусь тобой.

Ожидая критики, я была немало смущена этим комплиментом. Я сидела и смотрела на него, не проронив ни слова. Что бы это значило?

— Да, я очень горжусь тобой, — повторил он.

Взгляд Карима был полон такой любви, что я подумала: сейчас он меня поцелует. Но так как эта беседа происходила в дневное время и пост рамадана еще не закончился, он просто погладил меня по руке.

Озадаченная, я смогла только произнести:

— Гордишься?

— Да, дорогая. — Его улыбка становилась все шире. — Султана, с первого года нашего брака я наблюдаю, какой внутренней борьбы тебе стоит каждый месяц рамадана. Я знаю, что тебе в тысячу раз труднее поститься, чем всем остальным. И ты выдержала.

Я была смущена и не знала, что мне делать. Хотя я и думала, что будет лучше никому не рассказывать о том, что я нарушила пост, мне было неловко принимать поздравления по поводу подвига, которого я не совершала. Меня начала мучить совесть.

Я знала, что должна сказать мужу правду, какой бы горькой она для нас обоих ни была.

— Но, Карим…

— Не отрицай, Султана. Ты заслужила и получишь вознаграждение за то, что сдержала данный обет.

— Карим, я…

— Дорогая, я давно понял, что Аллах создает одних более духовными, чем других. И, на мой взгляд, Он делает это преднамеренно. Несмотря на то что такие люди создают иногда проблемы, в результате все образуется к лучшему. — Он нежно улыбнулся, не сводя с меня глаз. — И ты, Султана, как раз и относишься к таким людям.

— Нет, нет, Карим, я должна тебе сказать, что…

Карим зажал мне рот рукой.

— Я часто думал, что из всех, кого я знаю, ты чувствуешь все гораздо глубже и твои сильные чувства часто доставляют тебе огромные страдания.

— Карим, послушай…

Тут вмешалась Маха:

— Мама, папа прав. Ты будешь вознаграждена сторицей за свои усилия побороть пристрастия к земным удовольствиям. — Маха весело посмотрела на Карима: — Я тоже очень горжусь мамой!

Тут уж я не выдержала и вскричала:

— Нет. Вы не понимаете! — Я закрыла лицо руками, и у меня из груди вырвался тихий стон: — Вы не понимаете. Я заслужила наказания!

В эту минуту я вдруг почувствовала, что у меня достаточно мужества объяснить, почему я так сильно нуждаюсь в искуплении, и признаться, что я не так чиста, как все они думают.

Но в этот момент Амани решила поддеть меня, насмешливо заметив:

— Вы хвалите мусульманку за то, что она сделала самый минимум из того, что требуется от каждого мусульманина.

Не обращая внимания на Амани, Карим отнял мои руки от лица и озадаченно спросил:

— Наказания? За что, Султана?

У меня не было никакого желания признаваться в своих слабостях перед таким жестокосердным ребенком, как Амани. Я выдохнула и сказала:

— Я должна искупить свои прошлые грехи.

Я испытывала чувство вины, глядя в сияющие от гордости и любви глаза Карима. Как могла я так низко пасть? Опустив голову, я пролепетала:

— Ты же знаешь, я всегда грешила.

И вот теперь я занялась обманом, что еще больше отягощало чувство моей вины. Я была уверена, что Господь серьезно меня накажет за мою постыдную ложь. Я про себя поклялась, что, как только мы окажемся с Каримом наедине, тут же все исправлю. Признаюсь ему во всем.

Мои мысли устремились к маме. Я вздохнула и непроизвольно произнесла:

— Жаль, что с нами нет мамы.

Амани язвительно заявила:

— Только слабый не может принять волю Господа.

Я посмотрела на Амани с болью и жалостью.

Она открыла было рот, явно намереваясь еще раз оскорбить меня, но Карим строго и негодующе посмотрел на нее:

— Амани, мы почти подошли к завершению рамадана, а ты оскорбляешь свою мать!

Это заставило Амани смолчать.

Внезапно из громкоговорителя соседней мечети раздался мелодичный голос, объявляющий, что новая луна, знаменующая собой приход нового месяца шавваль, десятого месяца по новому летоисчислению с года хиджры, отмечена на небе. Рамадан закончился! Наступает время праздника Ид аль-фитр. Мы радостно бросились обнимать и поздравлять друг друга и наших слуг, и каждый молил Господа, чтобы тот даровал ему здоровья дожить до следующего рамадана.

Наступило мое любимое время, хотя моя радость была немного омрачена сознанием того, что я никак не искупила свои грехи.

Ид аль-фитр, особый праздник ислама, продолжается три дня, и во время него происходит много разнообразных мероприятий, организованных правительством, например фейерверки, поэтические вечера, театральные спектакли, живописные конкурсы и фольклорные песенные концерты. Во время праздника все навещают своих родных и друзей, дарят друг другу подарки.

Мы праздновали до самого утра, пока первые лучи утреннего солнца не позолотили горизонт. Так что в эту ночь у меня не было никакой возможности покаяться Кариму.

На следующее утро после бурно проведенной ночи мы в изнеможении проспали до полудня. Лежа в постели, я убеждала себя рассказать Кариму, что нарушила обет, но, одевшись, он напомнил мне, что в этот день ему надо быть в джиддском дворце нашего любимого короля Фахда. Карим очень почтительно относился ко всем традициям Ид аль-фитра, и я решила, что лучше разговор перенести на потом.

Однако в душе у меня было неладно. Признаюсь я Кариму или нет, но я должна сделать что-то во искупление греха. И должна я это совершить до того, как отправлюсь с подарками к своим родным.

Карим уже стоял у двери, готовый уйти, когда я подбежала к нему и взяла его за руку.

— Дорогой, ты не забыл? Я очень хочу в этом году накормить бедных. — Я держала его за рукав. — Даже больше, чем в предыдущие годы.

Карим заулыбался:

— Неужели мне нужно на этот раз кормить больше народу, чем в тот год, когда ты съела огромное блюдо печенья с финиками?

Я залилась краской и, прикусив губу, ответила:

— Да.

Этот ужасный случай произошел два года назад во время рамадана. Наши повара несколько часов мешали специи, муку и финики, готовя печенье, которым наша семья должна была полакомиться по завершении вечерней трапезы. Все утро запах этого вкуснейшего печенья распространялся по всему дворцу, и у меня текли слюнки от желания попробовать мой любимый десерт. Я так изголодалась во время поста, что совсем потеряла разум и весь день только и мечтала что о финиковом печенье.

Во второй половине того же дня, узнав, что все разошлись по своим комнатам отдыхать, я незаметно проскользнула на кухню. Мои мысли были настолько заняты печеньем и как бы его попробовать, что я не заметила Карима. Спрятавшись за дверцу холодильника, чтобы меня никто не обнаружил, я стала уплетать одно печенье за другим.

Карим молча наблюдал, как я предавалась обжорству. Потом он сказал мне, что, увидев, как первое печенье исчезло у меня во рту, он прагматично решил, что теперь все равно, съем ли я сотню или всего одно печенье, — грех одинаковый.

Насмешливая улыбка Карима расползлась еще шире, когда он увидел, как мне неловко от этого воспоминания.

— Поверь, Султана, нет никакой необходимости кормить такое количество семей, какое я накормил в прошлом году из-за того, что ты выкурила чуть больше пачки сигарет во время рамадана. Я прав?

— Перестань, Карим! Не издевайся надо мной! — Рассерженная, я отвернулась от него.

Но Карим продолжал:

— Помню, как обнаружил тебя, сидящую на корточках в одном из твоих шкафов, а вокруг тебя полно окурков. — Он тихо засмеялся, вспоминая этот эпизод, слегка поддразнивая меня: — Ладно, Султана, скажи же мне, что за грех ты совершила на этот раз?

Господь наконец предоставил мне возможность, о которой я так молила, но я уже решила, что это утро не подходит для исповеди.

— Ничего я не совершила, — заявила я в свою защиту, — просто хотела поделиться нашим огромным богатством с теми, кому в жизни не так повезло.

Карим недоверчиво посмотрел на меня.

— Разве наше богатство не предполагает щедрости? — спросила я.

Поскольку Карим спешил на встречу со своими двоюродными братьями и дядями во дворце короля, он не стал спорить:

— Хорошо, Султана, я велю Мухаммеду купить достаточно еды, чтобы накормить тридцать бедных семей. Этого достаточно, чтобы искупить твои грехи?

— Вели Мухаммеду купить еще и одежды, — быстро добавила я.

Мухаммед — египтянин, работающий у моего мужа. Он был преданным человеком и никогда не сплетничал с другими слугами о той большой раздаче священной милостыни закят аль-фитр, которую делала наша семья.

— И одежду тоже, — вяло согласился Карим.

Я вздохнула с облегчением. Поскольку при нарушении обета провинившийся подвергается наказанию накормить десять бедных человек, то, на мой взгляд, если я накормлю и одену тридцать семей, этого будет более чем достаточно, чтобы искупить мой грех в виде бокала вина во время поста.

После ухода Карима я позвала Либби, одну из наших филиппинских служанок, и попросила ее приготовить мне ванну. На душе у меня было легко и радостно оттого, что грехи удалось без труда искупить милостыней, и, напевая арабские баллады о любви, я опустилась в ванну.

Нанеся макияж и надушившись, я позвала своего парикмахера-египтянку, которая мастерски уложила мои длинные черные волосы в сложную прическу, состоящую из многочисленных косичек, крепившихся дорогими заколками, купленными у Гарольда в Лондоне. Перебрав многочисленные платья в шкафу, я выбрала одно из моих любимых атласных красных платьев от Кристиана Диора.

Отражение в зеркале меня очень порадовало, и я позвонила Махе и Амани, чтобы выяснить, готовы ли они. Мне не терпелось начать праздничный день Ида с посещения родственников.

Я внимательно следила за тем, как трое слуг загружали многочисленные подарки, которые мы с дочерьми приготовили для наших родственников и друзей, в багажник нашего нового «мерседеса». В элегантно завернутых коробках находились вкуснейший шоколад в форме мечетей, шелковые шарфы, вышитые золотыми нитками, изысканные французские духи, одеколоны и жемчужные ожерелья.

Я точно знала, в какой дворец мы отправимся в первую очередь. В прошлом году один из наших эксцентричных двоюродных братьев, с которым мы не очень тесно общались, построил великолепный дворец. Я давно мечтала его посетить, так как наслушалась от друзей массу фантастических рассказов о его чудесах. Этого двоюродного брата звали Фаддель, и, как говорили, он потратил сумасшедшую сумму на строительство дворца и на убранство окружавших его садов, напоминавших рай — божественный рай, как он изображен в Священном Коране.

Священный Коран во всех деталях описывает блаженство и удовольствия, ожидающие тех, кто во славу Господа прожил на земле жизнь праведного мусульманина. Терпеливые и смиренные души могут рассчитывать на то, что вечность они проведут в большом тенистом саду, зеленые деревья которого украшены шелками и драгоценными камнями и которые орошаются живописными ручьями. Дни свои они будут проводить лежа на диванах и вкушая изысканные блюда. В отличие от земной жизни, вино там разрешено и подается в серебряных кубках красавцами слугами.

Того счастливого мусульманина, которому уготован рай, ждет еще одна награда. Соблазнительно прекрасные девственницы, до которых никогда не дотрагивался мужчина, будут являться по его просьбе и выполнять все его сексуальные желания.

Набожных женщин также ждет рай, и, как сказывают, истинное наслаждение там им будет доставлять чтение Корана, но несравненный восторг они испытают, лицезрел лик самого Аллаха. Эти женщины будут окружены детьми, никогда не взрослеющими. Конечно, поскольку мусульманки не испытывают сексуальных желаний, то в раю нет им и партнеров по сексу.

Хотя меня и мучило любопытство, каким же образом мой родственник Фаддель создал райские кущи на земле, что-то меня смущало. Что-то подсказывало мне, чтобы я не ехала в этот дворец, повернула назад. Но, несмотря на это предупреждение, я все же вместе с дочерьми направлялась туда. Подъехав к «Райскому дворцу», как в шутку назвал его один из наших родственников, водитель обнаружил, что ворота заперты. Привратника нигде не было. Водитель отправился на его поиски и, вернувшись, сообщил, что, заглянув в окно дома привратника, он разглядел там две босые ноги, торчавшие из-под стула.

Я велела водителю постучать в окно. И вот наконец появился заспанный привратник-йеменец и открыл ворота — мы въехали внутрь.

Хотя дорога была выложена дорогостоящей полированной плиткой, отражающей свет фар, ехать по ней было не слишком приятно — здорово трясло. Проезжая вдоль зарослей деревьев, ветки которых почти касались автомобиля, я с большим интересом смотрела по сторонам. Когда этот зеленый массив кончился, перед нами открылся вид неописуемой красоты.

Дворец Фадделя представлял собой не одно здание, как я ожидала, а ряд белоснежных павильонов. Их было пятнадцать или двадцать совершенно одинаковых павильонов с небесно-голубыми крышами, напоминавшими морскую волну, и построены они были вокруг большого павильона, создавая впечатляющую композицию.

Газон вокруг павильонов походил на зеленый пышный ковер. Яркие клумбы редких цветов искусно были разбросаны по всей территории. Вся эта палитра красок — белизна павильонов, голубизна шатров крыш, зелень травы с яркими цветами вокруг — поистине представляла собой вдохновенное и прекрасное произведение искусства.

— Дети, смотрите, — сказала я, — трава здесь такого же цвета, как мое новое изумрудное ожерелье!

— Этих павильонов больше десяти! — воскликнула Маха.

— Восемнадцать, — поправила равнодушно Амани.

— Амани, — сказала я, указывая на красочную надпись «Жеребцы», выведенную зелеными буквами на красивом золотом фоне. — Эта дорожка ведет к конюшне.

Я была немного удивлена тем, что у Фадделя имелись конюшни. Дело в том, что многие из наших родственников покупали и выводили дорогих породистых жеребцов, но я никогда не слышала, чтобы Фаддель когда-нибудь интересовался ими.

Амани наклонилась ко мне, чтобы получше разглядеть надпись, но не произнесла ни слова.

Извилистая дорога, по которой ехала наша машина, привела нас к внушительной арке из белого мрамора. Явно это был вход в главный павильон. Высокий красивый портье-египтянин открыл дверцы нашего «мерседеса» и любезнейшим образом поприветствовал нас, после чего бросился открывать огромные двухстворчатые двери, ведущие в приемный зал дворца. Портье стоял, держа двери, пока наш водитель доставал из машины подарки, приготовленные мною для этого родственника и его жены.

Довольная, что все нужные пакеты с подарками у меня в руках, я вошла во дворец. Дочери последовали за мной. На прекрасном арабском языке нас приветствовала симпатичная молодая азиатского вида женщина, представившаяся как Лейла. Она приветливо улыбалась, сказав, что мы первые гости в этот день. Она сообщила, что ее хозяйка, наша родственница Халида, скоро выйдет к нам. А пока она проведет нас в парадные комнаты.

Следуя за Лейлой, я старалась ничего не упустить из виду, так как никто из моих сестер, и даже Карим, никогда не бывали в так называемом «Райском дворце».

Нас провели по широкому коридору. Стены были покрыты бледно-желтым шелком с изысканной флористической тематикой. На ковре также были в изобилии изображены яркие экзотические цветы и многоцветные птицы. Ковер пружинил под нашими ногами.

Внезапно Амани спросила Лейлу:

— Я слышу птиц. А где они находятся?

Только тут я услышала в отдалении птичий хор.

Лейла радостно засмеялась:

— То, что вы слышите, — это запись. — Ее голос звучал так же прелестно и мелодично, как и птичье пение. — Хозяин хочет, чтобы любой звук, услышанный здесь, ласкал слух.

— А… — произнесла Амани.

Маха начала забрасывать молодую женщину вопросами — они были приблизительно одного возраста. Мы узнали, что Лейла работает в Саудовской Аравии у Фадделя и Халиды уже пять лет. Она с гордостью добавила, что очень довольна, поскольку зарплаты хватает, чтобы помогать своей большой семье, проживающей в столице Шри-Ланки Коломбо.

Амани неожиданно задала вопрос, на который я не решалась:

— Лейла, а почему у вас арабское имя?

Молодая женщина снова приятно улыбнулась:

— Меня зовут Хинду. Я мусульманка. Нашим предком был арабский моряк. — И, помолчав, она добавила: — Конечно, только мусульманам дозволяется вступать в этот рай.

Маха тихонько толкнула меня локтем, но я воздержалась от замечаний.

Длинный коридор внезапно кончился, и мы оказались в огромном круглом зале. Декоративные колонны, роскошная мебель, хрустальные люстры и часы, бесценные гобелены, невероятные зеркала и элегантные керамические панели — все вместе выглядело просто потрясающе.

Под арочными окнами, расцвеченными замысловатыми треугольниками витражей с оттенками цвета драгоценных камней, изображающих знаменитых арабских воинов в пылу сражений, стояли в ряд низкие диваны, покрытые шелками мягких тонов. Сверкающие прозрачные струи воды бежали в двухъярусном фонтане в серебряном обрамлении. Китайские фарфоровые вазы стояли в центре каждого полированного стола красного дерева с перламутровой инкрустацией на столешнице. На полу по краям толстых персидских ковров поблескивала голубая плитка.

Подняв голову вверх, я увидела великолепный плафон, который, казалось, уходит в небо в виде купола. Роспись потолка давала полную иллюзию нежных перистых облаков на фоне лазоревого неба. Дух захватывало от всего этого благолепия.

Нельзя отрицать, что мой родственник построил самый изысканный дворец, который мне когда-либо приходилось видеть. Он был даже более эффектным, чем дворец нашего короля. На мой взгляд, Фадделю удалось достичь своей цели. Навряд ли рай мог быть прекраснее этого дворца.

Лейла позвонила в маленький колокольчик и сообщила, что сейчас принесут прохладительные напитки. После чего она оставила нас и пошла доложить хозяйке, что мы уже прибыли.

Я села на обитый шелком диван и показала на место рядом с собой, в шутку сказав:

— Идите ко мне. Посидите в раю.

Маха засмеялась и примостилась рядом.

Амани строго посмотрела на нас и сказала:

— Рай не тема для шуток. — Она хмуро оглядела экстравагантную комнату: — В любом случае слишком яркое солнце превращает землю в пустыню.

Я еще раз окинула комнату взглядом, на этот раз более критическим. Амани права. Дворец Фадделя слишком уж безупречен. Слишком красив. Когда глаза видят только совершенство, даже совершенство перестает восхищать.

Вскоре в комнату вошли четыре служанки. Одна несла маленькие хрустальные тарелки и аккуратно сложенные салфетки, другие держали над головой большие медные подносы, уставленные яствами. Обрадованная, я взяла себе немного миндаля в сахаре, Маха наполнила свою тарелку маленькими сэндвичами с тонко нарезанными сырами, инжиром и черешней.

Как и следовало ожидать, Амани отказалась от всех предложенных щедрот.

Все четыре служанки были филиппинками исключительной миловидности и грациозности. Глядя на этих невероятно привлекательных молодых женщин, я подумала, что Фаддель, по-видимому, одержим идеей красоты. Казалось, он решил окружить себя только красивыми предметами, красивыми видами и людьми. Скорее всего вход физически непривлекательным людям в рай Фадделя был запрещен. Я чуть не расхохоталась от мысли, что, если главным критерием, открывающим врата рая, является красивая внешность, тогда самому Фадделю вход в него точно должен быть закрыт. Господь не даровал ему красоты.

Амани прервала мои размышления. Подбежав вдруг к окну, она закричала:

— Смотрите, на поляне пасется целое семейство газелей!

И действительно, там были четыре газели. Неужели у Фадделя еще и зоопарк?

— Мы попросим Халиду провести нас по парку, — пообещала я ей. — Возможно, увидим и других животных.

— Я хочу увидеть лошадей, — заявила Амани.

— Обязательно.

Послышалось шуршание шелка, и, подняв голову, я увидела Халиду, которая в сопровождении Лейлы входила в комнату. Я несколько лет не видела ее, но ее красота нисколько не увяла — от нее глаз было не отвести. Я порадовалась за нее: при такой одержимости красотой ее муж в противном случае наверняка развелся бы с ней.

На ней было платье, расшитое мельчайшим белым жемчугом. Ткань была зеленоватого цвета и идеально подходила к ее каштановым волосам и янтарного цвета глазам, в которых вспыхивали золотые искорки. На мой вкус, на ее от природы белом лице было слишком много косметики, но и она не могла испортить ее очаровательных черт.

Я поднялась с дивана, и мы обнялись.

— Султана!

— Халида!

Когда все положенные взаимные приветствия, пожелания здоровья, благодарность Аллаху за дарование здоровья были произнесены, Маха преподнесла Халиде наши подарки.

Халида рассыпалась в благодарностях и аккуратно отложила подарки в сторону. Затем, взяв три пакета со стола, на котором лежала гора подарков, она попросила Лейлу отнести их нашему водителю. Позже, вернувшись домой, как пояснила она нам, мы сможем их открыть.

Халида извинилась, что она одна, объяснив, что муж и шестеро сыновей поехали навестить друга, но скоро должны вернуться. Настоящим чудом было то, что она рожала одних сыновей, и уже это вызывало у многих восхищение и зависть.

Халиде очень хотелось показать нам свой дом, и мы с дочерьми с радостью последовали за ней по всему комплексу павильонов. Все павильоны состояли из нескольких комнат, где каждая была отделана невероятно красиво и являла собой произведение искусства. Моя голова пошла кругом от многочисленных деталей, которые Халида перечисляла, указывая на мозаичный пол, поясняя изображения на фресках на стенах и живописных плафонах.

Вскоре меня охватило нестерпимое желание сбежать от этого изобилия алебастрового цвета ванн, ваз с полудрагоценными камнями и шелковых покрывал. Мне не хватало воздуха и пространства, поэтому я предложила выйти на улицу:

— Я так много слышала о ваших прекрасных садах.

— Да, конечно, — любезно согласилась Халида. — Давайте посидим в саду.

— А конюшни, мама! — напомнила Амани.

Халида довольно странно отреагировала на просьбу Амани. Несмотря на обильную косметику, было заметно, что она побледнела. Голос ее задрожал:

— Амани, дело в том, что это территория только для мужчин.

— Я не мужчина. Но я люблю лошадей! — возмущенно парировала Амани.

— Амани! — строго сказала я, смущенно поглядывая на Халиду. — Нам еще многих нужно навестить, так что сегодня мы осмотрим только сад.

Я не слишком хорошо знала этих родственников, но была уверена, что мало кому приходилось встречать таких неуправляемых детей, как Амани.

— Прошу вас в сад, — ласково пригласила Халида, не обращая внимания на грубость моей дочери.

Маха заявила, что ей нужно в туалет и что она нас догонит. Выполнив свое поручение, вернулась Лейла и повела Маху в туалет.

Амани от злости надула губы, что ей совсем не шло. Когда она шла рядом со мной, я ущипнула ее за руку, давая понять, что ей не мешает укротить свой норов и прикусить язычок.

И вот Халида повела нас по широкой гравиевой дорожке, огороженной густым кустарником. У нас была возможность увидеть сад на подъезде ко дворцу, и, как я и ожидала, он оказался невероятным. По всему периметру стояли деревья, а по углам сада — яркие сплетения цветущих кустов и садовых цветов. Прогуливаясь по саду, мы вдыхали терпкий цветочный аромат.

Террасы из ампельных растений спускались к небольшим прудам с экзотическими рыбами, в многочисленных ручьях, искусно проложенных по всему саду, бежала, успокаивающе журча, вода. У меня закружилась голова.

Я увидела прелестную беседку.

— Давайте посидим, — попросила я.

— Конечно. Все что пожелаете.

Только я собиралась сесть, как вдруг Амани вскрикнула.

Где-то рядом она увидела клетки с птицами.

Я проследила за ее взглядом. Маленькие клетки, забитые до отказа птицами, свисали с веток каждого дерева.

Амани бросилась к ним.

— Халида, у вас много птиц, — сказала я, с беспокойством наблюдая, как Амани перебегает от одной клетки к другой.

Халида, словно загипнотизированная бегающей фигуркой Амани, заторможенно произнесла:

— Да. Фаддель считает, что в раю должно быть много птиц.

Даже на расстоянии я видела гнев на лице Амани.

— Амани! — позвала я. — Амани, дорогая, пожалуйста, подойди к нам.

Сжав кулаки, Амани подбежала к Халиде с криком:

— Клетки слишком тесные! И у птиц мало воды и еды!

Халида была так потрясена грубостью моей дочери, что даже не могла говорить.

— Амани, — строго сказала я, — тебе следует извиниться!

По лицу Амани бежали слезы:

— Некоторые птицы мертвы!

Я повернулась к Халиде, пытаясь загладить ситуацию.

— Не обращайте внимания на Амани. Все живые существа вызывают особый трепет и восхищение у моей дочери.

Амани посмотрела на меня с презрением, как на предательницу:

— Клетки слишком тесные! У птиц мало еды!

— Амани, я требую, чтобы ты извинилась. Сейчас же!

Пытаясь успокоить мою дочь, Халида, запинаясь, выговорила:

— Но… дорогая, ведь в раю живут птицы.

Моя дочь закричала так, что у нее на шее и лбу вздулись вены:

— Птицы в раю летают на воле!

Халида прижала руки к груди.

Амани продолжала истерично кричать:

— Я вам говорю, что они летают на воле! Птицы в раю летают на воле! Вы жестокие, потому что держите их в клетках!

— Амани, прекрати! — Я направилась к дочери, чтобы встряхнуть ее хорошенько. Ее срочно нужно было везти домой.

Халида, все так же прижав руки к груди, беспомощно повторяла:

— Но ведь правда, Амани, в раю есть птицы. Я в этом уверена.

Амани смотрела на нее с ненавистью, с презрением произнеся:

— Вы этого никогда не узнаете. Вашим мерзким глазам никогда не увидеть настоящего рая!

Потрясенная такой неожиданной агрессией, Халида потеряла сознание.

Я в ужасе наблюдала, как Амани, воспользовавшись этим, бегала от одной клетки к другой. Она снимала их с деревьев.

Стоя на коленях и пытаясь привести Халиду в чувства, я увидела, как ко мне по дорожке бежала взволнованная Маха. Она громко возмущенно кричала:

— Мама! Ты знала, что этот Фаддель держит в неволе молодых девушек? У него гарем юных девушек! Их держат в плену в одном из павильонов!

В смятении и шоке я молча уставилась на Маху.

В этот момент Маха заметила лежащую Халиду.

— Что с тетей Халидой?

С удивительным спокойствием я ответила:

— Амани оскорбила Халиду, и та упала в обморок. — Я жестом показала на дворец: — Беги и позови кого-нибудь на помощь.

— А как же несчастные девушки?

— Тише, Маха! С ними мы разберемся позже. — Я взглянула на Халиду и с облегчением заметила, что она дышит. — Иди быстрее! Приведи кого-нибудь. Скорей!

Маха побежала ко дворцу, выкрикивая имя Лейлы.

И вот во время всей этой сумятицы и безумия я вдруг увидела, что Амани выходит из сада, с трудом таща что-то тяжелое. Я не сразу поняла, что моя дочь занимается конфискацией клеток Фадделя с птицами.

— О, Аллах! — вскричала я. — Амани! Амани! Вернись!

Держа в руках столько клеток, сколько она могла унести, Амани скрылась из виду.

0

6

Глава шестая
РАЙСКИЕ ПТИЦЫ
Однажды я услышала высказывание, что мы не помним дни нашей жизни, но помним мгновения ее. Это правда, так как я и сама прожила такие знаменательные мгновения.

Я помню чувство отчаяния, когда держала голову Халиды на своих коленях. Я напряженно высматривала Маху, с нетерпением ожидая ее возвращения. Беспомощная, я наблюдала, как маленькая фигурка Амани мелькала тут и там в саду, срывая с веток клетки, набитые щебечущими птицами. Это мгновение я не забуду никогда!

Наконец вернулась Маха в сопровождении Лейлы. За ними следовали трое мужчин-египтян. Как я полагаю, эти мужчины были слугами Фадделя.

Лейла узнала об обмороке Халиды от Махи, так что сразу стала помогать мне в моих малоэффективных усилиях привести ее хозяйку в чувства. Трое мужчин молча стояли вокруг безжизненного тела Халиды, глядя на нее с беспокойством.

Тем временем Амани продолжала заниматься своим делом, решив полностью очистить райский сад Фадделя от певчих созданий. Слава богу, слуги Халиды были так заняты состоянием своей госпожи, что не замечали, что вытворяла за их спиной моя безумная дочь.

Наконец Халида открыла глаза, но, увидев мое лицо, склоненное над ней, застонала и снова отключилась. Мне трижды удалось привести ее в чувства, но каждый раз она снова теряла сознание, и я решила, что Халиду нужно перенести на кровать. Я встала и отдала распоряжение слугам:

— Поднимайте госпожу и быстрее несите ее во дворец!

Все трое мужчин в замешательстве посмотрели друг на друга и отступили назад. Их взгляд красноречиво говорил, что они считают меня сумасшедшей. В конце концов самый низкорослый из них произнес:

— Госпожа, это запрещено.

Стоя рядом с беспомощной Халидой, лежащей у моих ног, я поняла, что эти мужчины были в ужасе от самой мысли, что они прикоснутся к Халиде, хотя она и была их госпожой, но она же была женщиной.

Многие мусульмане фундаменталисты считают, что все женщины — нечистые и что если они прикоснутся даже к ладони женщины, которая законом никак с ними не связана, то в Судный день им грозит страшное наказание: их ладони будут прижигать раскаленным углем.

Поскольку считается, что Пророк Мухаммед никогда не касался женщин, не принадлежавших ему, то существует много хадисов, то есть рассказов о высказываниях и поступках Пророка. Не раз я сама слышала, как мой отец говорил, что он скорее предпочтет, чтобы его забрызгала грязью свинья, чем коснется локтя незнакомой женщины.

Не раздумывая, я бросилась к двум мужчинам, стоящим ближе ко мне, и схватила их обоих за руки:

— Сейчас же отнесите свою госпожу в дом!

Оба с выпученными от страха глазами попытались высвободиться из моей мертвой хватки. Поскольку они все же были сильнее маленькой женщины, им это удалось. С выражением ужаса и отвращения на лицах, они наклонились к земле и стали с ожесточением тереть песком руки в тех местах, где я их касалась.

Их поведение привело меня в ярость. Несмотря на то что я хорошо знала, чему учит Коран — если мужчина все же коснулся незнакомо

0

7

— Подождите, у меня идея. — И она побежала в сторону дворца.

Я снова занялась Халидой. Я хлопала ее по щекам, звала по имени. Она никак не реагировала ни на мои действия, ни на слова, но когда я повернула голову, обращаясь к Махе, то заметила, что она украдкой, из-под чуть приоткрытых век посмотрела на меня. Я поняла, что Халида просто притворялась, с тем чтобы не отвечать на обвинение Амани в жестокости и в конечном счете вызвать сочувствие.

Лейла вернулась, неся одеяло, которое расстелила рядом со своей госпожой. Поскольку эти идиоты упрямо отказывались прикасаться к Халиде, Лейла, Маха и я переложили ее с травы на одеяло. После чего я приказала слугам взять одеяло за концы, но они и этого не хотели делать. Я закричала, что засажу их в тюрьму. Зная, что я принадлежу к королевской семье, они все же неохотно взялись за одеяло. Медленно, со страдальческими выражениями лиц они понесли обессиленную Халиду во дворец.

Я попросила Маху разыскать сестру, которую уже не видно было в саду, и привести ее во дворец.

Когда Халида пришла в себя и смогла уже выпить чаю, я принесла ей свои извинения за неприятный инцидент. Родственница молча пила чай, не глядя на меня. Но после моего замечания, что многие современные дети теперь нервные и неконтролируемые, она кивнула в знак согласия. До меня доходили слухи, что у Халиды были проблемы с некоторыми из сыновей, так что, возможно, она понимала, что значит иметь такого дерзкого ребенка, как Амани.

Довольно уныло попрощавшись, я вышла из дворца, не проронив ни слова Халиде о том, что птицы покинули земной рай Фадделя. Причина моего обмана была проста — я все еще лелеяла надежду, что птицы не разлетелись и я смогу их вернуть.

Когда я шла по длинному коридору к выходу из дворца, прямо мне навстречу выскочила Маха. Я схватила ее за руку. Все еще тяжело дыша после бега, она выпалила:

— Амани нигде нет, и водителя тоже!

Глубоко вздохнув, я чуть не улыбнулась, вспомнив старую поговорку, которую часто повторяла мне мама:

— Запомни, Маха: «Не важно, как высоко взлетела птица, она все равно где-нибудь да сядет». Мы найдем Амани. А с ней и птиц.

Расспросив Мустафу, портье-египтянина, я выяснила, что наш водитель помог Амани собрать всех птиц Фадделя, после чего увез мою дочь и ее незаконный груз. Мустафа добавил, что был страшно удивлен таким щедрым подарком его хозяйки моей дочери на Ид — столько птиц! Он прошептал, прикрыв рот рукой, будто раскрывал нам большой секрет:

— Мои господин с госпожой очень дорожат своими земными вещами.

Я в задумчивости посмотрела на этого несчастного человека. Он явно не вписывался в рай Фадделя.

Согласно исламу, каждый обязан подать милостыню бедным. Я давно слышала, что Фаддель, один из самых богатых из Аль Саудов, устраивал настоящие шоу из своей обязательной священной милостыни, так называемой закят (представляющий собой крохотный процент от доходов, который по закону обязан платить каждый мусульманин), но никогда не давал ни единого саудовского риала добровольно на благотворительность. Щедрость — характерная черта арабов. Конечно, прежде всего щедрости ждут от богатых, но даже и бедные арабы очень щедры, считая, что получать больше, чем отдаешь, — дурной тон.

Однако Фаддель не жалел денег на удовлетворение своих собственных желаний, хотя был чрезвычайно скуп, когда дело касалось других. Как мне представлялось, Фаддель платил своим работникам скудную зарплату и всех бедных с радостью закопал бы в песках пустыни. Такой человек наверняка потребует вернуть его птиц, на которых он потратил кучу денег.

Эти мысли проносились в моей голове, пока Мустафа договаривался с кем-то из водителей Халиды, чтобы нас с Махой отвезли домой. Как только мы сели в лимузин и покатили по улицам Джидды, Маха в нетерпении вернулась к теме о девушках из гарема Фадделя, сгорая от желания все мне рассказать.

Помня о водителе, я взглядом и легким толчком локтем сделала дочери знак, чтобы она молчала, и прошептала:

— Дорогая, обещаю выслушать тебя и постараться помочь девушкам, но сначала мы должны вернуть птиц, пока они не улетели.

Как только я ступила на дорожку, ведущую к нашему дворцу, я стала звать свою младшую дочь:

— Амани!

Трое садовников-филиппинцев, Тони, Фрэнк и Джерри, оторвались от своей работы.

— Она пошла туда, мэ-эм. — Тони показал в направлении женского сада.

— Мы помогли ей отнести туда птиц, мэ-эм, — добавил Джерри.

Ладно, подумала я, поговорю с Амани, пока слуги относят клетки в машину.

В этот момент я увидела машину Карима, которая медленно сворачивала на нашу дорогу.

Наблюдая, как он выходит из машины и направляется ко мне, я думала о том, что же сейчас будет. Он явно был в хорошем настроении после дня, проведенного с королем и другими царственными родственниками, и радостно улыбался.

Мне на мгновение стало жаль мужа, поскольку я предвидела, что скоро от его хорошего настроения ничего не останется.

Я поприветствовала его лишь взглядом, не в силах выжать из себя улыбку или какие-нибудь слова, когда он взял меня за руку.

Карим хорошо меня знает:

— Султана, что случилось?

— Тебе трудно будет поверить в то, что я тебе сейчас расскажу, — грустно произнесла я.

Во время рассказа о всех наших треволнениях во дворце Фадделя лицо Карима все больше краснело, по мере того как рос его гнев.

— И вот сейчас Амани в саду с этими птицами, — завершила я свое повествование.

Карим молча стоял, пытаясь представить последствия, которых можно ожидать от кражи его дочерью птиц у царственного родственника.

Настойчивая трель мобильного телефона прервала наши тревожные мысли, и, к моей досаде, он ответил на звонок. Было видно, что разговор ему неприятен, так как лицо его побагровело еще больше.

— Да, — ответил он спокойно, — то, что вы слышали, абсолютно верно. Да, я сейчас займусь этим вопросом. — Карим бросил на меня сердитый взгляд.

— Кто это был?

— Фаддель требует, чтобы этих чертовых птиц срочно вернули.

Я застонала. Не прошло и часа, а Фаддель уже знает о проступке Амани. Мой план быстро вернуть птиц не удался.

Тут из женского сада прибежала Маха:

— Мама, Амани говорит, что она покончит с собой, если ты заберешь у нее птиц!

Я всплеснула руками.

— Боюсь, она сделает это, — добавила трагически Маха. — Она заявила, что повесится на красном кожаном ремне.

У меня вырвался крик ужаса.

Встревоженный Карим направился в женский сад. Мы с Махой молча последовали за ним. На некотором расстоянии от нас также молча шли Тони, Фрэнк и Джерри.

Амани стояла, охраняя несколько рядов клеток с птицам. Вид у нее был решительный, глаза сверкали. Все это предвещало большие проблемы.

Карим был в ярости, но старался говорить спокойно, тщательно подбирая слова:

— Амани, у меня только что состоялся неприятный разговор по телефону с нашим родственником Фадделем. Мне трудно поверить в то, что он мне рассказал. Он утверждает, что ты, Амани, украла его птиц. Это правда, дочка?

Амани изобразила нечто вроде улыбки, хотя взгляд ее был абсолютно серьезным.

— Папа, я спасла птиц от ужасной смерти.

Карим тихо сказал:

— Знаешь, дочка, ты должна вернуть этих птиц. Они не твои.

Я не отводила умоляющего взгляда от Амани в надежде, что она согласится.

Фальшивая улыбка исчезла с лица Амани. На минуту она задумалась, а потом вызывающе отрицательно покачала головой. Четко и уверенно она продекламировала аят из Корана:

— «Вздыхая о еде, они накормят все ж и сироту, и пленника, и бедняка» (176:8). — Затем добавила уже от себя: — Правоверный мусульманин не будет морить голодом животных.

Я знала, как и каждый мусульманин, что теологи ислама едины во мнении, что под словом «пленник» подразумеваются также и животные, находящиеся в зависимости от человека, и что правоверный мусульманин обязан всякое такое существо кормить, предоставить ему кров и ухаживать за ним.

— Амани, тебе придется вернуть птиц, — твердо повторил Карим.

Задыхаясь, Амани закричала:

— Во многих клетках не было ни еды, ни воды! — Ее хриплый голос стал тише, когда она повернулась и посмотрела на одну из них. — Увидев этих прелестных маленьких птичек, я поняла, что обязана их спасти. — Указывая на скамейку, стоявшую за ней, она добавила дрожащим голосом: — Я пришла слишком поздно и не смогла спасти всех птиц. Больше десяти были уже мертвы.

Я взглянула на скамейку и поразилась, увидев многочисленные тела мертвых птиц, лежащие в ряд. На каждое крошечное тельце Амани положила веночек из только что сорванных цветов.

В глазах у нее стояли слезы.

— Я их потом похороню, — произнесла она.

Бесчувственная Маха громко рассмеялась. Ей вторили филиппинские садовники.

— Замолчите и идите отсюда! — сердито приказал Карим.

Пожав плечами, Маха ушла, но еще долго, пока она шла по тропинке сада, был слышен ее смех.

Трое филиппинцев спрятались за кустами. Я не сказала об этом Кариму, так как это были мои любимые слуги и я не хотела, чтобы гнев Карима, адресованный Амани, перекинулся бы на них. Одиноким слугам скучно, им не хватает семейных забот, поэтому они с большим интересом наблюдают за драмами, которые разыгрываются в домах их хозяев.

Амани уже вовсю рыдала.

— Я не верну этих птиц! А если вы заставите меня это сделать, я брошусь в Красное море! — пригрозила она.

Я ахнула: сначала повешусь, теперь утоплюсь. Как же мне защитить своего ребенка от ее собственных разрушительных эмоций?

Мы с Каримом тревожно переглянулись. Мы оба прекрасно знали, что наша младшая дочь страстно и беззаветно любит животных.

— Амани, любимая, я куплю тебе тысячу других птиц, — пообещал ей измученный Карим.

— Нет! Нет! Я не верну этих птиц! — Амани бросилась к одной из клеток и начала истерично кричать.

При виде таких страданий нашего ребенка мы с Каримом, не помня себя, бросились к ней.

— Дорогая, — плакала я, — ты так заболеешь. Ну успокойся, малышка. — Рыдания Амани сотрясали все ее тело.

Я слышала, что одна из наших родственниц так безутешно рыдала над своей усопшей матерью, что у нее в горле лопнула вена и она чуть не последовала за своей матерью в могилу. И вот теперь я до смерти боялась, что подобное может случиться с моей дочерью. Никогда я не видела, чтобы Амани так страдала.

— Хорошо, Амани. Оставь этих птиц у себя. Я куплю Фадделю других.

Эта идея также не вызвала у Амани одобрения.

— Нет! — закричала она. — Ты что, хочешь доставить к этому убийце новые жертвы?

Карим крепко обнял ребенка. Мы в полном отчаянии смотрели друг на друга. Он заключил лицо дочери в свои ладони и с мольбой произнес:

— Амани, пожалуйста, перестань плакать. Я обещаю обязательно что-нибудь придумать.

Безумные рыдания Амани постепенно перешли в жалостливые всхлипы. Карим осторожно поднял дочь и на руках отнес ее во дворец в ее комнату. Пока Карим успокаивал ее, я обшарила комнату и убрала из нее все, чем можно было бы нанести себе увечья. Я так же поступила со всем острым и режущим в ее ванной. Амани, кажется, этого не заметила.

Перед тем как вернуться в комнату Амани, я велела Махе помочь служанке осмотреть весь дворец. Я хотела, чтобы все, что может представлять опасность, было бы убрано и заперто.

Маха начала упрекать меня, что в заботе о судьбе этих глупых птиц Фадделя мы вовсе забыли о тех несчастных девушках, которых насильно держали там. Она была права, я совершенно не вспоминала о гареме с бедными девушками, который Маха обнаружила. Я вновь заверила Маху:

— Маха, дай нам с папой время разобраться с этой ситуацией. Потом, обещаю тебе, я обязательно выясню все об этих девушках.

Когда Маха стала строить гримасы и высмеивать сестру, мое терпение лопнуло.

— Прекрати сейчас же! Ты же знаешь отношение Амани к животным. Каково тебе будет, если твоя сестра перережет себе горло или повесится?

— Устрою пир и созову много гостей! — сердито выкрикнула Маха.

Я дважды шлепнула Маху. Маха извинилась и поспешила выполнять мою просьбу.

Вернувшись в комнату Амани, я увидела, как мой замечательный муж терпеливо составляет список того, что по требованию Амани необходимо было срочно купить для ухода за спасенными птицами. Он явно осознавал, как и я, что Амани близка к нервному срыву.

Карим повернулся ко мне и протянул список:

— Султана, пошли кого-нибудь из водителей купить двадцать больших птичьих клеток, различный птичий корм и средства по уходу за птицами, да и игрушки для них, то есть, одним словом, все, что имеется в магазине.

— Да, конечно, — проговорила я.

Прочитав список, я пошла выполнять поручение Карима. Через час двое наших водителей вернулись из двух магазинов для животных, которые существовали в городе, скупив в них абсолютно все, что продавалось только для птиц.

Карим велел нашим шестерым садовникам отложить свою повседневную работу и помочь переселить птиц из маленьких клеток в новые большие. И только после того, как Амани лично проверила птиц и сама убедилась, что они хорошо накормлены, у них много воды и они поселены в большие клетки, она согласилась пойти спать.

Я все еще была озабочена ее состоянием и велела шести служанкам по очереди дежурить у постели моей дочери, пока она спит.

Маха, все еще надутая из-за всех этих событий, отказалась с нами ужинать. Мы с Каримом были так эмоционально измучены, что даже не отреагировали на это. Мы молча съели легкий ужин, состоящий из куриного кебаба с рисом.

Фаддель трижды звонил Кариму по телефону, но Карим не отвечал на звонки. Только после того, как мы поели, Карим сам позвонил Фадделю и заверил, что завтра к нему приедет.

После этого Карим сообщил повару, что мы будем пить кофе в женском саду. Мы вместе вышли из дворца и сели за столик под деревом. Хотя уже почти стемнело, веселое щебетание птиц и плескание их в ванночках создавали много шума и суеты, на которые нельзя было не обратить внимания. Я наблюдала за этим с большим удовольствием.

Карим взглядом позвал меня, и я пересела со стула к нему на колени. Я знала, что Карим думает о том же, о чем и я: если мы вернем птиц, Амани вполне способна что-нибудь с собой сделать. В то же время, если мы купим новых птиц вместо тех, что она унесла, Амани наверняка узнает, что мы ее обманули. С другой стороны, Фаддель не из тех, кто уступит свое. Боже, что же нам делать?

— У тебя есть план? — прошептала я.

Карим вздохнул, но долго не отвечал. Наконец он заговорил:

— Этот Фаддель — жадная скотина. Я решил отдать ему хороший участок моей земли в Эр-Рияде, если он согласится отказаться от птиц в своем псевдораю. Это должно успокоить Амани.

— Хорошую землю за глупых певчих птиц. О, Аллах! Над нами все будут смеяться.

— Нет. Фаддель никому об этом не расскажет. Он не только жаден, он еще и труслив. Я дам ему понять, что не в его интересах болтать о наших личных делах.

— Он дурной человек, — согласилась я, внезапно вспомнив о том, что еще Маха там обнаружила. Меня так и подмывало спросить Карима, знал ли он что-нибудь о личном гареме Фадделя, но решила, что с моего бедного мужа на сегодня и так хватит.

Вдруг все птицы в саду разом начали петь. Мы с Каримом замолчали и стали слушать, покоренные красотой их пения.

После, с удовольствием выпив кофе, мы пошли к себе. Длинный день наконец подошел к концу, и именно за это я была ему чрезвычайно благодарна. Но, вспомнив об обещании, данном Махе, я не могла заснуть. События сегодняшнего дня совершенно измучили меня, отняв всю энергию. Что ждет нас завтра?

Глава седьмая
РАЙСКИЙ ГАРЕМ
Открыв на следующее утро глаза, я увидела, что Карима нет рядом. Я окликнула его, но ответа не услышала. В голове у меня была полная мешанина, и только через несколько минут все события предыдущего дня всплыли в моей памяти. Амани и ее птицы! Вот почему Карим встал так рано. Конечно, главное — сегодня надо урегулировать ситуацию с Фадделем. Я быстро надела простое хлопчатобумажное платье и вышла из спальни. Сначала остановилась у двери комнаты Махи и прислушалась. Тишина — это был хороший знак. Если бы Маха уже проснулась, то за дверью раздавалась бы оглушительная музыка. Вот было бы хорошо, если бы Маха проспала до полудня. Мне нужно было время, чтобы побыть одной и обдумать, что же мне сказать ей по поводу находящихся в неволе девушек, которых она обнаружила, — я ей это обещала. Причем наша прислуга не должна быть втянута в еще одну разборку с нашим родственником Фадделем.

Вздохнув, я отбросила на время эти мысли, так как уже подходила к комнате Амани. Моя младшая дочь еще спала. Одна из шести филиппинских служанок, которых я обязала наблюдать за Амани, сидела у ее кровати. Она заверила меня:

— Ваша дочь мирно проспала всю ночь.

Я пошла обратно на свою половину и заказала кофе и легкий завтрак: йогурт, сыр и домашний лаваш. По сравнению с вчерашним безумным днем у меня сегодня было время спокойно и вкусно поесть. Я лениво помешивала кофе, сидя на нашей террасе, наслаждаясь прекрасным видом на Красное море, чем славен был наш дворец в Джидде. День был просто божественным. Небо безоблачным и голубым, солнечные лучи ласкали, но в эти часы еще не обжигали. Солнечный свет глубоко проникал в кристально чистую воду Красного моря. Глядя на волны, которые медленно накатывали на берег, я чувствовала, как мое тело начало жить в одном ритме с морем. Если бы все дни были такими мирными, как этот.

Я еще не закончила завтракать, когда вернулся Карим.

Он сел на стул рядом со мной и начал пальцами таскать из моей тарелки кусочки сыра.

Я молча смотрела на красивое лицо Карима, продлевая как можно дольше минуты покоя и безмятежности.

— Рассказывай, — произнесла я наконец.

Карим нахмурил брови и печально покачал головой.

— Скотина Фаддель заявил, что испытывает особую привязанность к этим чертовым птицам.

— Он не согласился обменять птиц на землю? — спросила я, не веря своим ушам.

Карим удивленно посмотрел на меня:

— Конечно согласился, Султана. Но с ним так тяжело было договориться.

— Расскажи мне все по порядку.

— Султана, мне не хочется все это вспоминать, — сказал он раздраженно. — Все, что тебе нужно знать, — это что теперь птицы нашего родственника Фадделя принадлежат нам или, скорее, Амани. И я получил заверение Фадделя, что он больше никогда не заведет в своем земном раю певчих птиц. — Карим заговорил тише: — Я убежден, что он сумасшедший. Неужели Фаддель и вправду верит, что может перехитрить Господа, создав рай без смерти? Конечно сумасшедший.

Я благодарно улыбнулась мужу.

— По крайней мере, Амани теперь утешится. Не много найдется отцов, готовых на такие жертвы ради счастья своего ребенка. — Я наклонилась к мужу и поцеловала его в губы.

Но выражение лица Карима вдруг стало жестким.

— Султана, эти родственники никогда не входили в круг наших друзей. Я не понимаю, почему ты вдруг решила первый визит нанести им. Пожалуйста, ради нашего блага, держись в будущем подальше от этой семьи.

Мне потребовались немалые усилия, чтобы ничем не выказать переживания, которые мучили меня. Мне так хотелось рассказать Кариму о чудовищной находке Махи — гареме с девушками, которых держали там против их воли и которым, если только это правда, нужно было срочно помочь. Но сейчас я не могла об этом сказать — не время. Я знала, что мой муж ответит, что судьба этих девушек не входит в его компетенцию. И уж точно он запретит мне вмешиваться в это дело.

Поэтому, когда Карим, взяв меня за руку и глядя мне в глаза, сказал: «Держись подальше от Фадделя и Халиды. Ты поняла меня, Султана?» — я только кивнула в знак согласия и произнесла:

— Правоверного никогда второй раз не укусит та же змея.

Удовлетворенный проделанным, Карим встал и серьезно сказал:

— Султана, мы должны осторожно выбирать себе друзей. Любые отношения с такими, как Фаддель, могут привести к неприятным последствиям. — Помолчав, он добавил: — Я хочу навестить Хану и Мухаммеда. Хочешь поехать со мной?

— Спасибо, но я останусь. Сегодня мне лучше побыть с дочерьми. Но не забудь, пожалуйста, подарки, которые я приготовила для них на праздник Ид.

Мне очень нравились Хана, младшая сестра Карима, и ее муж Мухаммед. На самом деле, кроме Нуры, матери Карима, мне нравилась вся семья Карима, и я всегда с радостью ездила к ним в гости. С годами я поняла, мне крупно повезло, что я вышла замуж за Карима и попала в его семью.

Карим уехал, а я, приняв ванну, отправилась к Амани, чтобы сообщить ей хорошие новости. Бедняжка все еще крепко спала. День накануне был для нее настоящим испытанием. Глядя на спящую Амани, я почувствовала огромный прилив любви к ней, несмотря на ее острый язычок. Я нежно поцеловала ее в щеку и отправилась к Махе.

Теперь, когда проблемы с Амани были разрешены, я знала, что должна заняться историей Махи, если хочу сохранить уважение дочери и самоуважение к себе как к защитнице прав женщин.

Маха уже встала и оделась. К моему удивлению, она не слушала музыку. Мы встретились глазами в отражении зеркала ее туалетного столика. Я видела, что она все еще сердится за вчерашнее.

— И какова же судьба птиц? — сухо спросила она.

Тщательно подбирая слова, я сказала:

— Папе удалось решить эту проблему. Птицы остаются у Амани.

Лицо у Махи стало хмурым.

— И как же папа уладил это?

— Папа сделал Фадделю очень заманчивое предложение, — сказала я.

Маха надула губы.

— Так вот, я отказываюсь идти на похороны птиц. Мама, я серьезно!

Я нежно положила руку на плечо Махи и сказала ее отражению в зеркале:

— Как хочешь, Маха.

Она повела плечом, освобождаясь от моей руки.

Я знала, что теперь настало время мне извиняться. Вздохнув, я сказала:

— Дорогая, прости меня за вчерашнее. Я была неправа, но я пришла в бешенство, услышав твои жестокие и безжалостные слова в адрес твоей сестры. Поверь мне, что, если бы действительно что-то случилось с Амани, последнее, что бы ты стала делать, так это устраивать пир и плясать от радости. — Я помолчала немного и потом добавила: — Если бы с Амани на самом деле произошла трагедия, ты бы всю жизнь страдала от чувства вины за свои необдуманные слова.

Поразмыслив над этим, Маха вроде перестала злиться. Она улыбнулась.

— Ты права, мама. — Она развернулась на своем крутящемся стуле и внимательно посмотрела мне в глаза. — А теперь мы можем поехать и спасти этих девушек во дворце дяди Фадделя?

Я глубоко вздохнула. Я тоже когда-то была одержима желанием помочь каждой женщине, попавшей в беду. Жизнь научила меня, что такие желания редко удается выполнить. Я нежно потрепала Маху по щеке и села на ее кровать.

— Дорогая, расскажи мне об этих девушках. Как ты узнала о них?

Маха отложила пудреницу.

— Хорошо, мама, расскажу. Вчера, после того как вышла из ванной комнаты в этом поганом дворце, я нигде не могла найти Лейлу. Поскольку я не знала, в какой стороне сад, я пошла наобум по территории, ища тебя. Я бродила везде и вскоре заблудилась в лабиринте павильонов. Вдруг я поняла, что вышла на тропинку, ведущую к конюшне, и подумала, что сад где-то в той части поместья.

Оттолкнув вертящийся стул с такой силой, что он проехал через всю комнату, Маха подбежала ко мне. Она сжала мои руки.

— Мама, у дяди Фадделя нет никаких лошадей. Эта надпись указывала на другой павильон! И он заполнен совсем юными девушками!

Только через несколько минут меня осенило. Жеребцы! Я поняла, что эта надпись была шуткой Фадделя — несомненно, шуткой по поводу невинных девушек.

— Возможно, эти женщины сами выбрали свое занятие? — робко предположила я. Известно, что бедность в других странах часто толкает девушек или их семьи торговать телом.

— Нет! Нет! — яростно замотала головой Маха. — Несколько из них бросились к моим ногам и умоляли спасти их. — Глаза Махи наполнились слезами. — Некоторым не более двенадцати-тринадцати лет!

Я вскрикнула от негодования. Эти девочки были даже моложе Амани.

— Что ты им сказала?

— Я обещала, что вернусь, и очень скоро. Что я приведу свою маму, а она уж точно знает, что нужно делать.

— Ох, Маха. — Я закрыла глаза и опустила голову. — Если бы только в жизни все было так просто.

С грустью я начала вспоминать те многочисленные случаи, когда была такой же идеалисткой и оптимисткой, как моя дочь. Теперь, когда мне сорок лет, я знала, что не так-то просто встать между мужчиной и его сексуальными желаниями. Добиться девушки или молодой женщины для удовлетворения своих сексуальных потребностей — природная склонность многих мужчин, и не только на Ближнем Востоке. И часто их вовсе не заботит, что эти удовольствия они получают против воли тех, кто слишком молод, совершая насилие.

— В каком жестоком мире мы живем! — удрученно сказала я, и глаза мои заволокли слезы.

Маха вопросительно посмотрела на меня:

— Мама, что нам делать? Я же обещала!

Я с горечью призналась:

— Не знаю, Маха. Не знаю.

— Может быть, папа нам поможет, — сказала Маха, и на лице ее отразилась надежда. — Он же спас птиц Амани.

Я сидела молча, думая, как же побороть закоснелую силу нашей реальности. Я вспомнила конец 1980-х, когда Кори Аквино, президент Филиппин, на дипломатическом уровне поднял вопрос о том, что филиппинских девочек нанимают на работу в Саудовскую Аравию в качестве прислуги, но по прибытии на место их против их воли используют в качестве сексуальных рабынь. Аквино запретил филиппинским женщинам ездить в Саудовскую Аравию.

Наш король Фадх пришел в ярость, услышав об этом оскорбительном распоряжении, и его реакцией стал указ, запрещавший всем филиппинцам, как мужчинам, так и женщинам, работать в Саудовской Аравии, если только решение президента Аквино войдет в силу.

И смелая попытка Аквино защитить своих соотечественниц провалилась, так как экономика Филиппин в большой степени зависит от богатых нефтью стран Ближнего Востока, где работали филиппинцы и откуда посылали заработанные деньги домой на содержание своих семей.

Так что филиппинских девушек, нанятых на работу в качестве домашней прислуги, наши мужчины продолжают использовать в качестве сексуальных рабынь в дополнение к их обязанностям по дому.

— Мама?

Я мучительно искала выход из создавшегося положения, но снова вынуждена была признаться:

— Я не знаю, что делать.

— Если папа может освободить птиц, почему он не может сделать то же самое с девушками?

— Папа уехал на весь день.

— Тогда, мама, давай поедем туда. Мы привезем девушек к нам и пусть они работают у нас прислугой! — страстно произнесла она.

— Маха, все не так просто, как кажется.

Маха вскочила на ноги, лицо ее исказилось от гнева и страдания. Она прокричала:

— Тогда я поеду туда одна! И, как Амани, сама освобожу этих девушек.

Видя решимость своей дочери, я поняла, что выхода у меня нет.

— Хорошо, Маха. Мы поедем вместе.

Я сообщила своей филиппинской служанке, что мы уезжаем, велев ей сказать Амани, как только та проснется, что птицы теперь принадлежат ей. После чего мы с Махой отправилась в «Райский дворец», не представляя, что нас там ожидает.

Как только мы въехали на территорию, я сказала нашему водителю:

— Мы встречаемся с Халидой в саду. — И, указав на знак с надписью «Жеребцы», добавила: — Мы выйдем там, а ты возвращайся к воротам и жди, когда мы тебе позвоним. — И у водителя, и у меня были мобильные телефоны.

Водитель весьма недоверчиво посмотрел на меня, но сделал так, как я велела.

Мой план состоял в том, чтобы переписать имена и адреса родственников этих девушек и потом с ними связаться. Я рассчитывала, что, узнав о местонахождении дочерей, родственники смогут через свои посольства потребовать их возвращения домой.

Мы с Махой молча шли по длинной дорожке. Мы обе осознавали, что впутываемся в серьезную авантюру. К тому же втайне от Карима.

Вскоре я увидела ужасный павильон, стоящий в отдалении, как и описывала Маха. Сначала мне показалось, что это здание ничем не отличается от других, однако, вглядевшись более внимательно, я заметила, что на окнах были решетки.

— А как нам войти? — прошептала я, уверенная, что двери заперты и на сигнализации.

— Двери открыты, — к моему большому удивлению, сказала Маха. — Я спросила девушек, почему же они не убежали. Но они ответили, что несколько девушек попытались это сделать, но, поскольку у них нет паспортов и необходимых бумаг, разрешающих пребывание в нашей стране, за подписью гражданина Саудовской Аравии, их вернули и подвергли жестокому наказанию, а обращение с ними стало еще более суровым.

Это понятно. К сожалению, многие люди в Саудовской Аравии, как эмигранты, так и местные, очень страшатся репрессий со стороны правительства и поэтому боятся оказать помощь женщине, заявляющей, что ее насильно содержат в сексуальном рабстве. Мало кто будет рисковать своей свободой ради иностранки, да и представители моей семьи часто мстят тем, кто выставляет напоказ темные стороны жизни в Саудовской Аравии.

Не дойдя до павильона, я вдруг остолбенела: из-за кустов вышли глубокий старик и странного вида маленького роста мужчина, встав на нашем пути. Мы были так ошеломлены внешностью последнего, что вскрикнули.

С трудом дыша, я остановилась, уставившись на него. Он был очень маленький, страшно худой и черный как смоль. Он казался еще ниже ростом, чем был на самом деле, из-за сильной сутулости. Его морщинистое лицо выдавало почтенный возраст. Кожа на щеках свисала большими складками. Я думаю, такого древнего старика я в жизни никогда не видела.

Но, несмотря на свой возраст, одет он был очень ярко: на нем была желтая рубашка и красный жилет с блестками. На голове был намотан шелковый тюрбан бирюзового цвета. Его широкие шаровары, сшитые из роскошной парчи, простеганной золотыми нитями, являли собой моду другого века.

— Могу я быть вам чем-нибудь полезным, мадам? — Голос мужчины был невероятно высоким. И доброжелательным.

Я пригляделась к нему и увидела, что его карие глаза сверкают от любопытства.

— Мадам? — Он помахал маленькой черной ручкой перед моими глазами.

Я заметила, что на каждом пальце у него было по кольцу.

— Кто вы? — с трудом смогла выговорить я.

— Я Омар, — с гордостью сказал он. — Омар из Судана.

Тут только я заметила, что его лицо было абсолютно гладким, как мое. Внезапно меня осенило: неужели передо мной евнух? Сейчас в Саудовской Аравии евнухов больше нет. Те, что были когда-то, все уже умерли.

Еще совсем в недалеком прошлом в Аравии было много евнухов. Хотя ислам запрещает мусульманам самим кастрировать мальчиков, тем не менее мусульманам не возбраняется иметь евнухов-рабов. И действительно, мои предки считали почетным иметь евнухов и платили за них огромные деньги. Когда-то евнухи охраняли гаремы богатых арабов. И их можно было всегда увидеть в мечетях Мекки и Медины, где их роль состояла в том, чтобы отделять женщин от мужчин при входе в мечети.

И вот теперь передо мной один из таких евнухов, только очень старый. Я в этом была уверена.

С языка готово уже было сорваться что-нибудь едкое, так как нетрудно было догадаться, какие обязанности у этого маленького человечка здесь, в павильоне Фадделя.

— Как я полагаю, вы охраняете гарем Фадделя?

Омар слегка поперхнулся.

— Нет, мадам, я не охраняю. — Он согнул свою худую руку и ущипнул ею обвисшую кожу на другой руке. — Я бы мог охранять только тех, кто добровольно выбрал свое заключение.

Посмотрев сверху вниз на его усохшую фигуру, я поняла, что он имел в виду.

— Отец Фадделя был когда-то моим хозяином, а его сын разрешает мне жить в этом доме, — объяснил он.

Маха пришла в себя и больше не боялась этого маленького человечка. Она нетерпеливо дернула меня за руку:

— Мама, ну пошли скорее!

Мои мысли унеслись в далекое прошлое, и мне очень хотелось задать множество вопросов этому евнуху, но важная причина нашего визита сюда вернула меня в настоящее. Я должна найти несчастных узниц до того, как меня обнаружит Фаддель. Я очень надеялась, что евнух не побежит сообщать Фадделю и Халиде о нашем непрошеном появлении на их территории.

— Мы пришли сюда поговорить с девушками, живущими здесь. — Я указала на павильон. — Мы ненадолго. Я вам обещаю.

Омар склонился до земли в изысканном поклоне:

— Добро пожаловать.

Приятно удивленная его изящными манерами, я улыбнулась, проходя мимо него с Махой.

Не успели мы войти в павильон, как тут же были окружены множеством взволнованных девушек. Большинство из них явно были из Азии. Маху они встретили поцелуями и объятиями. Радостные голоса разносились по всему павильону:

— Ты сдержала слово! Скоро мы будем на свободе!

Я попыталась их успокоить:

— Тише! Вы так мертвого разбудите!

Громкий смех стих, уступив место радостному шепоту.

Пока возбужденные девушки, столпившись вокруг Махи, забрасывали ее вопросами, я оглядела гарем. Удивительно, что при такой страсти Фадделя ко всему красивому комната, в которой мы находились, была довольно убогой. Хотя мебель в ней была дорогой и стены обтянуты шелком, вся отделка ее была безвкусной и неряшливо выполненной. Горы видеокассет и пепельниц, доверху заполненных окурками и пеплом, виднелись по всей комнате.

Я внимательно посмотрела на девушек. Все они были красивыми, но не их красота, а кричащая на них одежда приковывала взгляд. Некоторые были одеты на западный манер: в джинсах и топах на бретельках, другие были просто в ночных рубашках. В их гаремном облачении не было ничего гламурного. Самым грустным было то, что все они были очень юными.

Среди девушек, в большинстве азиатского происхождения, я увидела одну арабского типа. Несколько девушек курили сигареты и пили прохладительные напитки. Я и представить не могла, что гарем и его обитательницы могут оказаться такими ужасно вульгарными. Однако, как я понимала, для Фадделя эти девушки были подобны обольстительным девственницам — гуриям, о которых говорится в Коране. Как я подозревала, передо мной были девушки, предназначенные доставлять несказанное удовольствие Фадделю. Но для содержавшихся здесь против их воли все это было наверняка неописуемым адом.

— Теперь все быстро садитесь, — приказала я, доставая ручку и блокнот из своей большой сумки. — У нас мало времени, — добавила я, глядя на входную дверь павильона. Мне стало немного не по себе, когда я увидела, что вместе с нами в павильон зашел Омар и теперь удобно расположился на ковре. Он радостно улыбался. Однако что-то внутри меня подсказывало, что я не должна бояться этого маленького человечка.

— Сейчас я пущу по кругу этот блокнот. Пожалуйста, напишите свои имена и адреса ваших родственников, чтобы я могла с ними связаться.

Тихий гул разочарования и отчаяния пронесся по комнате. Одна из девушек, постарше, лет двадцати, как я решила, тихо спросила меня:

— Мэ-эм, так вы нас сегодня не уведете отсюда?

Печально обведя всех взглядом, я ответила:

— Я не могу этого сделать. Посмотрите, вас слишком много. У меня нет возможности дать вам всем паспорта. Еще до наступления темноты вас вернут назад. — Я замолчала, быстро подсчитывая девушек. Их было двадцать пять. Я заговорила громче, пытаясь перекрыть их голоса:

— Ваши родные должны обратиться в ваши посольства. Это лучший способ вашего освобождения.

Крики протеста прерывались рыданиями.

Одна из совсем юных, сообщившая мне, что она из Таиланда, плача сказала:

— Но, мэ-эм, мои родители сами продали меня этому человеку. Они не помогут мне… — рыдания не позволили ей продолжить.

— У меня такая же история, — сказала другая девушка, дрожа от холода — на ней практически ничего не было надето. — Меня увезли из маленькой деревни на севере от Бангкока. Мой брат получил за меня много американских долларов.

Другая, ужасно напуганная, сказала:

— Я думала, что меня наняли работать в доме прислугой. Но меня обманули!

— И меня! Я нанималась швеей на фабрику. В дневное время я шью, а ночью обслуживаю многочисленных мужчин. Меня перекупали по очереди трое мужчин, до того как я попала к хозяину Фадделю.

Озадаченная, пытаясь собраться с мыслями, я посмотрела на Маху. Если родные этих девушек на самом деле продали их в рабство, как я могла им помочь?

— Дайте мне подумать, — нервно сказала я. — Мне надо подумать.

Изящная маленькая красавица с глазами, наполненными слезами, прикоснулась к моей руке:

— Вы должны забрать нас с собой. Если бы вы узнали мою историю, вы бы не оставили меня здесь ни на минуту.

Сердце мое разрывалось, когда я смотрела в печальные глаза этой девушки. Хотя времени совсем не было, я спокойно слушала ее.

Ободренная моим молчанием, девушка продолжила:

— Я из Лаоса, из большой семьи. Моя семья голодала, поэтому, когда двое мужчин из Бангкока предложили за меня деньги, чтобы я поехала с ними, у моих родителей не было выхода. Нас, меня и еще трех девочек из нашей деревни, сковали цепью и увезли в Бангкок. Там нас выгрузили и поместили в большом складском помещении, затем велели голыми встать на помост в комнате, заполненной мужчинами. Нас продали на аукционе. Две девушки из нашей деревни были куплены хозяином борделя, а меня приобрел мужчина-араб. Вот так я попала сюда, мэ-эм. — Ее голос, и без того еле слышный, теперь жалобно молил: — Пожалуйста, не оставляйте меня здесь.

Я потеряла дар речи. Женщин продавали на торгах тем, кто даст за них больше?

Омар прервал мои размышления:

— Почему бы вам не забрать этих девушек сегодня, госпожа? Отвезите их в посольства. Мне кажется, они смогут там укрыться.

В словах Омара была доля правды. Я вспомнила, как по лондонскому телевидению в новостях показывали репортаж о филиппинских девушках, с которыми плохо обращались в соседнем Кувейте, так вот именно таким образом они и нашли убежище. Хотя правительство Кувейта утверждало, что они лгут, что с ними плохо обращались, и заставило девушек много месяцев провести в заточении, в конце концов они получили свободу и вернулись на родину.

Я снова улыбнулась Омару. Я полагала, что он навряд ли окажется недругом, но никак не ожидала, что он станет союзником.

Тихие голоса слились в единое требование свободы:

— Да! Да! Увезите нас сегодня!

Маленькая, хорошенькая девушка с арабскими чертами лица придвинулась ко мне поближе.

— Пожалуйста, мэ-эм, помогите нам. Наш хозяин — злой человек. Он и четверо из шести его сыновей приходят к нам каждый день. Часто они приводят с собой много других плохих людей.

— Наша жизнь здесь ужасна, — сказала другая девушка, с надеждой заглядывая мне в глаза. — Мэ-эм, вы и представить себе не можете, какие страдания мы здесь испытываем.

Я глубоко вздохнула. Должна ли я спасать этих девушек, не думая о последствиях? Но ответ на этот вопрос я увидела на лице Махи. Да, должна! Да, спасу! Но сначала нужно составить план. Я посмотрела на девушек. То, что было на них, трудно было назвать одеждой. Я не могла вывести их на улицы консервативной Саудовской Аравии в такой одежде. Тут же соберутся злобные толпы и закидают их камнями, что будет неминуемым провалом всего.

— У вас есть какие-нибудь накидки, чтобы прикрыться?

Несколько девушек переглянулись. Одна сказала:

— Здесь ничего нет.

— Возьмите простыни с постелей, — предложил Омар, хитро, со знанием дела посмотрев на меня. — Здесь много постелей, так что найдется достаточно простыней.

Я посмотрела в многочисленные открытые двери гарема. Большинство вели в маленькие комнатки с кроватями.

Пока девушки бегали по комнатам, собирая простыни и покрывала, самые юные сгрудились вокруг меня. Я с ужасом увидела, что две девочки совсем еще дети. Одной не более восьми-девяти лет!

Я крепко держала этих детей за руки, борясь с гневом и слезами. Как могла мать продать свою собственную дочь? Этого мне было не понять.

Голова у меня шла кругом. Я понимала, что не смогу перевезти двадцать пять девушек в одном автомобиле. Несмотря на риск, которому я подвергаю нашу секретную операцию, я собиралась позвонить домой и приказать еще нескольким водителям подъехать и встретить нас у дворца Фадделя.

Я кивнула Махе:

— Забери этих детей и найди для них покрывала.

Когда Маха освободила меня от них, я вынула из сумки мобильный телефон. Но сделать звонок мне так и не удалось.

В комнате начался чудовищный хаос, так как внезапно здесь появились Фаддель, Халида и трое огромных мужчин. У меня все похолодело внутри, когда я заглянула в стеклянные глаза Фадделя.

— Услышав шум, мы и представить не могли, какой у нас знатный гость, — сказал Фаддель, с самодовольной улыбкой вырывая из моих пальцев телефон. — Султана, тебя сюда не звали! Сейчас же убирайся!

Я посмотрела на Халиду, стоявшую за Фадделем. Последний раз, когда я ее видела, она была без сознания. Теперь она выглядела абсолютно спокойной.

— Я уверена, Халида, что ты не одобряешь этого.

Халида посмотрела на меня с презрением:

— Не тебе, Султана, обсуждать жизнь в доме другого человека.

Девушки наконец осознали, что произошло, и комната огласилась оглушительными криками, сливавшимися в единый хор. Фаддель быстро махнул рукой. Трое дородных мужчин, сопровождавших его, начали заталкивать девушек в маленькие комнаты и заперли их там.

— Маха! — закричала я, дико озираясь вокруг. — Сейчас же ко мне!

Мысль, что моя дочь может быть заперта вместе с этими несчастными, чуть не ввергла меня в состояние полного безумия.

Увидев Маху, я крепко схватила ее за руку. Как только она вновь была в безопасности рядом со мной, я начала просить за девушек Халиду в надежде, что она встанет на сторону женщин, своих сестер.

— Халида, ты должна знать, что этих девушек постоянно насилуют: твой муж, твои сыновья и другие мужчины. — Я помолчала. — Ты ведь жена и мать, и, я уверена, тебе это не может нравиться.

Халида была удивительно красива, но ее слова доказали мне, что душа ее уродлива. И даже хуже того: эмоционально и духовно она была мертва. Моя речь явно не тронула ее.

— Султана, это касается только мужчин.

— Халида, если ты и правда так считаешь, значит, ты не что иное, как камыш, раскачивающийся на ветру, не имеющий своего мнения.

Халида покраснела, но не ответила на мой вызов.

Давно ходили слухи, что Халиду прельстило прежде всего несметное богатство Фадделя, в этом и причина ее покорности и преданности ему. Мне захотелось накричать на Халиду, напомнить ей о мудрой поговорке о той женщине, что «выходит замуж за деньги гориллы: деньги уходят, а горилла остается». Жизнь действительно непредсказуема, и может наступить такой день, когда Фаддель обеднеет, и тогда у Халиды ничего не останется, кроме его пороков, которые долговечнее, чем богатство.

Но я ничего не сказала, понимая, что такие слова не поспособствуют освобождению девушек.

У Фадделя хватило наглости оправдывать свои злодеяния:

— Хотя это вообще не твое дело, Султана, но все женщины здесь были проданы их родителями. Они получили то, что хотели, как и я. Так что сделки были законными, и я ничего преступного не совершил.

— С точки зрения закона, возможно, и нет, а по законам морали — совершил.

Фаддель пожал плечами.

В отчаянии от того, что мне не удается освободить девушек, я дерзко бросила родственнику:

— Фаддель, неужели тебе так трудно найти партнерш по сексу, которых не надо было бы сначала приковывать цепями?

Маха повернулась к нему и с презрением выпалила:

— Вы отвратительное животное. Вот вы кто.

Фаддель задохнулся от негодования:

— Султана, как я понимаю, ты со своей дочерью задумала очернить меня и испортить мою репутацию.

Маха обвила меня руками:

— Мама, мы ни в коем случае не можем оставить их здесь.

Мое сердце разрывалось на части.

— Но, доченька, нам придется. Мы больше ничего не можем сделать. — Я потянула ее за собой: — Пойдем.

Халида повернулась к нам спиной и вышла.

Выпроваживая нас с Махой из павильона, Фаддель делано сладким голосом угрожающе произнес:

— Знаешь, Султана, если бы это сделал кто другой, я бы велел его убить.

Идя рядом с Фадделем, я испытывала к этому растленному человеку такую ненависть, какую не питала даже к своему брату Али. Как мне хотелось осыпать Фадделя миллионом проклятий! Но я знала, что закон Саудовской Аравии не оставлял шансов помочь этим девушкам. Я ничего не могла сделать и прекрасно знала это. Но самое обидное, что и Фаддель это знал.

Направляясь к выходу, я слышала душераздирающие крики девушек, доносившиеся из-за закрытых дверей. Я не могла этого выносить. И мне трудно было представить, что же чувствовала Маха.

Мрачные мысли роились в голове. О, Аллах! Что за страна! Что за люди! Мы так богаты, что не раздумывая меняем дорогую землю на выводок разноперых птиц, дабы удовлетворить безумный каприз наших детей. В то же время мы так нравственно испорчены, что для нас обычное дело держать в неволе девушек в качестве сексуальных рабынь, и, что совсем невероятно, у порядочных людей нет никакого законного способа этих девушек освободить. Мне стало жарко от стыда за свою страну и своих соотечественников.

Фаддель вызвал нашего водителя. Он провожал нас, решив самолично убедиться в нашем отъезде. Когда появилась машина, Фаддель открыл дверцу, вернул мой мобильный телефон и ехидно пожелал нам всего доброго на прощанье:

— Султана, рады будем снова вас видеть. — И, усмехнувшись, добавил: — Только, пожалуйста, в следующий раз ждем вас в наших апартаментах.

В жизни бывают такие поражения, что, кажется, вынести их невозможно. Я не способна была ни говорить, ни думать, пока не избавилась от вида проклятого Фадделя.

Маха заплакала. Я была так опустошена, что мне было даже не найти слов, чтобы утешить ее, и просто нежно погладила ее по плечу.

Когда мы подъезжали к первому повороту аллеи, прямо перед нашей машиной выросла фигура евнуха Омара. Водитель ударил по тормозам. Улыбнувшись своей беззубой улыбкой, Омар постучал в оконное стекло.

— Открой окно! — приказала я.

— Госпожа, можно мне поехать с вами? — спросил Омар высоким голосом.

— Со мной? Я думала, вы живете в семье Фадделя.

— Госпожа, я сказал, мне разрешают здесь жить; я не сказал, что мне здесь рады. — Затем он добавил: — После смерти отца Фадделя, умершего более пятнадцати лет назад, меня здесь не очень-то жалуют.

— Ладно… — Посмотрев в салонное зеркало, я увидела, что водитель с тревогой поглядывает на меня. — Семья Фадделя купила тебя как раба?

— Рабство отменено много лет назад.

Это правда. В 1962 году американский президент Джон Ф. Кеннеди лично обратился к Фейсалу, который в то время был премьер-министром, с просьбой об отмене рабства в Саудовской Аравии. Наше правительство удовлетворило просьбу президента Кеннеди и выкупило каждого раба в стране приблизительно за 5000 саудовских риалов ($1500) за душу. Многие из освобожденных рабов остались в домах своих прежних владельцев. Несмотря на то что Омар решил остаться с семьей, которой некогда принадлежал, он был хозяином сам себе.

— Пожалуйста, госпожа.

Я быстро обдумала эту необычную просьбу. Вполне возможно, что Фаддель накажет Омара за то, что тот не сообщил о нашем приходе в гарем. Я теперь хорошо знала, что Фаддель способен на любую гнусность. Без особой охоты я все же сказала:

— Ладно, садись. Поедешь с нами.

Как только этот маленький человечек уселся, я спросила его:

— Почему ты хочешь жить в нашей семье?

Перед тем как ответить, Омар с минуту внимательно смотрел на меня.

— Понимаете, — наконец вымолвил он, — я много лет прожил в этой стране. Когда мне было восемь лет, меня украли у моих родителей в Судане и продали богатому турку. В тот же год мой хозяин совершал хадж в Мекку. — Омар фыркнул. — Он был толстым дураком, который ел слишком много жирного, сладкого, и он упал замертво, обходя «черный камень» Кааба. Меня забрали власти и потом в качестве дара преподнесли отцу Фадделя, который в свое время оказал какую-то любезность правительству.

Сейчас мне восемьдесят восемь. Так что восемьдесят лет я прожил среди вашего народа. — Он надолго замолчал. Потом продолжил: — Когда-то сердца арабов этой страны были добрее. Но лично я, сколько себя помню, никогда не видел ни одного акта милосердия. — Он глубоко вздохнул: — Несколько лет назад я поклялся, что, если встречу доброго человека, буду ему служить. — Омар посмотрел на меня и весело улыбнулся.

И вдруг ко мне пришло осознание того, что я сделала. Мой муж был очень терпимым человеком, но я и представить себе не могла, что он скажет, увидев этого фантастически одетого евнуха. Когда мы приехали в наш дворец, Маха вся в слезах побежала в свою комнату.

Я велела Омару подождать меня в гостиной. Он с радостью подчинился.

Я пошла искать Амани и, как и ожидала, нашла ее в саду с птицами. Я стояла и наблюдала за своей дочерью, как она потчевала птиц очищенными семечками и другим кормом. Ладно, по крайней мере эти птицы больше не узнают страданий. Их веселые трели разносились по всему саду.

Я грустно вздохнула, подсчитывая свои победы и поражения. Певчие птицы на свободе, зато девушки все еще в заточении.

Приехав домой, Карим застал меня в гостиной в компании маленького черного евнуха, Омара, с которым я вела беседу. Он бросил на меня подозрительный взгляд. Бедняга, он и вообразить не мог, что произошло в этот день в его отсутствие. Он также еще не знал, что среди его прислуги появился евнух.

Глава восьмая
РАССКАЗ ЕВНУХА
Много раз я слышала, как Карим говорил, что пути Господни неисповедимы. Теперь, видя, в каком оцепенении пребывает мой муж, я надеялась предотвратить его бурную реакцию, которая, я не сомневалась, последует, напомнив ему его же слова:

— Карим, я знаю теперь истинное значение твоих мудрых слов. Пути Господни действительно неисповедимы. — Я снова повернулась к евнуху и с улыбкой продолжила: — Сам Господь привел в наш дом Омара из Судана, который теперь останется у нас.

Природное арабское гостеприимство Карима тут же взяло верх над гневом в мой адрес. Он посмотрел на странного маленького человечка, сидящего рядом со мной, и любезно его приветствовал:

— Омар, мы рады видеть тебя в нашем доме.

Я попыталась заразить Карима своим энтузиазмом.

— Дорогой! Жизнь Омара — это легенда из нашего прошлого.

Глядя на красочное одеяние Омара, Карим выразил на лице явный скепсис по отношению к моим словам:

— Да?

Я не хотела, чтобы Карим слишком строго судил Омара, так как понимала, что этот маленький человечек не сам выбрал себе ту роль, которую ему определила судьба.

— Да. Всю свою жизнь Омар был защитником. Защитником женщин.

В этот момент в гостиную вошла Амани: на руке у нее, как на жердочке, сидело несколько птиц. Каким-то чудесным образом ей уже удалось приручить некоторых спасенных из садового рая Фадделя.

Широко улыбаясь, Омар вскочил на ноги.

— Юная госпожа, я из-за кустов наблюдал, как вы выносили на свободу этих бедных птиц из дворца Фадделя. Несомненно, Аллах наградит вас за вашу доброту!

Амани никто никогда не хвалил за ее любовь к животным. Довольная, она улыбнулась и тепло посмотрела на Омара.

Прежняя сдержанная толерантность Карима вот-вот готова была взорваться.

— Великий Боже, Султана! Что это? Ты еще забрала у Фадделя и этого карлика?

— Омар не карлик! — запротестовала я. — Омар — евнух!

Карим воздел к небу руки.

— Султана! — Его громкий голос и бурная жестикуляция напугали птиц, которые начали в панике летать по комнате.

— Папа! — вскричала Амани.

Омар бросился помогать Амани ловить птиц и переносить их снова в сад. Как только дверь за ними закрылась, я попыталась успокоить Карима, объяснив, что произошло утром и как получилось, что этот старый, дико одетый евнух оказался в нашем доме.

Когда до Карима дошло, что я не только ослушалась его приказа больше не появляться во дворце Фадделя, но и устроила там еще один скандал во время второго визита милосердия, его терпение лопнуло.

Карим заорал:

— Убереги меня, Аллах, от лживых губ и неискренних языков! — Жилы на его шее ужасающе надулись.

Я попыталась рассказать Кариму о мольбах бедных девушек, которых держали в заточении против их воли, но его громкий крик перекрывал мои слова. В результате мы бессмысленно стали орать друг на друга. Наши аргументы иссякли только тогда, когда мы охрипли.

После того как он замолчал, я сделала еще одну попытку рассказать Кариму трагические истории юных девушек, которых в качестве сексуальных рабынь насильно удерживал Фаддель, но даже страшное существование этих невинных в гареме не произвело на него никакого впечатления и не погасило его гнева.

Я смиренно добавила:

— Знаю, мне следовало сначала посоветоваться с тобой, моим мужем. Но ты был так озабочен ситуацией с Амани и ее птицами, что я не решилась. — Я наклонилась к нему и положила руку ему на колено. — Если бы я не поехала с Махой и не предприняла бы хоть каких-нибудь усилий освободить этих девушек, она бы мне этого никогда не простила.

Карим сердито покачал головой:

— Ну и что хорошего из этого вышло, Султана? Девушки остались у Фадделя. И ничего с этим сделать нельзя. Ты прекрасно знаешь, что никто в этой стране не встанет на сторону женщин в такой ситуации. — Указав рукой на то место, где еще недавно сидел Омар, Карим добавил: — Итак, чего ты добилась? Только того, что теперь в нашем доме будет жить старый, никому не нужный евнух.

Мы с Каримом замерли, услышав покашливание Омара за нашими спинами. Судя по печальному выражению его обвисшего лица, было ясно, что он слышал жестокие слова Карима.

— Я сейчас же покину ваш дом, господин, — с трудом произнес Омар своим высоким смиренным голосом. — Вы правы. Евнух — бесполезное существо. По крайней мере, в наши дни.

Глаза Омара блестели, и я боялась, что он сейчас упадет на колени и разрыдается.

Трагизм слов и жестов этого маленького человечка смягчили сердце Карима, успокоив его гнев. Бывают моменты, когда Карим очень чувствителен, и это был именно такой момент.

— Омар, извини меня за мои необдуманные слова. В глазах Аллаха нет бесполезных людей. И если Фаддель не против твоего ухода, пожалуйста, живи в нашем доме.

Лицо Омара тут же вновь засияло.

— О, господин, о моем отсутствии в том дворце сокрушаться не будут. Однажды я отправился в путешествие на четыре месяца с одним гостем из Таифа, и, когда вернулся, оказалось, что моего отсутствия ни хозяин Фаддель, ни его жена даже не заметили. — Омар с горечью продолжил: — Мне слуги рассказывали, что слышали, как Фаддель и Халида выражали надежду, что я, наверное, умер где-нибудь под кустом. Они скупились даже меня кормить, а много ли еды требуется моему маленькому телу. — Он провел рукой по своим парчовым штанам: — Хозяин Фаддель отказался купить мне нормальную одежду. Поэтому-то, господин, на мне этот старинный наряд из моего далекого прошлого.

Карим доброжелательно улыбнулся:

— Омар, в нашем доме у тебя будет вдоволь еды. И я скажу Мухаммеду, чтобы он помог подобрать тебе новую одежду. Если ты будешь жить у нас, ты должен одеваться соответствующим образом.

Омар посмотрел на меня, а затем снова перевел взгляд на Карима.

— Хозяин, Господь внял моим молитвам! Я знал, что у такой хорошей женщины, как ваша жена, должен быть такой же замечательный муж.

Я покосилась на Карима в надежде, что он согласится с похвалой в мой адрес, но он промолчал. Он лишь похлопал Омара по спине и сказал ему:

— Друг, только прошу тебя, никогда не называй меня хозяином. Ни один человек не может быть хозяином другого человека. Обращайся ко мне, пожалуйста, принц Карим.

Омар кивнул:

— Это старая привычка, от которой нелегко избавиться, но я постараюсь, принц Карим.

Улыбнувшись, Карим откинулся на подушки дивана и попросил прислугу принести нам чай.

Меня поразило, что страшный гнев моего мужа так быстро улегся, умиротворенный этим маленьким человечком. Я тут же вспомнила, как всего несколько часов назад Омар ободрил меня, и поняла, что этот евнух обладает невероятной успокаивающей энергией. Я по-новому взглянула на Омара. Кто знает, может быть, он окажется нежданным даром для нашей гиперактивной, страшно эмоциональной семьи?

Карим ласково посмотрел на Омара:

— Омар, расскажи мне немного о своем прошлом. Я был уверен, что последний евнух в Саудовской Аравии умер несколько лет назад.

Омар оживился.

— С большим удовольствием расскажу обо всем, о чем вы ни попросите, — сказал он с воодушевлением.

Я засмеялась. Я уже успела заметить, что Омар обожал рассказывать истории, стоило его только попросить.

Он выпрямился и очень естественно, бережно поддерживая свои шаровары, уселся на диван, скрестив ноги. Когда он поднял голову и посмотрел на Карима, его взгляд был уже где-то далеко, и он начал повесть о своей жизни:

— Я мало помню о Билад ас-Судан, называемом «земля черных», но я точно знаю, что племя, к которому принадлежала моя семья, было племенем кочевников-скотоводов. Мы двигались за дождем и сочной травой.

То были дни, полные опасностей. Многие африканские вожди тесно сотрудничали с мусульманскими работорговцами, захватывая и продавая в рабство своих же людей. Каждая мать племени боялась, что ее детей могут в любой момент украсть. Как сейчас, вижу перед собой добрые карие глаза моей матери, когда она смотрела на меня, и помню ее строгие наказы, чтобы я далеко не уходил от соплеменников. — В грустных глазах Омара отразилась боль. — Но я был маленьким и глупым и ослушался свою мать.

Цель каждого молодого человека племени — стать хорошим охотником. Мальчишки сызмальства собирали камни и метали их в птиц или в маленьких зверюшек. И я делал то же самое, и вот однажды, собирая гладкие камни, я по глупости отошел слишком далеко от соплеменников. Только я прицелился в животное, как вдруг меня кто-то схватил сзади и потащил прочь. И больше я никогда не видел матери. — Даже по прошествии стольких лет Омар смахнул слезу при воспоминании о ней. — Но это было давно, очень давно.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Мне было невыносимо жаль того мальчика, которого забрали у матери, и этого человека, которому не дали прожить ту жизнь, ради которой он был рожден.

Омар снова заговорил, очень тихо, не глядя ни на Карима, ни на меня.

— Я был не одинок в моих несчастьях. Многих мужчин, женщин, детей увели из их деревень, из их племен. Нас связали вместе и погнали через всю страну к Красному морю. Этот переход длился много дней и ночей. Когда наконец мы добрались до Красного моря, египтянин-христианин встретился с нашим начальником. Они тихо разговаривали о пленниках — молодых мужчинах. Среди рабов началась паника, когда мы услышали, как этот мужчина сказал, что мальчики будут лишены трех самых ценных даров. Не имея понятия, о каких трех дарах идет речь, я не очень-то протестовал, когда меня вытащили из шеренги пленников и отвели в сторону.

Испытывая неловкость, Карим прервал Омара:

— Извини, Омар. — И повернувшись ко мне, сказал: — Султана, пожалуйста, пойди на кухню и попроси приготовить закуски.

Я поняла, в чем дело. Карим не хотел, чтобы я оставалась в комнате, когда Омар будет детально рассказывать, как его кастрировали. Согласно предрассудкам нашего консервативного саудовского общества, мое присутствие при таком разговоре было неуместным. При этом Омара и за мужчину-то не считали. Бедный Омар прожил печальную жизнь, не зная даже, кто он. Он не был ни мужчиной, ни женщиной, хотя его статус был ниже, чем статус мужчины, но все-таки выше, чем женщины.

Я не возражала против предложения Карима, хотя уже настроилась услышать страшные детали кастрации Омара. Я знала, что, когда мы останемся одни, Кариму самому захочется мне все рассказать. Но мне не терпелось услышать этот рассказ теперь. Я решила подслушать все за дверью.

— Да, конечно, — ответила я, вставая и выходя из комнаты. Я поспешила на кухню и попросила повара приготовить закуску: сыр, фрукты и какие-нибудь сладости.

Выйдя, я тут же тихо подошла к двери, ведущей в гостиную, и встала за нею.

Омар все говорил, и вскоре я поняла, что главного я не пропустила.

— …человек был хорошо подготовлен для выполнения своих обязанностей. Его бритва была острой, и, не осознав еще, что все это значит, я вдруг лишился своих трех мужских достоинств.

Карим громко ахнул:

— Безусловно, эти люди своими действиями презрели слово Аллаха!

— Аллаха в тот день было нигде не найти, — с тоской сказал Омар, — хотя к нему постоянно взывали все мальчики, которых подвергли этому жестокому испытанию.

Я слышала, как тяжело вздохнул Карим.

Омар вспоминал все детали своего тяжкого испытания:

— В открытую рану, где ранее был пенис, вставили трубку, чтобы канал не закрылся. У меня было страшное кровотечение, но оно остановилось, когда помощник этого человека вылил на мою рану кипящее масло. — Омар хмыкнул. — Он подарил мне мои гениталии в банке, когда я лежал, корчась от боли. Много лет я хранил эту банку с ее содержимым, но пятнадцать лет назад какой-то злой шутник украл ее у меня.

0

8

— Удивительно, как ты выжил среди всей этой жестокости, — с трудом выговорил Карим.

— Как видите, выжил. В тот день кастрировали всех десятерых мальчиков. Один умер сразу. Остальных закопали по горло в песок. — Он еще раз смешно хмыкнул. — Кто знает, какой дурак придумал, что горячий песок — хорошее лекарство для тех, кто сразу не умер? В течение трех дней и ночей нам не давали ни пить, ни есть. В конечном счете из девяти только трое остались в живых.

У меня подкосились ноги от подслушанного. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Хотя я знала, что в прошлом во многих странах евнухов было очень много, я не подозревала, через какие ужасные мучения эти бедные люди прошли. Я искренне надеялась, что Господь приготовил самые жаркие места в аду для тех злодеев, которые совершали такие преступные деяния!

Бедный Омар продолжал свою печальную сагу:

— Со всех сторон раздались поздравления, когда христианин вытащил трубку из моего маленького канала, оставленного для выведения жидкости, и она хлынула; те люди знали: человек умрет, если жидкость останется. Только двое из нас троих, еще живых, были способны мочиться — я и еще один мальчик. Несчастное тело третьего было отравлено его собственной мочой, и вскоре он умер в страшных мучениях.

Через четыре дня всех рабов посадили на корабль, направлявшийся в Константинополь на рынок рабов. Я выжил после кастрации, и работорговец знал, что я принесу ему большие деньги.

Я кивнула. В те дни евнухов ценили как надежных охранников для мусульманских женщин. Только им разрешалось находиться в женской половине дома.

Рассказ Омара прервал мои размышления:

— Поэтому работорговец обращался с нами, двумя кастрированными мальчиками, гораздо лучше, чем с другими рабами. Нас поместили на верхней палубе и хорошо кормили, в то время как остальных несчастных все морское путешествие держали в тесном трюме, где набили как селедку в бочки. Насколько я понимаю, им не давали ни еды, ни воды. К тому времени как мы прибыли в порт Константинополя, многие умерли.

Я поняла, что Омар закончил тему, от которой Карим хотел меня уберечь, поэтому тихо вошла в комнату и снова села на диван.

— Продолжай, — сказал Карим Омару, который вопросительно посмотрел на него. — Теперь можно.

Омар посмотрел на меня и улыбнулся.

— Я уже раньше рассказывал госпоже, что меня купил богатый турок. У него было много рабов, но только два евнуха, притом оба уже были в солидном возрасте. Мне сказали, что, когда я вырасту высоким и сильным, мне доверят охранять его женщин.

Тем временем мой хозяин собирался совершить паломничество в Мекку и взял меня с собой. Мой хозяин умер там во время богослужения в мечети аль-Масджид аль-Харам, и я перешел в собственность властей Мекки. Эти люди отдали меня деду Фадделя, который был в милости у властей этого города.

Моя жизнь в этой семье была неплохой. Я ел то, что ели мои хозяева. Когда мне исполнилось пятнадцать, мне доверили охранять жен и служанок хозяина. Все шло нормально до смерти деда и отца Фадделя. Мне негде больше было жить, поэтому я остался с Фадделем. — Омар посмотрел прямо на меня. — Госпожа, Фаддель совсем не похож на своего деда и отца. — Он помолчал и затем добавил: — Того, кто осмелится ослушаться Фадделя, ждет не жизнь, а настоящий ад, и его будут подвергать чудовищным наказаниям.

Я горестно вздохнула, вспомнив юных девушек, которые принадлежат Фадделю. То, что они сейчас переносят, — хуже ада. Вспомнив о Фадделе, я подумала о его жене Халиде. Она могла бы помочь этим девушкам, если бы захотела. Я с жаром произнесла:

— На мой взгляд, Халида такая же порочная, как ее муж.

Омар пожал плечами:

— Если хозяин дома бьет в бубен, трудно обвинять его семью, что она все время танцует.

Карим посмотрел на меня и улыбнулся.

За многие годы нашей совместной жизни я хорошо его изучила и знала, что Карим мечтал заставить меня танцевать под его дудку.

— Этого никогда не будет, дорогой муж, — прошептала я.

Карим громко рассмеялся и снова повернулся к Омару.

Омар размотал свой тюрбан и улыбнулся Кариму.

— Но сегодня я счастлив как никогда в жизни. Так приятно жить в хорошей семье.

В это время с закусками появились служанки.

Глаза Омара засияли при виде еды, и руки жадно потянулись к медовым сладостям.

Мы с Каримом с удивлением наблюдали, как Омар быстро поглощал еду, притом гораздо больше, чем можно было бы ожидать от человека в два раза крупнее, чем он.

Поздно вечером, когда мы остались с Каримом одни в наших личных комнатах, он признался, что много думал об Омаре. Он стал убеждать меня, что Омару не следует оставаться в Саудовской Аравии, а будет лучше, если он поселится в одном из наших заграничных дворцов. Ради безопасности Омара никто в нашей стране не должен знать, что Омар, раньше принадлежавший семье Фадделя, нашел убежище у нас.

Хотя по закону Омар был свободным человеком и Фаддель не очень был доволен, что евнух живет и кормится в его доме, он, несомненно, будет оскорблен тем, что Омар предпочел жить в другой семье. И кто знает, не попытается ли Фаддель отомстить бедному Омару.

Сначала мне не понравилась идея об отъезде Омара. Видно было, что Омару хорошо в нашем доме. Мне безумно нравился этот маленький человечек, и я считала, что его присутствие в нашем доме самым благотворным и умиротворяющим образом скажется на нашей семейной жизни.

После ночи раздумий мысль о том, что Омар будет жить в другой стране как свободный человек, доставила мне радость, и я удовлетворенно улыбнулась. Кроме того, рассудила я, мы сможем видеть его, бывая за границей.

На следующее утро Карим поговорил с Омаром с глазу на глаз. Было решено, что Омар будет жить на нашей вилле в Египте. В этой густонаселенной стране, где проживают египтяне, арабы и африканцы, маленький черный человек с очень высоким голосом не будет казаться чем-то необычным. И ежемесячное денежное содержание, которое определит ему Карим, поможет ему обрести также финансовую свободу, которой он раньше никогда не знал.

Омар был безмерно рад вновь оказаться на континенте, на котором он родился, и с волнением говорил о том, что поедет в Судан и постарается там отыскать своих родственников или хотя бы соплеменников.

Счастье, которое мы с Каримом ощущали, видя, как радуется Омар, привнесло в нашу семью удовлетворение и покой. Даже Карим вынужден был признать, что из моего второго визита во дворец Фадделя вышло все-таки что-то хорошее. Хотя и не удалось помочь девушкам, зато евнух Омар теперь будет доживать свою жизнь достойно, о чем и мечтать не мог.

К тому времени как Омар отбыл в Египет, мы действительно полюбили его. Этот маленький человечек быстро стал надежным наперсником всех членов нашей семьи. К моему удивлению, даже Амани плакала, обещая Омару, что не забудет того, что он ей говорил, и что она очень постарается быть более милосердной и великодушной мусульманкой, чем была до того.

Все мы с нетерпением ждали того дня, когда сможем опять увидеть доброе лицо Омара.

Глава девятая
ОПОРОЧЕННЫЙ ПРОРОК МУХАММЕД
Через несколько дней после отъезда Омара из Саудовской Аравии в Египет Карим сказал, что им с Асадом нужно ехать в Нью-Йорк. Неотложные дела компании требовали их присутствия там. Зная, что я все еще переживала по поводу несчастных девушек в гареме Фадделя, Карим решил, что новые впечатления мне пойдут на пользу, и предложил поехать с ним.

Сначала я не слишком загорелась идеей уехать из дома и была даже оскорблена, считая, что Карим, по-видимому, не слишком доверяя мне, не хочет оставлять меня одну в Саудовской Аравии. Если мой муж думал, что я снова начну что-то предпринимать для освобождения девушек, стоит ему только покинуть страну, он ошибался. Никак и ничем не могла убедить я Карима, что смирилась с безнадежностью ситуации. Хотя я страстно хотела помочь девушкам, я все же не совсем лишена здравого смысла. Я полностью осознавала, что была бессильна решить проблему девушек, которых продали их собственные родители и которые теперь живут в стране, где правительство не видит ничего дурного в этой ситуации.

Но, узнав, что Сара вместе с двумя нашими невестками, Маисой и Худой, тоже едет в Нью-Йорк, я изменила свое отношение к поездке и мечтала отправиться с ними.

Так как занятия в школах после каникул возобновились, мы с Сарой решили оставить детей в Рияде на попечение нашей старшей сестры Нуры.

И вот настал день отъезда, и наша компания на одном из наших частных самолетов вылетела в Лондон. Сделав там краткую остановку, мы продолжили наш путь в Соединенные Штаты.

На самолете нас было семь женщин, включая сопровождавшую нас прислугу: Афаф, Либби и Бетти. Чтобы как-то скоротать время, мы начали развлекать друг друга забавными историями, но смех наш вскоре смолк, когда Маиса поведала нам историю совершенно ужасающую.

Маиса — палестинка, вышедшая замуж за Наифа Аль Сауда, одного из моих любимых двоюродных братьев. Маиса, хотя и не красавица, была живой и привлекательной женщиной, и все, кто хоть раз ее встречал, питали к ней большую симпатию. Маиса родилась в Хевроне, оккупированной территории Палестины, и поэтому в детстве Маисе пришлось немало испытать. За многие годы наша семья услышала немало рассказов Маисы о толпах беженцев, об уличных сражениях с израильскими солдатами, об участии ее младшего брата в последней антифаде, палестинском восстании против израильтян.

Палестинские арабы всегда были более лояльны к правам женщин, чем арабы пустыни. Увидев способности Маисы, ее родители многим пожертвовали, чтобы их дочь получила образование. Маису отправили учиться в престижный американский университет в Бейруте. Именно там она и познакомилась с моим двоюродным братом. Жизнерадостность Маисы быстро покорила сердце Наифа. Их брак был освящен взаимной любовью, и поэтому их союз несравнимо счастливее многих других супружеских пар. Хотя у них только один ребенок, дочь, Наиф никогда не высказывал ни малейшего желания взять вторую жену, с тем чтобы иметь больше детей.

Маиса очень душевный человек и постоянно занята проблемами других в надежде всем помочь. Если она не озабочена вопросом о голодающих детях Ирака, на который наложен эмбарго на торговлю, то, значит, думает о жертвах землетрясения в Иране или Китае.

За несколько недель до нашего отъезда Маиса вернулась из своей ежегодной поездки вместе с палестинскими родственниками в город Хеврон. И там она оказалась свидетельницей отвратительной, гнусной сцены.

Голос Маисы дрожал:

— Я знала, что в тот день нам не следовало выходить на улицу. В течение нескольких недель были беспорядки, и я не хотела, чтобы в мою маму попал шальной камень. Но она была неугомонна и настояла, чтобы мы вышли ненадолго погулять, хотя бы до перекрестка, после чего сразу бы вернулись домой. Только глоток свежего воздуха — и больше ничего.

Дойдя до конца улицы, мы с облегчением убедились, что все спокойно. Так что решили пройти еще немного. — Маиса ударила себя по лбу: — И это была наша ошибка! — Маиса очень разволновалась при воспоминании об этом инциденте. — Мы увидели молодую женщину: она бежала перед нами, расклеивая плакаты на стены. Мы решили, что она храбрая палестинка, боец сопротивления, и что расклеивает листовки против израильтян. — Маиса снова ударила себя по лбу, на этот раз сильнее. — Как могли две наивные женщины знать, что это была сионистка, поносившая нашего возлюбленного Пророка!

Маиса откинулась на спинку своего кресла и застонала, вспоминая увиденное.

Сара ласково дотронулась до нее со словами:

— Маиса, не надо рассказывать, если тебе это так тяжело.

Маиса выпрямилась:

— Сара, я должна рассказать вам. Каждый мусульманин должен знать эту историю!

Маиса — религиозная женщина, но не безумная фанатичка.

Все в нашем самолета, включая Асада и Карима, слушали ее с большим вниманием.

— Так вот, я могу сказать, что никогда в жизни не испытывала такого потрясения. Наше любопытство росло, и мы с мамой остановились перед одним из таких плакатов. Мы не сразу поняли, что там изображено смертельное оскорбление для каждого мусульманина.

Она замолчала, невидящим взглядом глядя перед собой. Сара снова дотронулась до ее руки.

— Маиса?

— Знаешь, Сара, мой язык не поворачивается произнести это.

Тут заговорила я:

— Маиса, ради всего святого, скажи. Не томи нас больше!

Лицо Маисы побледнело. Она обвела нас взглядом. Ее голос понизился до шепота:

— Это была карикатура на нашего Пророка. — Она закрыла лицо руками и заплакала: — На этом плакате наш возлюбленный Пророк Мухаммед был изображен в виде свиньи!

Все женщины в самолете ахнули от ужаса, а затем их крики переросли в единый вопль.

Я старалась сохранить спокойствие, крепко сжав руку Карима.

— Да! Да, это была карикатура, прямо перед моими глазами. Пророк Мухаммед, изображенный в виде свиньи! Я говорю вам, мое сердце чуть не прекратило биться. А мама моя упала в обморок. Мне пришлось звать на помощь, чтобы отнести ее домой. Она до сих пор не пришла в себя от шока. Этот случай страшно подействовал на нее. — Бедная Маиса снова обессилено откинулась на спинку кресла. — С того времени меня мучают ночные кошмары. Каждую ночь Пророк Мухаммед приходит ко мне во сне. В этом сне у Пророка тело человека и мерзкая харя свиньи!

— О, Маиса, — тихо сказала Сара с жалостью. — Это ужасно!

Сны о нашем возлюбленном Пророке в виде свиньи. Я сожалела о том, что Сара пригласила Маису поехать с нами. Что касается меня, я не хотела запачкаться, находясь рядом с человеком, которому снятся такие ужасные сны.

Маиса уже рыдала.

— Понимаешь, Сара, дошло до того, что я боюсь закрыть глаза, так как я совершаю страшнейший из грехов, не умея избавиться от этого сна.

Я почувствовала раскаяние по поводу своей первой реакции и поэтому постаралась более дружелюбно отнестись к Маисе.

Либби, моя филиппинская служанка, сказала:

— Я недавно прочитала в газете статью, в которой говорилось, что враги арабских стран покрывают пули свиным жиром и стреляют ими в мусульман во время войны.

Эта статья вызвала большой шум. Если мусульманский солдат был бы ранен или убит опоганенной пулей, он точно бы не попал в рай. По исламской религии мусульманину не дозволено иметь никаких контактов со свиньей. Мусульманин верит, что даже простое прикосновение к свинье станет для него непреодолимой преградой на пути в рай.

Приглушенные сначала рыдания становились все громче, и Маиса стала умолять Сару, чтобы та не давала ей заснуть и увидеть богохульные сны.

Я молила Господа, чтобы он убрал этот порочный образ из головы Маисы. Печально качая головой, я направилась к своему месту. Усаживаясь в свое кресло, я заметила, что служанка Сары, Афаф, сидит в одиночестве и плачет. Я сделала знак Саре, и мы вместе подошли к Афаф.

Сара коснулась ее плеча:

— Афаф, дорогая, тебе нехорошо?

Лицо Афаф опухло от слез. Она пыталась что-то сказать, но не могла. Наконец после того, как Либби принесла ей стакан воды и уговорила сделать несколько глотков, Афаф произнесла:

— Извините, что я плачу, но эта ужасная история напомнила мне, как часто нашего Святого Пророка оскорбляют и делают это всевозможными способами… — Афаф снова заплакала. — И само имя его, и священные слова его используются в качестве орудия мести и зла даже его собственным народом. Разве это не позорит нашего Пророка?

Сара кивнула, но ничего не сказала.

Бедная Афаф рыдала, а я стояла, не зная, чем помочь.

Афаф была беженкой из Афганистана. Хотя ей удалось скрыться от войны в ее стране, она никак не могла оправиться от страшных потерь, принесенных этой войной. Афаф потеряла всю свою семью. Ее родители и брат погибли за длительную войну, предшествовавшую установлению жестокого режима «Талибан». Афаф и ее младшая сестра остались одни, не имея никакой защиты в стране, управляемой мужчинами, которые хотели полностью контролировать все стороны жизни женщин.

В 1994-м, когда приверженцы «Талибана», правящие теперь в Афганистане, пришли к власти, то довели угнетение женщин до еще более ужасного уровня. Хотя жизнь и саудовских женщин была очень печальной, но, как я узнала от Афаф, жизнь афганских женщин была несравнимо трагичнее нашей.

В стремлении «Талибан» возродить ислам в его чистоте они начали чудовищные гонения на своих женщин. Афганские женщины не только обязаны носить бургу, бесформенное, похожее на палатку одеяние, покрывающее все тело и лицо, гораздо грубее и неудобнее, чем абайя и никаб саудовских женщин, но они также не имеют права громко разговаривать и смеяться на людях. И хотя бурга полностью скрывает женщину, мужчины, находящиеся у власти, заявляют, что даже звук женского голоса обладает силой возбуждать мужчин. Кроме того, женщинам запрещено ходить в школы, пользоваться косметикой, носить драгоценности, туфли на каблуках и даже работать, чтобы прокормить себя и свою семью. Афганским женщинам запрещается любая деятельность, свойственная нормальной жизни.

Законы этого сурового режима распространяются даже на маленьких детей. В Афганистане сегодня преступлением считается смотреть телевизор и видео, играть с игрушками и в разные игры, слушать музыку, даже читать книги.

Когда талибы пришли к власти, жизнь самой Афаф трагически изменилась. Она раньше была учительницей, но теперь ей не разрешали преподавать. Раньше у нее была короткая стрижка, теперь стричь волосы считалось преступлением.

Вскоре после прихода к власти талибов сестру Афаф застали за разговором с мужчиной, не являвшимся ее родственником. Она просто спрашивала своего бывшего соседа о его престарелых родителях. Группа подростков увидела, как они беседуют, и потребовала от них представить доказательства родства сестры Афаф с этим мужчиной. Естественно, таких доказательств не было, так как они являлись бывшими соседями, не более. Сестру Афаф доставили в Отдел по защите добродетели и предотвращению порока, где комиссия из мужчин-судей приговорила ее к наказанию — пятьдесят ударов плетью.

Афаф заставили присутствовать при этом и смотреть, как ее любимую сестру привязали к шесту и стали бить кожаным ремнем. Афаф потом ухаживала за своей истерзанной сестрой, но бедная женщина, потрясенная случившимся, приняла большую дозу крысиного яда. Так как в больницах запрещено лечить женщин, она умерла на руках Афаф.

Афаф больше нечего было терять, и она убежала в Пакистан, перейдя границу. Там ее нанял на работу один из сотрудников Асада, специально приехавший в Пакистан, чтобы найти прислугу для работы в Саудовской Аравии.

Афаф закрыла лицо руками и глубоко вздохнула:

— Мусульмане — религиозные фанатики порочат Пророка и его слова, разрушая жизнь всех женщин.

Я была так опечалена, что чуть не заплакала вместе с этой бедной женщиной. Я не встречала более несчастного человека, чем Афаф. Она была абсолютно одинока в этом мире — и все из-за порочных мужчин, которые в своей одержимости полностью контролировать женщин преднамеренно искажают значение слов Святого Пророка. Я медленно подошла к месту у окна и села, прижавшись головой к маленькому иллюминатору и закутавшись в плед. Я почувствовала облегчение, что живу в Саудовской Аравии, а не в Афганистане. Но тут же чуть не рассмеялась, поскольку жизнь женщин в Саудовской Аравии по иронии судьбы была далеко не сахар. В моей стране мужчины имеют также огромные возможности разбить не одну женскую жизнь.

Мне вспомнилось страшное событие, произошедшее за год до этого. Девушка по имени Хусса, одна из школьных подруг Махи, познала на себе ту огромную власть, которую мужчины имеют над женщинами, прикрываясь религией.

Хусса была очень симпатичной девушкой с покладистым характером. Ее оценки в школе говорили об ее уме, а ее жизнерадостность привлекала многих друзей. Маха часто говорила, что Хусса — украшение скучной школьной повседневной жизни.

Несколько раз Хусса приходила к нам во дворец, и я тоже полюбила эту девушку. Моя симпатия к ней возросла, когда я узнала, что ее мама умерла год назад и что новая жена отца невзлюбила Хуссу. Несмотря на это, Хусса оставалась дружелюбной.

Когда Хуссе исполнилось три года, ее семья переехала в Египет, где они прожили десять лет. В Египте Хусса привыкла к большей свободе по сравнению с тем, что дозволяется девушкам в жесткой системе Саудовской Аравии. Когда их семья вернулась в Рияд, Хусса, невзирая на свои привычки, приобретенные в детстве в Египте, без всяких жалоб приняла образ жизни, узаконенный в Саудовской Аравии. Она послушно носила никаб и абайю в общественных местах и никогда не сетовала на различные ограничения, наложенные на женщин в нашей стране.

На безопасной же домашней территории Хусса была нормальной современной девушкой. Она носила джинсы и майки, много болтала по телефону и массу времени проводила в домашнем бассейне. Хусса очень любила спорт и огорчалась, что женщинам Саудовской Аравии не разрешалось участвовать в соревнованиях, например таких, как Олимпийские игры. Об этом саудовские женщины и мечтать не могут, поэтому достижения Хуссы в плавании доставляли радость и гордость за себя только ей одной.

Трагический поворот в ее судьбе произошел как раз из-за ее любви к плаванию. Хусса, ежедневно тренируясь в своем бассейне, часто носила бикини — ее купальные костюмы подчеркивали ее роскошную фигуру.

К несчастью для Хуссы, в соседнем доме проживала семья исламских фундаменталистов. Когда старший сын этой семьи мельком увидел сексуально выглядящую Хуссу в открытом купальнике, ее жизнь радикально и навсегда изменилась.

Несмотря на то что каждый дом в Саудовской Аравии окружен высокими стенами, из рядом стоящего дома в несколько этажей иногда можно увидеть сад соседа. Дом семьи Хуссы был одноэтажный, а дом соседей был в три этажа. Если кто-то на третьем этаже такого дома ненароком посмотрит в особое маленькое окошко, он или она будут вознаграждены зрелищем соседнего сада и бассейна в нем. Хотя большинство порядочных мусульман заделывают такие окошки, к данным соседям это не относилось.

Так вот, этот молодой человек по имени Фади учился на мутавва. Увидев Хуссу в купальном костюме, он впал в такую ярость, что даже купил фотоаппарат с хорошей оптикой и сделал много фотографий девушки, когда она плавала одна в своем собственном бассейне. Как назло, в один из таких дней, когда Фади проводил свою тайную фотосессию, верхняя часть бикини Хуссы случайно расстегнулась. Ее полные груди на несколько минут обнажились, но этого было достаточно, чтобы запечатлеть все на пленку.

Негодующий правоверный Фади пожаловался местным религиозным властям, что Хусса — страшная грешница, преднамеренно оголившая грудь, дабы он ее увидел. В своем рвении он лживо заявил, что глаза Хуссы встретились с его глазами и что она зазывающее ему улыбнулась, перед тем как спустить верхнюю часть купальника. Далее он заявил, что эти действия Хуссы ввели его в большой грех, так как после этого ему снились обнаженные ведьмы. Для восстановления своей прежней чистоты он требовал, чтобы Хуссу забили до смерти камнями.

Местные власти согласились с Фади, что бедная девушка заслуживает смерти. Ее же отца убедили в том, что годы, проведенные за границей, и та свобода, пусть малая, которую она вдохнула там, оказали на нее пагубное влияние и сделали из нее эксгибиционистку. Эти мужи от религии, беседовавшие с ним, считали, что образование и разные увлечения женщин обязательно приведут саудовское общество к упадку.

Они были так добры, что согласились не наказывать Хуссу, если отец сам примет в отношении ее суровые меры. Они настаивали, чтобы Хуссу забрали из школы, запретили ей плавать, и, самое главное, в течение месяца ее следовало выдать замуж. Они также требовали, чтобы муж ее был уже в возрасте и имел большой опыт воспитания заблудших женщин. На самом деле у этих людей уже была и кандидатура мужа на примете.

Они посчитали, что лучшим вариантом был бы отец Фади, так как у него уже было три жены и они знали его как строгого и набожного человека. С ним у Хуссы точно не будет возможности порочить имя своей семьи. К счастью для Хуссы, оказалось, что этот человек уже видел фотографии Хуссы и согласился взять на себя моральные обязательства «поработать» с этой опасной соблазнительницей.

Никак не был отмечен тот факт, что Фади явно был извращенцем, иначе, будучи порядочным человеком, он бы не подглядывал за частными владениями других людей. Да и то, что вид Хуссы на фотографии мог скорее вызвать сексуальное желание, чем религиозное рвение, у отца Фади, никак не поколебало решения судей.

Сначала отец Хуссы боролся за свою дочь. Но противников было больше. Его жена приняла сторону мутавва, заявив, что Хусса была не такой уж невинной, как он думал, и что девушка, без сомнения, порочит доброе имя семьи своим вызывающим поведением. Под давлением со всех сторон и боясь в случае неподчинения религиозным властям еще более сурового наказания для его дочери, отец Хуссы в конце концов согласился на этот брак.

И тогда Хусса познала угнетение и рабство. После быстрой свадьбы Хуссе как-то удалось позвонить Махе по телефону, но ее дрожащий голос тут же оборвался — связь прервали.

Думая о судьбах этих двух женщин, жизни которых были порушены, я задавалась вопросом, как могло случиться, что многие мужчины, исповедовавшие ислам, забыли, что Пророк Мухаммед никогда не устает прославлять бесконечное милосердие Аллаха. Каждая сура Корана, за некоторым исключением, начинается с басмалы: «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!».

Печально то, что Афаф была права. Огромное количество мусульман-мужчин абсолютно искажают образ Пророка и его учение, угнетая женщин во имя его.

Что мы, женщины, можем сделать? В мусульманском мире считается, что только мужчинам дозволено трактовать Коран. Если бы кто-то из женщин пожаловался на плохое обращение, как, например, в случае с Афаф или Хуссой, эту женщину обвинили бы в посягательстве на нашу веру, что является непростительным преступлением, влекущим за собой самое суровое наказание.

Мои мысли были прерваны звуками плача: Маиса, несмотря на все усилия, все же заснула и плакала во сне. Зная, что несчастная Маиса в этот момент видела нашего возлюбленного Пророка в образе свиньи, я понимала, что ее сны гораздо тяжелее, чем все мои мысли. Ни за какую свободу на свете я не хотела бы оказаться на месте Маисы.

Глава десятая
УКРАДЕННЫЕ АНГЕЛЫ
Вскоре наш самолет приземлился в аэропорту Ла-Гардия в Нью-Йорке.

Слава богу, мы быстро прошли таможенный и паспортный контроли, поскольку нам помог сотрудник консульства Саудовской Аравии в Нью-Йорке, который провел нас на выход и обеспечил VIP-обслуживание.

Нас ждали десять лимузинов, готовых перевезти нас и наш багаж в нью-йоркскую гостиницу «Плаза». Женщины были очень возбуждены, и мы немало времени потратили, чтобы решить, кто с кем и в какой машине поедет.

Карим вышел из себя и начал кричать на нас, говоря, что мы похожи на больших черных птиц, галдящих и скачущих с одного места на другое. Все, кроме меня, успокоились и быстро нашли куда им сесть, а я стояла в стороне и упрямо отказывалась забраться в лимузин, пока Карим не извинится за свои грубые слова. Карим видел, что я буду стоять до конца, поэтому он смиренно пожал плечами и сказал:

— Султана, извини. Садись, пожалуйста, в машину.

Успокоившись немного, я подсела к Саре с Маисой. Я видела, как у водителя лимузина округлились глаза: ему явно не часто выдавалось лицезреть спектакль, устраиваемый саудовскими дамами королевской крови. Несмотря на эту неурядицу, очень скоро мы уже мчались к гостинице «Плаза».

Карим забронировал для нас целое крыло великолепного старого отеля, который мы очень любили и на протяжении многих лет всегда в нем останавливались. И неизменно персонал гостиницы был чрезвычайно учтив, гостеприимно встречая гостей из богатых стран Ближнего Востока. Такое внимательное отношение к клиентам не забывается.

Проезжая по городу, я с восхищением смотрела на женщин за рулем, мчавшихся мимо. Я никогда не устаю от этого зрелища, путешествуя в другие страны. В Саудовской Аравии женщинам не разрешается водить машину, и поскольку этому ограничению нет никакого обоснования в религии, меня это страшно злит. Я умею водить машину, но я никогда не водила ее в своей собственной стране. Еще одним унижением является то, что женщине в сорок лет запрещено вообще садиться за руль в Саудовской Аравии, однако часто можно видеть за рулем машин, набитых напуганными женщинами, мальчишек не более восьми-девяти лет, которые мчатся на сумасшедшей скорости. Некоторые мужчины-бедуины в моей стране лучше относятся к своим верблюдам, чем к женам. В Саудовской Аравии довольно часто можно увидеть, как малыша верблюжонка везут на пассажирском месте в грузовике с кондиционером, в то время как женщины, закрытые никаб, едут в открытом кузове грузовика.

Вид американских женщин, уверенно ведущих машины в городском потоке автомобилей, поднял мое настроение. Конечно, находясь в такой стране, как Соединенные Штаты, я наконец на время могла забыть о несчастьях многих женщин. И я могла бы с большим удовольствием пользоваться свободой, какую наблюдала вокруг.

К сожалению, как часто случается в жизни, мое желание было невыполнимым.

Пробок на дороге не было, так что мы домчали из аэропорта до гостиницы за какие-нибудь тридцать пять минут. Другой сотрудник консульства обеспечил нас специальной охраной в гостинице, так что, как только мы подъехали к гостинице, эта охрана прямо провела нас в забронированные номера.

На этом этапе наши интересы с мужчинами расходились. Мы были чрезвычайно возбуждены, так что прямо в коридоре гостиницы договорились, что не ляжем отдыхать, несмотря на разницу во времени, а быстро переоденемся и соберемся в люксе Сары — нам не терпелось скорее отправиться по долгожданным и любимым магазинам.

Мы с Каримом осмотрели наш номер люкс и остались очень довольны. После чего Карим повернулся ко мне и с улыбкой сказал:

— Султана, я скоро должен уходить, но сначала я хочу преподнести тебе маленький подарок.

Я с удивлением посмотрела на Карима. Что же на этот раз? Мой муж — щедрый человек и часто одаривает меня дорогими презентами в самые неожиданные моменты.

Затем он вложил мне в руку платиновую карточку «Америкэн экспресс»:

— Султана, ты можешь купить на эту карточку все, что пожелаешь, на сумму до пятисот тысяч американских долларов. — Он улыбнулся при виде выражения моего лица. — Дорогая, последнее время ты много переживала. Ты заслужила хороший отдых. Но, — добавил он, — возможно, суммы на этой карточке будет недостаточно для покупки драгоценностей. Если ты увидишь что-то особенное, что тебе очень понравится, попроси менеджера отложить эту вещь для тебя, и завтра я пошлю кого-нибудь из моих банкиров оплатить покупку.

Я покрутила карточку в руке. Я в первый раз получила такую карточку. Делая покупки в Саудовской Аравии, я никогда не плачу. Честно говоря, я даже не знаю, сколько что стоит. Все вопросы касательно оплаты покупок решает один из наших менеджеров. Я привыкла просто указывать на вещь, мне приглянувшуюся, зная, что потом все будет оплачено. Сегодня я была довольна, что за нами не будет постоянно следовать кто-то из наших менеджеров и я буду сама оплачивать свои покупки.

Затем Карим извлек из своего портфеля большое количество американской валюты разного достоинства и буквально забил ею мою сумку. Три раза он повторил мне, чтобы я была осторожна и чтобы незнакомые люди не видели моих денег, так как он не желал, чтобы нью-йоркские воры разбили мне голову.

В этот момент в дверь постучал Асад, и Карим поспешил из номера — они с братом шли на деловую встречу.

Наконец я осталась одна. Я позвонила Либби и попросила ее прийти ко мне и приготовить ванну. После длительного перелета мне нужно было привести себя в порядок. Нежась в ванне, я решила, что пойду в торговый центр «Бергдорф Гудман», любимый многими женщинами семейства Аль Саудов.

Одевшись, я встретилась с остальными нашими дамами в номере Сары. После долгих обсуждений было решено, что Сара и Маиса поедут со мной в «Бергдорф Гудман». Либби, Бетти и Афаф стояли молча, ожидая наших указаний. Обычно, отправляясь по магазинам, мы брали с собой прислугу, но в этот день мы были так растроганы рассказом Афаф, что решили с Сарой сделать им сюрприз: выдать им денежную премию и объявить, что у них выходной день. Все три благодарно заулыбались и отправились по магазинам Пятой авеню.

Невестка Худа не захотела идти с нами. Для нее магазины не представляли такого интереса. Вместо шопинга, как объявила нам Худа, она останется в номере и будет наслаждаться вкусной едой и хорошими напитками. Она уже заказала три большие банки черной белужьей икры и теперь предвкушала, как она проведет день, услаждая себя икрой, шампанским и американскими мыльными операми по телевизору.

Я с изумлением посмотрела на Худу. Как может женщина предпочесть просидеть взаперти в номере гостиницы, объедаясь, тому, чтобы пройтись по нью-йоркским магазинам. Мы, саудовские женщины, большую часть нашей жизни ведем очень закрытый образ жизни, поэтому, когда предоставляется такая возможность, как эта, мы стараемся ее не упускать.

Я пожала плечами, но не стала уговаривать Худу пойти с нами. Она не входила в число наших любимых родственниц, и мы не очень-то были близки. Я не могла понять ее безумного пристрастия к еде, и каждый разговор с ней выглядел одинаково: ты вынужден слушать описание какого-нибудь особого блюда, которое она либо приготовила, либо съела. Один ее рассказ, который часто повторяют в нашей семье с неизменным удивлением, заключается в том, что Худа с мужем часто летают во Францию только ради того, чтобы съесть там какое-либо особенное блюдо.

Только у Сары хватает терпения выносить ее бесконечные описания деликатесных блюд. Поэтому Худа привязалась к Саре, и моя мягкосердечная сестра никак не может от нее отделаться. В общем, я была рада, что Худа с нами не идет.

Дорога до «Бергдорф Гудман» заняла у нас всего несколько минут, но для меня это были очень радостные минуты — я никогда не устаю от свободы, которую многие женщины на Западе воспринимают как само собой разумеющееся. В дневное время, в облегающем пиджаке от Армани и юбке я шла по городской улице, заполненной мужчинами. Здесь женщины могут не бояться внезапного появления мутавва с дубинками, готовых избить любую женщину, считающуюся безнравственной лишь за то, что так провокационно одевается.

Мне было страшно весело, и на это у меня были основания. Мне всегда хотелось иметь такие же длинные ноги, как у моих сестер, но, увы, Господь не одарил меня таковыми. Однако мои ноги, хотя и не слишком длинные, были красивой формы. И сейчас я прекрасно знала, что мои синие туфли на высоких каблуках в самом выгодном свете демонстрировали мои ноги. Легкий ветерок развевал мои длинные вьющиеся волосы, которые я специально распустила, болтая с Сарой и Маисой. Я была взволнована и счастлива, что вольна показать свое лицо, демонстрировать свою красивую одежду и идти по улицам большого города — и все это без постоянного мужского сопровождения.

Я думаю, западные женщины даже не понимают, насколько они счастливые. Эта мысль вновь напомнила мне об Афаф. Я полагала, что она, наверное, наслаждается этой свободой даже больше, чем я.

Я посмотрела на Маису и улыбнулась. Она не очень следила за своей внешностью. Однако дорогой черный костюм скрывал многие изъяны. Сара была одета скромнее, чем Маиса или я: на ней было простое шелковое платье кремового цвета закрытое по горло и с длинными рукавами, но, как всегда, она выглядела потрясающе.

Мне было приятно ощущать себя женственной и красивой, особенно после того, как я заметила, что несколько мужчин смотрели нам вслед, когда мы шли по улице. Сначала их привлек мой яркий наряд, а потом я видела, что их взгляды надолго задержались на Саре, которая, конечно, совершенно не замечала, что на нас с восхищением смотрели много глаз.

Войдя в магазин, я повела себя как обычно при виде ослепительной коллекции одежды: я покупала все, что понравилось. Очень скоро я отложила себе пятнадцать дорогих вечерних платьев для выхода на приемы и свадьбы. Поскольку женщины семьи Аль Саудов соревнуются, демонстрируя свои наряды, я выбрала последний писк моды и самые оригинальные по стилю. Я даже не удосужилась примерить их. У меня привычка накупить много-много одежды, а потом раздавать то, что мне не подходит или что мне не очень потом нравится.

Но я не была уж совсем эгоисткой и купила немало замечательных подарков детям и Кариму.

Как только я объявила продавщице, что возьму еще и дюжину шелковых блуз в одном стиле и одного цвета, она быстро поняла, что мы были членами королевской семьи Саудовской Аравии, и позвала менеджера магазина. И теперь наше изучение огромной коллекции дизайнерской одежды центра «Бергдорф Гудман» происходило под руководством менеджера.

Вскоре были вызваны более десяти сотрудников магазина, с тем чтобы помочь нам отнести наши тяжелые фирменные пакеты с покупками. По выражению лиц проходящих мимо мы поняли, что наш увлекательный поход в центр «Бергдорф Гудман» удался на славу.

Хотя покупки Сары и Маисы, взятые вместе, поместились всего в пяти пакетах, я попросила для своих покупок тридцать пакетов. Я была уверена, что Кариму придется пополнять мою карточку, и была страшно удивлена, когда менеджер за все мои покупки назвал сумму всего в 388 000 долларов.

Сара совсем не удивилась, когда я рассказала ей о подарке Карима, — большинство членов королевской семьи сказочно богаты, и в магазинах мы покупаем все, что хотим. Но наши покупки — сущая ерунда по сравнению со стоимостью нашей недвижимости и выгодой от сделок, которые наши мужья совершали в то время, которое мы провели в торговом центре.

Маиса родилась в палестинской семье среднего достатка, поэтому она неодобрительно отнеслась к моему мотовству. Я случайно услышала, как она пробормотала: «Приумножая свое богатство, приумножаешь свои проблемы». Маиса смотрела на меня и грустно качала головой:

— Одари меня Аллах еще сотней лет жизни, я никогда не привыкну так сорить деньгами, как это делает ваша семья. И в самом деле, Султана, неужели тебе не надоело покупать все эти бесчисленные платья и роскошные драгоценности?

Я не придала значения ее словам. Кто может обижаться на женщину, которая прожила образцовую жизнь и не жалела денег на благотворительность? Я знала, что Маиса предпочитала тратить деньги своего мужа на помощь бедным. Как-то я услышала, что Наиф и Маиса помогли материально восьмидесяти палестинским семьям: они не только дали им деньги на жилье, питание и одежду, но и оплатили образование их детей.

Я обняла Маису, чтобы показать ей, что не сержусь на нее. Однако оправдываться по поводу своего образа жизни не собиралась, так как не чувствовала за собой никакой вины: ведь мы с Каримом даем гораздо больше денег на помощь бедным, чем это даже полагается согласно нашей религии. Что еще могли мы сделать?

Вернувшись уставшей после нашего набега на магазин, я пошла к себе в номер отдохнуть перед обедом.

День клонился к вечеру, но Карим еще не вернулся. Решив, что скорее всего все наши женщины еще отдыхают в своих номерах, я загрустила. Я собралась позвонить нескольким американкам, с которыми подружилась много лет назад.

Я обрадовалась, услышав в трубке голос своей подруги Анны, которая закричала, узнав меня:

— Султана, слава богу, что ты позвонила! Я сама уже хотела звонить тебе в Рияд, но боялась, что кто-нибудь может подслушать наш разговор.

Я улыбнулась: Анна была убеждена, что все телефоны в нашей стране прослушиваются.

— Султана, случилось ужасное. Похищена и увезена в твою страну маленькая американская девочка, которой еще нет и пяти лет. Ее отец из Саудовской Аравии украл ее у американской матери. Мать, конечно, в отчаянии, и я надеялась, что, может быть, ты могла бы помочь нам узнать, где она находится.

Сердце мое упало, когда я услышала это. Неужели я обречена постоянно выслушивать ужасные истории? Каждый день на протяжении всей своей жизни я внимаю рассказам о женщинах, которых нещадно эксплуатируют, с которыми плохо обращаются, которых унижают, но в отличие от других саудовских женщин я никогда не могла согласиться, что это есть неизбежная женская доля. А несколько лет назад я пришла к печальному заключению, что унижение женщин не является особенностью только Саудовской Аравии. Это всемирное явление.

К сожалению, мои удачи в деле помощи бедным женщинам были прискорбно малочисленны. Здесь я надеялась на время забыть обо всех этих проблемах и насладиться несколькими беззаботными днями в Америке, но моя надежда разбилась в пух и прах. Мое сердце уже ныло из-за этой маленькой девочки и ее матери.

Понимая, что Анна ждет моего ответа, я глубоко вздохнула:

— Анна, ты же знаешь, что помочь кому-нибудь в такой ситуации в нашей стране чрезвычайно трудно.

С печалью в голосе Анна сказала:

— Понимаю, Султана, но я надеялась, ты сможешь хоть что-то сделать.

— Этот отец член семьи Аль Саудов?

— Нет. Он не принадлежит к королевской семье.

— Ладно, по крайней мере, расскажи, как это произошло. — Со вздохом я посмотрела на часы, стоявшие на прикроватном столике. Обед откладывался.

— Сможешь ты что-нибудь сделать или нет, в любом случае мать будет довольна, что я поговорила с тобой.

— Расскажи все, что знаешь, — попросила я, прикурив сигарету и глубоко затянувшись. Явно история не будет краткой.

— Мать этого ребенка зовут Маргарет Мак-Клейн. Она преподает в государственном университете штата Арканзас, и именно там она познакомилась, а потом и вышла замуж за саудовского студента по имени Абдулбасет аль-Омари.

Аль Омари? Я лично не знала саудовской семьи с таким именем. Но это не удивительно, так как моя жизнь в основном вращается исключительно в кругу членов королевского семейства.

— Как я знаю, их брак вскоре дал трещину. Маргарет говорила, что, как только они официально поженились, нежный и влюбленный воздыхатель быстро превратился в ревнивого и истеричного мужа.

— Это довольно типично для арабских мужчин-мусульман, — заметила я.

Я никогда не могла понять причину этого отвратительного и весьма традиционного образа поведения многих арабских мужчин, добивающихся взаимности женщин-немусульманок. Поскольку в самой Саудовской Аравии очень немногие знакомятся со своими будущими женами до официальной свадьбы, у саудовских мужчин нет возможности проявить все свое обаяние до брака. Но когда они ухаживают за женщинами из других стран, ни один возлюбленный не может сравниться с саудовским поклонником, настолько они обаятельны и внимательны; впрочем, это относится к арабам всех стран Ближнего Востока: сирийцам, египтянам, кувейтцам или иорданцам.

Нежные слова, подарки, обещания. Но обычно таких важных в их будущем проблем, как разница культур и религий, они даже не касаются. Но как только женщина попадается на крючок и вступает в брак, тут же мужчина превращается в тирана, становится грубым по отношению к своей жене и начинает интересоваться другими симпатичными женщинами.

Разница в культурах и религиях может вскоре привести к серьезным проблемам между супругами. Привычный стиль одежды женщины, который прежде приветствовался и вызывал комплименты во время ухаживания, теперь объявляется слишком нескромным. Ей в лицо бросаются громкие оскорбительные обвинения, если только она осмеливается заговорить с чужим мужчиной.

Очень мало неарабов, которые понимают, что каждый арабский мужчина привык делать в семье то, что он считает нужным. В его доме не может быть мира, пока он не будет признан непререкаемым правителем, и этого многие неарабские женщины не понимают или начинают понимать слишком поздно.

Я наблюдала это не раз, поскольку некоторые из наших родственников женились на женщинах из Европы и Америки. Саудовские родственники восхищались всем в их иностранных невестах до свадьбы, но как только брак оформлялся, они внезапно начинали ненавидеть все то, что ранее им так нравилось.

Когда у такой супружеской пары рождается ребенок, муж однозначно настаивает на том, чтобы дети обязательно воспитывались как мусульмане. Вера матери вообще не принимается в расчет.

Если же брак заканчивается разводом, женщина оказывается в опасной ситуации: ей грозит потеря прав на детей. Исламские законы гласят, что мать имеет право на сына только до семилетнего возраста, и хотя дочери могут оставаться с матерью до их половой зрелости, в мусульманских странах возраст половой зрелости для девочек очень ранний — обычно когда девочке исполняется восемь лет. И если мужчина Саудовской Аравии предъявляет права опеки на своих сыновей или дочерей в любом возрасте, у матери нет законных способов оставить детей у себя. Если дети живут в другой стране, арабские отцы просто крадут своих детей и привозят в свою страну. Редко когда арабское правительство примет в таком деле сторону матери, учитывая, что все права на опеку над детьми принадлежат исключительно арабскому мужчине.

Рассказ Анны прервал мои размышления.

— У Маргарет родилась дочь от Абдулбасета, Хейди, но супруги вскоре после рождения дочери развелись.

Хотя Абдулбасет часто угрожал, что никогда не допустит, чтобы его дочь росла в Америке, сам он продолжал еще учиться в Америке, так что временно Хейди была в безопасности. Или так думала Маргарет.

И вдруг, всего несколько месяцев назад, Абдулбасет взял дочь, как обычно, к себе на выходные дни. Выходные прошли, но он так и не вернул девочку матери. И с того времени несчастная мать не видела своей дочери. Через неделю или около того Абдулбасет позвонил Маргарет и заявил, что дочь Хейди находится с ним в Саудовской Аравии.

— Бедная, бедная женщина, — сочувственно сказала я, думая о том, что никакая мать не сможет вынести такой потери.

Анна заговорила тише:

— Султана, Хейди — младшая дочь Маргарет. Другие двое детей от первого брака намного старше Хейди. Вся семья не может оправиться от этой трагедии. Я так жалею ее.

— У меня самой сердце разрывается при мысли о ее горе, — прошептала я.

— Ты могла бы хоть что-то сделать? Ты последняя надежда Маргарет.

Голова моя судорожно работала. Что я могла бы сделать? Какую помощь могла бы я предложить? Честно говоря, ничего не приходило на ум. Наконец я спросила:

— А как ваше правительство? Эта женщина должна обратиться к президенту.

Анна засмеялась:

— Султана! Ни одному простому американцу не позволят по таким вопросам лично обратиться к президенту.

— Да? — Я была удивлена. — В Саудовской Аравии любой самый простой человек может прийти на прием к королю. И очень часто даже самые незначительные проблемы граждан Саудовской Аравии решаются с личным участием короля. Вообще-то наш король регулярно ездит по стране, посещает различные племена, с тем чтобы простым людям легче было бы с ним встретиться. Как это может быть, что увидеть президента сложнее, чем короля?

— Нет, Султана. В Америке это невозможно. Америка слишком большая. Конечно, Маргарет обращалась в госдепартамент США. Но наше правительство мало что может сделать, если это связано с другой суверенной страной.

— Не понимаю. Американского ребенка забрали у его матери. Почему правительство не вмешается в такой ситуации?

Я видела американских солдат в Саудовской Аравии, и мне легко представить, как они во время рейда входят в дом этого Абдулбасета аль-Омари, забирают ребенка и возвращают его матери. Какой толк от такого правительства, если оно не способно даже сделать такую простую вещь, как вернуть ребенка матери?

— Нет-нет… Дело в том, что, находясь в Саудовской Аравии, ребенок попадает под юрисдикцию саудовских законов. Только ваше правительство может вернуть Хейди. — Анна помолчала и затем неуверенно добавила: — Но боюсь, оно этого не сделает.

Я понимала, что скорее всего Маргарет никогда не вернут ребенка.

— Что ты знаешь об этом Абдулбасете аль-Омари? — спросила я. — Где он работает? Где живет?

— Дело в том, что Маргарет никогда не была в Саудовской Аравии и она не представляет, где он живет. Он закончил государственный университет в Арканзасе по специальности «преподаватель по компьютерному программированию». Но так как недавно он вернулся в Саудовскую Аравию, Маргарет понятия не имеет, работает ли он где-нибудь.

— Гмммм. — Я думала, как же все-таки помочь. Если хотя бы был номер телефона или домашний адрес.

— Анна, я не могу спасти этого ребенка. И ты это знаешь. Но если бы мать могла дать мне фотографии Хейди и ее отца, я могла бы попробовать найти, где она находится. Только, пожалуйста, не вселяй в нее слишком большую надежду.

— У меня есть последняя фотография Хейди, — сказала Анна. — Что же касается фотографии отца, я должна позвонить Маргарет.

— Его позорное поведение порочит всех людей Саудовской Аравии и всех мусульман, — тихо сказала я.

— Да, Маргарет говорит, что он считает себя правоверным мусульманином.

— Анна, поверь мне, ни один настоящий мусульманин не будет красть ребенка у его матери, — гневно сказала я.

Перед тем как закончить разговор, Анна пообещала прислать мне в гостиницу «Плаза» любую дополнительную информацию по этому делу, если таковая найдется.

Я тяжело вздохнула, представляя себе грустную судьбу ни в чем не повинной Хейди, оказавшейся внезапно в чужой стране, вдалеке от любимой мамочки.

Моя печаль вскоре переросла в гнев, который все больше и больше поднимался во мне, пока я не начала испытывать настоящую ненависть ко всем мужчинам.

Когда Карим вернулся в гостиницу, я отказалась отвечать на его расспросы о нашем походе в магазин. Озадаченный моим угрюмым видом, он приставал ко мне с вопросами, в ответ на которые я наконец выпалила:

— Тебя и всех мужчин на земле следует хорошенько высечь, Карим!

Карим открыл рот от удивления, и у него было такое комичное выражение лица, что я не выдержала и поведала ему о причине моего гнева.

— Я звонила Анне.

Карим сжал губы.

— Так!

Хотя ему нравилась Анна, он считал, что она относится к таким женщинам, которые скорее полезут через забор, чем воспользуются открытой калиткой.

Но я знаю, что норовистость Анны появляется от ее искреннего желания помочь многим людям, и за это я ее любила и восхищалась ею.

Я рассказала детали нашего с Анной разговора. Его реакция была точно такой, какую я и предвидела. Несмотря на то что он гораздо больше сочувствует женщинам и их проблемам, чем большинство арабских мужчин, он не намерен тратить свое время на проблемы, которые, по его мнению, нерешаемы.

— Султана, когда ты наконец поймешь, что одна женщина не может решить проблемы всех женщин на земле?

— Именно поэтому мы нуждаемся в помощи мужчин — мужчин, наделенных властью.

Карим решительно покачал головой:

— Султана, я отказываюсь принимать участие в этом. Это семейное дело, которое должны решать члены семьи.

Больше сдерживать свое желание ударить как следует Карима я не могла. Я двинула ему по ноге, но промахнулась.

Карим со смехом схватил меня, прижав к себе.

Я расплакалась. Как нам, женщинам, изменить судьбу наших женщин без помощи наших мужчин? Вся власть в руках мужчин!

Желая как-то улучшить настроение этого вечера, Карим начал осыпать мое лицо поцелуями, приговаривая:

— Это только потому, что я беспокоюсь о тебе, Султана. — Он погладил меня по спине: — Дорогая, у тебя такие изящные, маленькие плечи, а ты пытаешься взвалить на них проблемы всех женщин мира.

Я молчала.

Карим внимательно посмотрел мне в лицо и сказал:

— Дорогая, у меня есть для тебя замечательный подарок. Я берег его на потом, но вижу, что сейчас как раз самый подходящий момент.

Я увернулась, не дав Кариму поцеловать меня в губы. Мне не нужен еще один дорогой подарок.

— Дорогая, это совсем не то, что ты думаешь. — Он помолчал. — Я написал тебе стихотворение.

Я в изумлении отступила на шаг.

Мы, арабы, скорее народ слушающий, чем народ читающий, и мы часто склонны выражать наши самые сильные чувства, сочиняя стихи и читая их вслух.

Однако Карим был одним из немногих арабов, мне знакомых, кто редко облекал свои мысли и эмоции в поэтические образы. Мой муж был человеком аналитического склада ума, что я объясняю его юридическим образованием.

Карим нежно повел меня к стулу:

— Дорогая, сядь, пожалуйста.

Я села.

Карим встал на колени, взял мои руки в свои, его взор был устремлен на меня. Сильный, чистый его голос понизился до любовного шепота.

Ты первая идешь везде,

Проходишь в дверь передо мной.

Садишься в лимузин — я рядом жду тебя.

Заходишь в магазин, я — тенью сзади, как верный страж твой.

За стол садишься — следом я.

Прошу, вкушай изысканные яства — я тихо просто посижу.

Я так хочу, чтобы всегда была ты впереди во всех земных делах.

И только раз желаю я тебя опередить:

Когда наступит мой последний миг,

Когда старуха смерть придет за нами, хочу, чтоб ты последней шла,

Поскольку ни секунды жить не смогу я без тебя.

Карим поцеловал мои руки.

На меня нахлынули такие сильные чувства, что я не могла говорить. Наконец я произнесла:

— Карим, это самые прекрасные слова из тех, что ты когда-либо мне говорил. Самый лучший подарок, который ты когда-либо мне дарил, ты сейчас положил к моим ногам. — Потом я добавила: — Полная корзина бриллиантов не доставила бы мне такого удовольствия.

На лице Карима выразилось удивление:

— Да? Все же осторожней со словами, Султана. А то мне придется бриллианты отдать нищим.

Я улыбнулась.

Карим погладил меня по лицу:

— А теперь, Султана, скажи мне, твой поход по магазинам был удачным?

Я почувствовала себя виноватой. Мне действительно здорово повезло с мужем, который исполняет все мои желания.

— Конечно, дорогой. Я отлично провела время. Накупила много очаровательных вещей. Ни один мужчина не может сравниться с тобой в щедрости и любви к своим близким.

Мои слова были очень приятны Кариму.

Наши саудовские мужчины испытывают невероятную гордость, если им удается купить то, о чем мечтают их жены и дети. И между мужчинами семейства Аль Саудов идет жесткое состязание, кто купит лучшие украшения и самые дорогие вещи для своих родных. Но, если честно, безумно дорогие безделушки, которые можно купить за деньги, уже не доставляют большой радости и счастья жене Карима.

В прошлом я искала утешения от всех своих проблем в покупках: я приобрела огромное количество красивых и дорогих вещей. Но теперь что-то изменилось во мне. Я поняла, что трата денег, подобная той, какую я сделала сегодня утром, больше не доставляет мне душевного успокоения.

Что со мной произошло? Я что, превращаюсь в Маису? — размышляла я. Такая перемена в человеке может привести к разрушению определенных традиций в нашей жизни. Карим наверняка не будет знать, как ему общаться с женщиной, которая потеряла интерес к дорогим драгоценностям и красивой одежде. Я не хотела строить никакой преграды между мной и мужем. Мне, конечно, надо поделиться с Каримом своими странными для меня и новыми ощущениями. Но только не сегодня. Мы оба очень устали.

Карим все еще был обеспокоен моей затянувшейся депрессией и, поскольку был очень занят деловыми встречами, попросил Сару присмотреть за мной.

Сара убедила меня, что мы должны хорошо провести время в Нью-Йорке и увидеть все, что было интересного в этом городе, — чем мы и занялись. Мы посмотрели два спектакля на Бродвее, сходили в Нью-йоркский музей современного искусства и Музей Гуггенхайма, обедали в самых лучших ресторанах мира «Ле Бернардин», «Ле Сирк», «Лютес».

За день до отъезда из Нью-Йорка мне передали пакет от моей подруги Анны. Я вскрыла его и внимательно исследовала содержимое. Я была рада, что там оказалась цветная фотография маленькой Хейди. Она была очаровательным, радостно улыбающимся ребенком.

Туда же было вложено также несколько напечатанных страниц общей информации о других детях, которых украли саудовские отцы у американских матерей и вывезли без разрешения из страны. Я была шокирована, узнав, что более десяти тысяч детей, почти две тысячи из них американских, были незаконно отобраны у их неарабских матерей саудовскими отцами и сейчас проживали в Саудовской Аравии.

Я плакала, читая отдельные истории о маленьких детях, которые уже много лет не видели своих матерей. Боль от потери ребенка не может сравниться ни с какой другой — в этом я была уверена.

Среди бумаг я увидела фотографию отца Хейди аль-Омари. Внешность его была довольно интересной, однако, зная уже о его поведении, я не нашла в нем ничего особенно привлекательного.

Если бы я смогла добраться до него, я бы умолила его вернуть ребенка матери. К сожалению, Маргарет Мак-Клейн не удалось найти адреса или номера телефона своего бывшего мужа, и шансов отыскать Хейди практически не было.

Я покидала Нью-Йорк в печальном состоянии духа. Весь перелет с родными и друзьями на нашем самолете не улучшил моего настроения. Мне не хотелось веселиться со всеми, и я села отдельно.

Сара с пониманием взглянула на меня и не стала пытаться вовлечь в их женский круг. Худа оживленно и многословно описывала какое-то особое блюдо, которое она попробовала у Булей, одном из лучших французских ресторанов Нью-Йорка. Сара знала, что меня страшно раздражает ненормальная страсть Худы к еде.

Но и эти возбужденные голоса не могли отвлечь меня от печальных мыслей о бедных неповинных детях, украденных у матерей.

Мои мысли снова и снова возвращались к Хейди. Какое будущее ждет этого одинокого ребенка?

Из того, что я прочитала о саудовском отце Хейди, я поняла, что бедная девочка будет воспитываться в одном из самых строгих мусульманских домов. Очень скоро ей придется надеть никаб, так как в моей стране многих мусульманских девочек заставляют надевать никаб еще до того, как они достигают половой зрелости. За никаб, как положено, последует брак, устроенный против воли Хейди, брак с человеком, которого она до первой страшной ночи в супружеской постели даже не увидит.

Я попыталась заснуть, но сон не шел. Несколько часов я провела, ворочаясь в своем неудобном кресле, после чего ко мне подошла Сара и села рядом, сообщив, что скоро мы садимся. У нас предполагалась остановка в Лондоне, где мы должны были переночевать, а затем уже продолжить путь в Саудовскую Аравию.

Знай я, что наше кратковременное пребывание в Англии будет испорчено жуткими статьями в английской прессе о судебном разбирательстве в Саудовской Аравии, я бы уговорила Карима отменить посадку в Лондоне и велеть пилотам лететь в Париж.

Глава одиннадцатая
ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЕ
По прилете в лондонский аэропорт нам в глаза сразу же бросились газетные заголовки. Самыми часто встречающимися были: «Саудовская Аравия» и «Обезглавливание».

— Что происходит? — спросила я Карима. Я начала уже беспокоиться за своих родных.

Проходя по аэропорту, Карим тихо сказал:

— Это дело о тех двух британских медсестрах. Кажется, их все-таки признали виновными в совершении убийства.

— Ах да. — Я сразу вспомнила историю, которая привлекла большое внимание за рубежом.

Она началась приблизительно год назад, когда две британские медсестры были арестованы в Саудовской Аравии по подозрению в убийстве Ивоны Гилфорд, австралийской медсестры. И вот во время нашего пребывания в Нью-Йорке саудовский суд признал этих двух женщин виновными. В Британии давно отменена высшая мера наказания, в то время как в Саудовской Аравии обвиненные в убийстве все еще приговариваются к смертной казни. Мы въезжали в город, который явно был взбудоражен тем фактом, что двое британских граждан потеряют свои головы от меча палача Саудовской Аравии.

Я пожала плечами. Хотя лично я думаю, что такое преступление, как убийство, должно караться самым жестоким образом, однако всегда считала, что такой способ наказания, как обезглавливание, абсолютно чудовищный. На самом деле многие называют всю нашу судебную систему примитивной и шокирующей. Исламский закон, или шариат, является основой гражданского и уголовного кодекса в Саудовской Аравии. Коран, священная книга ислама, и Сунны, образцы поступков и высказываний Пророка Мухаммеда, являются основой шариата. И в отличие от законов западных стран, шариат утверждает права общества над отдельной личностью.

Наказания за нарушение исламских законов быстры и суровы. Обвиненные в убийстве и насильники приговариваются к обезглавливанию, за прелюбодеяние виновного забивают до смерти камнями, за воровство отрубают правую руку. Другие наказания включают в себя публичную порку, а также более общепринятое во всем мире — заключение в тюрьму и штрафы. Эти суровые наказания, возможно, покажутся жестокими, но зато в большинстве мусульманских стран уровень преступности гораздо ниже, чем во многих других.

Понимая, что вся наша система правосудия сейчас находится под пристальным вниманием средств массовой информации Британии, мы вели себя очень тихо, что нам обычно не свойственно, по дороге из аэропорта в центр Лондона.

Как только мы приехали в нашу квартиру на Найтбридж, Карим с Асадом уехали в посольство Саудовской Аравии, чтобы выяснить подробности происходящего. Мы же, женщины, стали просматривать газеты, которые Карим купил в аэропорту.

Я содрогалась, читая их: все первые страницы газет были заполнены описанием тех испытаний, которые этим двум британским медсестрам предстояло пройти. Подробно разбирались все аспекты саудовской системы правосудия и подвергались жестокой критике. Создавалось впечатление, что всех больше всего возмущает то, что наше «примитивное» общество оставляет за семьями жертв право последнего и решающего слова в назначении наказания обвиняемым.

В Саудовской Аравии, если совершается убийство, то семья жертвы имеет право требовать, чтобы убийцу казнили таким же образом, каким была убита жертва, или любым другим по усмотрению семьи. И действительно, было немало случаев, когда семьи в Саудовской Аравии настаивали приговорить преступника к такому же умерщвлению, от которого погиб член их семьи. Например, до смерти заколоть ножом или даже переехать машиной. Однако большинство саудовских граждан признают традиционную смертную казнь через обезглавливание.

У семьи жертвы есть альтернатива: она может выбрать выплату дийи со стороны обвиняемого в убийстве, так называемые «кровные деньги», в обмен на сохранение ему жизни. Когда-то верблюды выступали в роли «кровных денег», сегодня выкуп производится в саудовских риалах или долларах. Существуют специальные расценки в зависимости от тяжести преступления от 120 000 до 3 000 000 саудовских риалов ($45 000 до $80 000). Конечно, если жертва — женщина, то сумма дийи уменьшается в два раза.

В данном случае две медсестры обвиняются в убийстве третьей женщины. И сейчас в британских газетах писали, что к семье убитой согласно саудовскому закону обратились с предложением принять выплату дийи за их родственницу. Брат убитой Фрэнк Гилфорд пришел в ярость при мысли, что жизнь его сестры можно купить и оплатить, и гневно отказался их принять.

Я разделяю гнев Фрэнка Гилфорда. Я тоже отвергла бы предложение выкупа. Как можно оценивать жизнь человека в денежных знаках? Если бы только саудовские мужчины так же любили и ценили своих женщин, как это делают западные, размышляла я, вспомнив и сравнив реакцию Фрэнка Гилфорда с тем, что произошло недавно в Саудовской Аравии.

Вся эта история напомнила мне вопиющий случай, когда пьяный иностранец врезался в автомобиль, в котором ехали две женщины — обе саудовские женщины погибли. Было совершено сразу два серьезных преступления: пьянство за рулем и убийство, и поэтому иностранца тут же заключили в тюрьму. Несомненно, его должны были приговорить к смертной казни согласно строгим законам Саудовской Аравии. Его единственной надеждой было уговорить их мужа принять от него дийи. В противном случае ему грозило обезглавливание

0

9

Хотя подобные дела, рассматриваемые в суде Саудовской Аравии, показали, что большинство из пострадавших сторон предпочитают меру наказания кизас, «око за око», адвокат виновного подготовил предложение выплаты дийи семье погибших.

Когда дело слушалось в саудовском суде, никто так не был шокирован реакцией мужа погибших, как иностранец и его адвокат. Муж двух погибших женщин встал перед судьей и сказал: «Ваша честь, обращаюсь к вам с просьбой освободить обвиняемого. Я не требую смертного приговора для него и отказываюсь от денег. Две погибшие женщины были моими женами, на которых я женился в молодости и которые уже так состарились, что больше были не нужны мне. — Мужчина посмотрел на заключенного и улыбнулся: — Я рад, что избавился от них, поскольку теперь вместо них могу взять себе в жены двух молодых женщин».

По закону у саудовского судьи не было выбора, кроме как освободить иностранного счастливчика. Впоследствии сообщалось, что этот муж даже поблагодарил иностранца, говоря, что он уже давно хотел развестись с ними, но ему страшно не хотелось платить за развод большие деньги.

Я снова и снова думала о том, какие счастливые женщины в других странах. Саудовские женщины даже и рассчитывать не могут на любовь и уважение.

Мои мысли снова вернулись к судьбе британских медсестер. Теперь, когда им предъявлено официальное обвинение и впереди маячит смертная казнь, общественный интерес достиг своей кульминации. Хотя в Саудовской Аравии неоднократно женщин-мусульманок приговаривали к смертной казни через обезглавливание, еще ни одна западная женщина не подвергалась такому страшному наказанию.

Отношения между правительствами Саудовской Аравии и Британии становились все более напряженными. Британцы были потрясены тем, что две их соотечественницы могут потерять головы от руки саудовского палача, саудовцы же, в свою очередь, были рассержены критикой их судебной системы британцами.

Худа прервала мои размышления. Она оторвалась от газеты, которую читала:

— Англичанам нечего волноваться по поводу самой казни. Саид аль-Сайяф, наш официальный исполнитель смертной казни, является очень профессиональным палачом. Мой муж однажды был свидетелем процедуры обезглавливания и говорил, что работа Саида заслуживает самой высшей похвалы. Этим британкам очень повезло с палачом — у него большой опыт. — При этом Худа прищелкнула языком. — Секунда — и головы нет, они даже не успеют ничего осознать. И ничего не почувствуют, никакой боли.

Сара в ужасе посмотрела на Худу.

Прижав руку к груди, я сидела словно парализованная. Я тоже кое-что знала о палаче Саиде аль-Саяфе, так как видела его как-то по телевидению, когда у него брали интервью. Забыть его невозможно. Веселая манера поведения Саида еще больше подчеркивала чудовищность его работы, и никогда я не забуду его ужасных слов. Работая палачом с молодых лет, он неоднократно пускал в ход свой меч, а теперь он к тому же еще и обучает этому ремеслу одного из своих сыновей, чтобы тот впоследствии мог заменить отца на этом поприще. Для обезглавливания, как рассказывал Саид, он использует специальный меч, подаренный ему принцем Ахмадом бен Абдул Азиз Аль Саудом.

Саид также исполняет приговоры за меньшие преступления, такие как воровство. Я помню, как Саид объяснял, что для отсечения рук ворам он использует острые ножи, так как таким большим орудием казни, как меч, трудно точно попасть в нужное место на тонком запястье.

Во время интервью Саид со смехом признался, что больше предпочитает рубить головы, чем руки. Он также выразил свое полное разочарование тем, что процветающая экономика Саудовской Аравии способствует снижению преступности в стране. Слишком мало преступников, а значит, мало работы. Затем последовал его рассказ о нескольких самых запомнившихся ему казнях. Конечно, отрубив более шестисот голов и шестидесяти рук, ему было о чем поведать.

Самая ужасающая из них — мне никогда ее не забыть — повествовала о двух осужденных мужчинах, сообщниках по преступлению, которых должны были казнить вместе. Это было еще до того, как начали завязывать осужденным глаза во время казни. В результате второй преступник наблюдал за казнью: меч Саида вошел в шею его товарища, и отрубленная голова того упала к его ногам. В ужасе второй преступник поднял голову и увидел, что Саид уже готовит меч, чтобы отсечь его голову. Он потерял сознание. Вызвали врача, который, осмотрев его, заявил, что он не дышит. Когда тело его друга унесли, чтобы предать земле, потерявший сознание вдруг очнулся. Снова послали за палачом. Осужденный начал молить о пощаде.

Я никогда не забуду мерзкую улыбку на лице палача, который хихикнул при воспоминании об этих случаях, составляющих, вероятно, лучшие минуты его жизни. Конечно же, Саид не поддался на мольбу, и осужденный тут же лишился головы.

Снова раздался голос Худы:

— Я уверена, что британки виновны в убийстве. И они должны заплатить за преступление против Аллаха.

Сара с ее добрым сердцем, не веря ушам своим, посмотрела на Худу:

— Худа, ты ведь на самом деле так не думаешь.

— Почему же не думаю? Если граждане Саудовской Аравии совершают преступление в Англии или в Америке, разве им не приходится отвечать за свои преступления? — Худа щелкнула пальцами и закончила: — Разве наши мусульманские законы ничего не значат?

Тут, размахивая газетой, заговорила Маиса:

— Худа, ты читала эту статью? Возможно, что эти женщины и невиновны. Здесь написано, что саудовская полиция применяла к ним пытки. И ты прекрасно знаешь, что это правда.

Худа сверкнула своими неприятными глазами:

— Маиса, не будь такой наивной. Конечно, эти женщины — убийцы. Их признал виновными саудовский суд. А что еще преступник-иностранец может заявить кроме того, что полиция жестоко с ним обращается? Это типичный западный трюк, чтобы избежать наказания! — После чего Худа встала и оправила платье. — Этот разговор возбудил во мне аппетит. Думаю, пора попросить повара Султаны приготовить мне блюдо, рецепт которого я узнала в Нью-Йорке.

Вся моя нелюбовь к Худе, которую я до этого старательно скрывала, готова была вырваться наружу. Я довольно громко, чтобы Худа услышала, сказала:

— Кажется, у нашей обжорки ненасытный аппетит не только к крови, но и к еде.

Худа прислонилась к стене, словно от внезапной сердечной боли, но мы видели, что она притворяется. Тем не менее Сара с Маисой подбежали к ней. Когда ее вели к месту, она кричала, что у нее сердечный приступ и что срочно нужно дозвониться до ее мужа и сообщить ему, как она плоха, чтобы он готовился к похоронам.

Наша прислуга встревожилась, но я успокоила их:

— Не волнуйтесь. Хотя Худе и суждено умереть от сердечного приступа, причиной тому будут вовсе не мои слова. Конец Худы произойдет из-за толстого слоя жира, опоясавшего ее сердце.

Наши слуги засмеялись. Несмотря на свою полноту, Худа была самой здоровой женщиной в нашем многочисленном семействе Аль Саудов и славилась своими актерскими талантами. С ранней молодости она регулярно устраивала спектакли с сердечным приступом. Но, как заверила я всех, Худа отведает еще немало вкусных блюд, перед тем как Господь призовет ее к себе.

Все еще улыбаясь, я прошла на кухню и дала указание Джаде, нашей лондонской поварихе и домработнице, приготовить обед.

Я была приятно удивлена, узнав, что Джада уже приготовила для нас маленький пир: салат из баклажан, суп из чечевицы, плов, куфту и шашлык. Я увидела, что эта милая девушка, чтобы сделать нам приятное, испекла даже арабский хлеб.

— Мэм, я очень рада, что вы приехали, — сказала она, ставя блюда на подносы. — Мне иногда было одиноко, — тихо произнесла она.

Я задумалась о жизни Джады. Нужно признаться, что я очень мало о ней знала. Как-то год назад, когда Карим был в Англии один, он узнал, что у нашей домработницы и одного из наших водителей роман, хотя оба имели семьи. Карим уволил их и отослал к законным супругам. Именно тогда он и взял на работу Джаду.

Я теперь вспоминаю, как Карим рассказывал мне, что Джада со слезами просила, чтобы ее взяли на место повара и домработницы. Она поведала ему, что происходит из бедной египетской семьи и должна работать, чтобы помочь оплатить учебу ее брата в колледже. Хотя у нее не было с собой ни одной рекомендации, Карим оценил добрую душу девушки и сразу взял ее на работу.

Я вспомнила, что ее родители эмигрировали из Египта несколько лет назад. Отец не смог найти подходящую работу в Лондоне, и они переехали в Манчестер, в котором было больше возможности найти работу на каком-нибудь производстве. И теперь, поскольку Джада жила в Лондоне, она редко видела родных. Сама она не была замужем. Так как мы с Каримом останавливаемся в нашем лондонском доме не чаще одного-двух раз в году, я знала, что Джада вынуждена проводить в одиночестве долгие и скучные месяцы, не имея возможности как-то развлечься.

Глядя на юное лицо Джады, я поняла, что она не намного старше моей младшей дочери Амани. Однако, в отличие от Амани, которая была еще совсем дитя по своему поведению, Джада вела себя уже как зрелая женщина. Богатство и привилегии часто способствуют развитию дурных качеств, думала я про себя. И должна признаться, это касалось и меня.

Осторожно расспрашивая Джаду, я выяснила, что она в школе училась на отлично и всегда мечтала стать врачом. Ее самой большой целью в жизни было вернуться в Египет и помогать беременным женщинам в маленьких деревнях, чтобы снизить детскую смертность в стране, и бороться против существующей до сих пор традиции женского обрезания.

Недавно по миру прокатилась мощная волна протеста против обычая женского обрезания в Египте, и Джада со всей серьезностью думала о том, чтобы заняться просвещением женщин ее страны и покончить с этим варварским обычаем.

— Замечательные планы, — сказала я Джаде, и мои мысли вновь вернулись в прошлое. — Внучку Фатимы, нашей домработницы в Египте, заставили пройти эту жестокую процедуру. Трудно поверить, но на этом нечеловеческом ритуале настояла мать девочки, Элхам.

Я пошла с Фатимой, с тем чтобы попытаться убедить Элхам не подвергать ее дочь такой опасной операции. Но Элхам искренне верила, что наша религия требует, чтобы женщины были обрезаны, и что ее дочь не может игнорировать законы ислама. — Я вздохнула, с тяжелым сердцем вспоминая все это. — Я согласна, что просвещение женщин — единственный способ, чтобы покончить с этой страшной традицией.

— Женщины должны научиться обращаться к специалистам, — сказала Джада. — Иначе они будут по-прежнему верить всему, что им говорят их отцы и мужья.

— Ты права, — согласилась я.

Узнав о ее планах на будущее, я была удивлена, что Джада нисколько не сожалеет, что вся ее заработная плата идет на учебу брата. Джада оставляла себе лишь несколько фунтов в месяц.

— Как только мой брат закончит учиться, — с улыбкой сказала Джада, — я попрошу его помочь мне получить образование.

Милая девушка была твердо уверена, что ее мечта сбудется и что ее брат тоже сделает все, чтобы это произошло, и так же бескорыстно, как она, будет помогать ей.

Я с восхищением смотрела на Джаду. Я прекрасно знала, что, окажись я в такой же ситуации с моим братом Али, я бы скорее сожгла в костре свою зарплату, чем отдала бы ее ему. К сожалению, я подозревала, что мечты Джады никогда не исполнятся, так как после окончания колледжа ее брат скорее всего женится. Тогда нужды его жены и детей уж точно перевесят планы его сестры.

Возвращаясь из кухни, я снова подумала об Афаф и Хусе. В очередной раз меня поразила мысль о том, насколько же желания и нужды арабских женщин второстепенны по сравнению с желаниями мужчин. Мусульманская культура пронизана одной ужасной истиной, которую мало кто из мусульман вообще признает. В любом мусульманском обществе женщина подобна мягкому воску, с которым мусульманину разрешено делать все: перекручивать, растягивать, мять согласно его собственному пониманию и желанию.

Так как Карим с Асадом вернулись из посольства Саудовской Аравии только поздно вечером, мы, женщины, начали одни пировать за столом, приготовленным Джадой. Худа, все еще оскорбленная моими высказываниями, ела в одиночестве в своей комнате. Поскольку все очень устали от длительного перелета, закончив нашу вечернюю трапезу, мы сразу разошлись по комнатам. На следующее утро мы вернулись в аэропорт, чтобы лететь в Саудовскую Аравию. Нас не было в королевстве всего восемь дней, но мне казалось, прошла вечность.

Наш самолет приземлился в Джидде, поскольку Маиса и Худа жили в этом городе. Остальные через несколько дней планировали полететь дальше, в Рияд. Мне не терпелось обнять Маху и Амани.

В нашем джиддском дворце перед сном, чтобы немного расслабиться, мы с Каримом выпили по коктейлю. Мы недолго поговорили о нынешнем ухудшении отношений между Саудовской Аравии и Англией. Несколько раз я пыталась поменять тему, но Карим кипел от гнева из-за критики в адрес нашей страны, состоявшей в том, что наше законодательство закоснелое.

Весь этот разговор о смертной казни привел меня в еще большее уныние потому, что Карим начал скрупулезно сравнивать варварские методы применения смертной казни в Америке, такие как электрический стул и газовая камера, с быстрым и более гуманным — обезглавливанием.

Не успели мы лечь, как Карим в ту же минуту крепко заснул. Я же ворочалась и металась всю ночь без сна.

Почему-то мне вспомнилась трагическая судьба молодого человека по имени Абдулла аль-Хадхаифа, история, хорошо известная каждому в Саудовской Аравии. В августе 1995 года Абдулле аль-Хадхаифу было всего тридцать три года, когда его казнили по приказу саудовского правительства. Он был отцом шестерых маленьких детей. Вместе со многими другими саудовцами Абдулла, два его брата и его престарелый отец были арестованы за политическое преступление, которое заключалось в их личном поведении, оскорбительном для правительства: их обвиняли в громком разговоре в мечети, распространении листовок и аудиокассет, запрещенных правительством.

Говорили, что престарелый отец Абдуллы был замучен в тюрьме и что пытки над ним были такими жестокими, что он умер от сердечного приступа. Естественно, это привело в ярость сыновей аль-Хадхаифа. И особенно чувствительного Абдуллу. Когда Абдуллу освободили из тюрьмы, он начал искать того тюремщика, который пытал его отца. Найдя наконец этого человека, Абдулла отомстил ему тем, что вылил на него канистру с кислотой. Этот человек получил увечья, но выжил и смог потом опознать своего обидчика.

Абдуллу снова бросили в тюрьму. Вся злоба и ярость саудовских властей против недовольных ими вылилась на этого человека. Друзья и семья Абдуллы говорили, что его жестоко пытали, чтобы добиться признания. В газетах писали, что его опускали в едкое вещество, чтобы отомстить за тюремщика, на которого он напал. Его надували через задний проход, ему угрожали тем, что изнасилуют его мать и любимую жену у него на глазах.

Однако Абдулла отказался подписать признание.

Его упрямство еще больше разожгло ярость его мучителей. Молва говорит, что Абдуллу повесили, как забитого барана. Его так жестоко избивали, что у него парализовало всю нижнюю часть тела.

Должна признать, что мужчины в моей семье могут быть очень бессердечны. Мучения Абдуллы закончились, только когда его обезглавили.

О чем думал этот измученный человек перед смертью, размышляла я. Испытывал ли он страх или печаль, думая о том, что уже не сможет поднять на ноги своих шестерых детей? Или он почувствовал облегчение, что смерть освободит его от страданий последних дней? Только Бог знал ответы на мои вопросы.

На ум мне стали приходить другие ужасные образы. Я была уверена, что малышка Хейди провела многие горькие часы, проливая слезы по маме. Бедная Афаф была так одинока в этом мире. А Хуса по закону принадлежала такому же жестокому человеку, как и Мунира.

Не в состоянии уснуть я тихо встала с постели, чтобы приготовить себе ром с кока-колой. Только немного алкоголя поможет мне забыться, решила я.

Вот так я начала долгую запойную ночь. Я так опьянела, что, когда пошла в свой гардероб, чтобы спрятать пустую бутылку, запуталась в длинном пеньюаре и задела стеклянную вазу. Я подалась вперед, чтобы поймать ее, но ноги не слушались меня. В тиши ночи грохот от разбивающейся вазы был оглушительным.

Когда встревоженный Карим вскочил с постели, я уже не в состоянии была управлять ни собой, ни языком, чтобы что-то сказать в свою защиту.

Карим сразу понял, что его жена настолько пьяна, что еле ворочает языком.

В шоке он закричал:

— Султана!

«О, Аллах! — пробормотала я про себя. — Мои грехи вышли наружу!»

Я больше ничего не помню, так как полностью отключилась, наконец-то отделавшись от ужасных образов, которые пыталась утопить в вине.

Глава двенадцатая
МОЯ ТАЙНА РАСКРЫТА
В течение многих часов я пребывала в этом таинственном царстве тьмы, когда мозг отключен, никакая информация, ни новая, ни старая, не поступает в него и не обрабатывается. Ни печали, ни сладкие сны не обременяли меня. Я находилась в приятном состоянии полного отрешения от действительности, без сновидений и дум, пока звуки внешнего мира не пробудили меня на следующее утро. Мой краткий побег от реальности не мог длиться вечно.

Когда я наконец открыла глаза, первое, что я увидела в невыносимо ярком свете, — лицо Карима. Внезапно воспоминания о том, как он проснулся и обнаружил свою жену в стельку пьяной, вспыхнули во мне. Надеясь на чудо, которое каким-то образом развеет ночной кошмар, я снова крепко закрыла глаза и стала истово молить Бога, чтобы он сделал так, будто вчера вечером вообще ничего не произошло, а все это было только страшным сном.

Когда снова взглянула на Карима, я поняла, что Господь не внял моим молитвам. Печальные, все знающие глаза Карима разбивали мою надежду, что ему ничего не известно о моем тайном пристрастии к алкоголю. Слова были лишними, выражение лица Карима говорило мне, что он в курсе моих серьезных проблем с алкоголем.

Голос мужа был обманчиво спокоен:

— Султана, как ты себя чувствуешь?

Я прекрасно понимала, что моя дальнейшая жизнь кардинально изменится, так как теперь, без вариантов, я перехожу в разряд презренных и разведенных жен. Ужас от этой мысли сковал меня так, что я не могла выговорить ни одного слова.

— Султана?

Я с трудом выдавила:

— Со мной все в порядке, муж.

Карим кивнул.

Мы долго смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Ни у одного из нас не хватало мужества продолжить разговор.

Во время этой паузы присутствие духа медленно начало возвращаться ко мне. Я быстро напомнила себе, что еще неизвестно, насколько Карим осведомлен о моих запоях, что, возможно, мне стоит следовать мудрой арабской поговорке: «Язык твой — лошадь твоя, и, если ты ослабишь поводья, она понесет тебя».

Я уцепилась за надежду, что Карим, вероятно, думает, что мое вчерашнее состояние — это лишь случайность. В конце концов, в течение нашего брака мы с Каримом с удовольствием позволяли себе немного выпить, и Карим никогда не выражал своего неудовольствия по этому поводу.

— Султана, нам надо поговорить.

Я молчала.

Опустив взгляд, Карим потер глаза и, набрав в легкие воздуха, сказал:

— Я всю ночь не спал. — С тяжелым вздохом он снова посмотрел на меня. — Я не мог понять, как же тебе удавалось так долго скрывать от меня свое пристрастие к алкоголю.

— Пристрастие к алкоголю? — с трудом выдавила я из себя.

Не обращая внимания на мой вопрос, Карим продолжал, не спуская с меня глаз, тихо произнося слова, слышать которые я совсем не хотела:

— Пожалуйста, давай не будем тратить наше время на твои попытки доказать, будто ты невинна, когда ясно, что ты виновна. Я уже поговорил с Сарой. И теперь я знаю, что ты часто напиваешься во время моих отъездов.

Бессмысленно было это отрицать. По его страдальческому выражению лица я понимала, что Карим узнал всю правду. От этой страшной мысли мне сдавило грудь.

Я заплакала.

— Этого больше никогда не повторится, — ломая руки, в слезах выкрикнула я. Я уже живо представляла себе злобные сплетни, которые поползут обо мне по всей нашей большой семье Аль Саудов. Моя репутация навсегда испорчена.

— Ты плачешь как ребенок, оттого что не можешь отвечать за себя как женщина?

Слова Карима были для меня как нож в сердце, но я не могла остановиться и продолжала плакать. Самое худшее случилось. Моя сильная зависимость от алкоголя раскрыта, и я не знала, что мне делать. Карим, конечно же, разведется со мной. Этот скандал ужасно отразится на детях. Мой ненавистный брат, Али, будет счастлив, что моя жизнь закончится у разбитого корыта. А мой номинальный отец получит еще большее оправдание своей нелюбви к младшей дочери, рожденной от первой жены Фиделы. Мои рыдания стали еще горше.

Мои искренние слезы смягчили сердце Карима. Он поднялся и подошел ко мне. Сев на край кровати, он стал убирать волосы с моего лица.

— Дорогая, я не сержусь на тебя, — сказал он. — Я сержусь на себя.

Я в недоумении посмотрела на Карима.

— Почему ты сердишься на себя? — поинтересовалась я.

— Я не видел того, что происходит у меня под носом. — Он ласково вытер слезы с моего лица. — Если бы я не был постоянно занят делами, я бы давно узнал о твоей проблеме. Султана, прости меня, пожалуйста.

Я почувствовала страшное облегчение. Карим был готов взять груз ответственности за мои проблемы на себя. Он винил себя, а не меня. Я снова спасена!

От мысли, что в очередной раз, без всяких усилий с моей стороны смертный приговор отсрочен, мне стало легко и беззаботно, и я готова была уже во всем согласиться с Каримом и сказать: да, конечно, это все из-за того, что ты занимался только своими делами. Забыл обо мне, своей жене. И только я открыла рот, чтобы все это произнести с самодовольством победительницы, как ощутила в комнате присутствие духа мамы. С трудом дыша, я посмотрела вокруг. Хотя я не видела матери, но я инстинктивно чувствовала, что она здесь и наблюдает за нашей беседой.

— Султана, с тобой все в порядке? — С озабоченным видом он нежно погладил меня по лицу.

Я кивнула, поскольку все еще не могла произнести ни звука. Присутствие мамы ощущалось все сильнее. Я не в состоянии выразить словами охвативший меня ужас, когда вдруг со всей ясностью поняла, что прохожу основательное испытание, какому еще никогда не подвергалась, и что от меня ожидают не моего обычного инфантильного поведения, а чего-то гораздо более серьезного. И чуть различимый, почти беззвучный голос сказал мне, что, если хочу снова познать истинный покой и радость, я должна измениться.

Прошло несколько долгих минут, перед тем как я снова смогла заговорить. Глядя мужу прямо в глаза, я сказала:

— Карим, я не буду больше искать позорных оправданий. Моя слабость, а не твоя повинна в этой ситуации. Ты ни в чем не виноват. Поэтому, муж, не мучайся больше из-за своей вины. Я одна несу ответственность за свое пристрастие к алкоголю.

Вот! Я произнесла это! Впервые в жизни я не пошла по простейшему пути — не признаваться в своих ошибках. Карим был поражен, как, впрочем, и я сама от моих взрослых, полных ответственности слов.

Я улыбнулась мужу:

— Обещаю, что приложу все усилия, чтобы преодолеть свою слабость.

Карим обнял меня.

— Дорогая, вместе мы победим этот недуг.

Каким утешением было находиться в любящих объятиях Карима. А я так хотела победить свою болезненную привязанность к алкоголю ложью и молчанием. Надежда и оптимизм вернулись ко мне, и мне стало невероятно радостно.

После этого Карим пошел искать Асада: они с Сарой остановились в нашем дворце в Джидде.

Я сгорала от нетерпения обсудить все с сестрой и позвонила в гостевые апартаменты по внутреннему телефону. Мы договорились встретиться в женском саду.

Обняв сестру, я с ходу рассказала ей все, что произошло между мной и Каримом. Сара искренне была счастлива за меня и расхваливала мое мужество.

Она сказала:

— Тебе надо было сразу поделиться своими проблемами с мужем, при первом же намеке на них. Я была уверена, что Карим не станет себя вести так, как ты предполагала. — Она помолчала немного и продолжила: — Султана, ты бы видела его вчера вечером. Он был совершенно убит, услышав, что больше всего ты боялась, что он бросит тебя в трудную минуту твоей жизни.

Я пыталась вытянуть из сестры что-нибудь из того, что Карим говорил обо мне и нашем браке, но Сара отказалась говорить на эту тему. Беседа с моим мужем была конфиденциальной.

— Султана, нам с тобой повезло, — напомнила она мне ласково. — Нам обеим повезло с замужеством — у нас замечательные мужья. — Она помолчала немного и печально добавила: — В нашей стране это такая же редкость, как чистой воды бриллианты.

Я задумалась над словами Сары. Это была правда. Конечно, Асад был уникальным мужем — таких не найти. Он обожал мою сестру. С первого момента, как он ее увидел, никакой другой женщины для этого бывшего плейбоя больше не существовало. Сара была счастливейшей женщиной на свете.

Что касается Карима, то он не единожды огорчал меня, но те тяжелые для меня переживания остались в далеком прошлом. С годами Карим превратился в преданного и любящего мужа и отца. Мне тоже очень повезло.

Еще раз крепко обняв сестру, я вернулась к себе. Через несколько минут в комнату, радостно улыбаясь, вошел Карим. Он сказал, что ему пришла в голову хорошая идея, которая должна мне понравиться.

Я бросилась навстречу мужу и крепко его обняла. От неожиданности и силы моих объятий Карим потерял равновесие, и мы оба свалились на кровать.

Карим пытался что-то сказать, но я все время целовала его в губы, глаза, нос.

— Султана, я…

Получив еще один шанс исправить свою жизнь, я вела себя словно вор, которому должны были отрубить руку, а он вдруг узнает, что палач умер и у него есть еще шанс. Чувства облегчения и радости переполняли меня, и я продолжала целовать Карима, пока он не забыл, что за идея его осенила. И вскоре мы слились в безумной страсти.

Позже, когда Карим закурил сигарету, передовая ее мне время от времени, чтобы я тоже могла затянуться, он спросил:

— Что это было?

— Разве я не могу показать своему мужу, как страстно я его люблю? — заигрывая, спросила я.

Улыбаясь, он ответил:

— Дорогая, конечно можешь. Как только тебя охватывает любовный порыв, сразу зови меня.

Я засмеялась:

— А кого же мне еще звать?

Карим высоко поднимал сигарету в руке, так как все время наклонялся, чтобы поцеловать меня.

— Милая, я тоже люблю тебя.

Карим поднес сигарету к моим губам и после того, как я затянулась, сам сделал затяжку.

— А что это за идея, о которой ты говорил?

— Ах да. Я сегодня подумал, что мы очень давно всей семьей не путешествовали по пустыне. — Он внимательно смотрел на меня, ожидая моей реакции. — Мне кажется, Султана, что особенно тебе поездка в пустыню, в наше прошлое, будет очень полезна.

Так оно и было. Карим и Абдулла часто ездили в пустыню вместе с другими монаршими родственниками, чтобы поохотиться, иногда даже на соколиную охоту, но я и наши дочери редко участвовали в таких поездках. Думая об этом, я вдруг осознала, что последний раз мы были в пустыне всей семьей несколько лет назад. В прошлом такие путешествия в мир простой жизни, не управляемой ни часами, ни календарями, приносили мне большое душевное отдохновение.

Я не могла больше сдерживать своих чувств.

— Да, Карим, — сказала я, — мне очень этого хочется.

Хотя мы, саудовские арабы, живем сейчас в роскошных дворцах и в современных городах, мы не забываем, что наши ближайшие предки были кочевниками и жили в шатрах. Сегодня уже осталось очень мало племен, которые мигрируют по огромной Аравийской пустыне. За последние двадцать лет, или чуть больше, саудовское правительство делает все, чтобы убедить бедуинов, до сих пор ведущих кочевой образ жизни, переселиться из своих шатров в города. Однако у всех арабов Саудовской Аравии в крови живет память об их кочевых предках. И хотя семейство Аль Саудов давно покинуло пустыню, еще раньше других наших соотечественников, мы отличаемся от остальных саудовцев своей безграничной любовью к пустыне.

В 1448 году нашей эры далекие предки клана Аль Саудов ушли из суровых пустынь и начали обрабатывать земли вокруг поселения, известного сегодня как Дерийя. Мужчины нашей семьи стали превосходными фермерами и торговцами; со временем они превратились в то, что называют городскими арабами. Поэтому Аль Сауды не считают себя кочевниками, однако нас необъяснимо сильно, как магнитом, притягивает к себе море бесконечных сыпучих песков.

Карим прервал мои приятные размышления.

— Мы превратим это путешествие в большой семейный праздник, — сказал он, глядя на меня. — И пригласим всех наших.

Точно зная, что Карим имеет в виду, я жалобно произнесла:

— Только не Али, пожалуйста.

Карим погладил меня:

— Дорогая, тебе не кажется, что давно настало время вам с братом забыть о старых распрях? Какая польза вам обоим от этих бесконечных оскорблений в адрес друг друга?

— Как я могу дружить с таким человеком, как Али? Брат он или не брат, но это низкий человек, и поэтому я не хочу с ним общаться! — упрямо заявила я.

— Послушай, мы не можем пригласить одних, не пригласив других.

Я знала, что Карим прав. Если мы пригласим всех наших близких поехать с нами в пустыню, кроме Али и его семьи, это будет страшным оскорблением, непростительным пренебрежением к традициям арабского гостеприимства. И если только такое случилось бы, скандал о расколе в нашей семье бурно обсуждал бы весь Рияд.

Пойманная в капкан наших традиций, я лишь вздохнула и сказала:

— Ладно, если хочешь, приглашай. Но мне лично чуждо это лицемерие арабов, когда нельзя открыто выражать свои чувства, — проворчала я.

— Султана, ты по рождению арабская принцесса, — сказал Карим с улыбкой. — Так какой смысл противиться судьбе?

Что на это скажешь?

Несмотря на воспоминание о моем ненавистном брате, я давно не чувствовала себя такой умиротворенной, как теперь. Я нежно обняла Карима за пояс и прижалась к нему.

— Предлагаю немного поспать, — сказала я.

Хотя Карим редко спит в дневное время, он тоже чувствовал усталость после перелета через океан.

— Небольшой отдых не помешает, — согласился он.

Погружаясь в сон, я слушала, как мой муж тихо читал наизусть старую бедуинскую молитву, которой его научил отец. Меня охватило чувство ностальгии и грусти по той жизни, которая навсегда исчезла.

Бескрайняя земля, что исходить так трудно,

Покрытая травой, прекрасною для пастбищ,

С колодцами, наполненными сладкою водою,

Шатер, достаточный вместить семью большую,

Красавица жена с нежнейшим нравом,

Число сынов и дочерей довольно,

Чтобы держать верблюдов караваны,

Чтоб честь иметь быть в племени достойном,

И Мекку лицезреть,

И жизнь прожить в почете,

И избежать страданий ада,

И получить в награду рай!

Убаюканная милыми картинами безыскусной жизни, которую проживали некогда наши предки, я погрузилась в сон.

И хотя муж раскрыл мою постыдную тайну, я спала крепким сном человека, который может смотреть в будущее с надеждой и радостью.

Если бы я только знала, что завтрашний день принесет еще одну семейную драму, в результате которой мне придется пережить самые тревожные моменты моей жизни, мой дневной сон наверняка не был бы таким покойным.

Глава тринадцатая
УГРОЗА ТРОНУ
Пока Карим принимал утренний душ, я еще лежала в постели, беспокойно ворочаясь под простыней. Я страшно скучала по дочерям и очень хотела быстрее выехать из Джидды в Рияд.

Как только шум воды в душевой смолк, я встала с постели и направилась на балкон нашей спальни. Отодвинув штору, я взглянула в окно. Снаружи оказалось то, что я и ожидала: типичный день в Саудовской Аравии — яркий и солнечный.

Через несколько минут Карим вышел из душа и подошел ко мне. Он попытался погладить мою грудь.

Несколько лет назад я ездила в Швейцарию на операцию по имплантации груди, которую потеряла в результате перенесенного рака в начале нашего брака. Мне сказали, что для лучшей реабилитации необходим ежедневный массаж, чтобы жидкие ингредиенты, наполняющие мою новую грудь, оставались мягкими и эластичными. Карим сразу же взял на себя ответственность за мою терапию.

На его лице заиграла соблазнительная улыбка:

— Султана, не хочешь снова лечь в постель?

Я улыбнулась в ответ, но сказала:

— Нет, дорогой. Если честно, то я больше всего на свете хочу увидеть любимые лица дочерей.

Улыбка на лице мужа погасла, но он понял меня:

— Да, конечно. Я тоже скучаю по ним. — Помолчав немного, он добавил: — Позвони Нуре и скажи ей, что мы прибудем в Рияд во второй половине дня. Пусть ее водители привезут детей из школы прямо домой.

Вскоре мы были уже в аэропорту, готовые сесть на борт самолета и совершить короткий перелет Джидда — Рияд. Приземлившись в Рияде, мы быстро попрощались с Сарой и расселись по разным машинам. Саре, как и мне, не терпелось увидеть своих детей.

Маха и Амани ждали нас. После сердечных объятий и приветственных слов я вручила дочерям подарки, купленные для них в Нью-Йорке. Обе получили много нарядов, разные электронные новинки, музыкальные диски, видеофильмы и книги.

Карим сказал, что ему надо поработать. Я была немного огорчена тем, что и Амани, и Маха хотели разбежаться по своим комнатам, так как им надо было позвонить друзьям. Я с трудом уговорила их побыть с матерью еще немного.

Войдя в юношеский возраст, мои дочери явно предпочитали компанию себе подобных общению с матерью. Как часто желала я обладать волшебным даром, способным повернуть время вспять, с тем чтобы снова наслаждаться тем периодом, когда мои дети были маленькими.

Улыбаясь, я указала на диван, приглашая их посидеть со мной, и сказала:

— Побудем еще немного вместе. А потом пойдете и всем позвоните.

Я позвала прислугу и попросила принести холодного лабана, их любимого кисло-молочного напитка.

Маха улыбнулась и прижалась ко мне на большом уютном диване, стоящем напротив телевизора. Амани свернулась клубочком в огромном кресле.

Маха зевнула и, взяв пульт телевизора, включила его. Несколько лет назад Карим купил огромную спутниковую тарелку, чтобы смотреть программы со всего мира. В Саудовской Аравии законом запрещено иметь спутниковую антенну. Наше правительство требует, чтобы всё, что слышат, видят или читают ее граждане, подвергалось жесткой цензуре.

Однако люди, достаточно обеспеченные, чтобы купить или привезти из-за границы спутниковую антенну, игнорируют этот запрет, поскольку те немногочисленные программы, которые предлагает телевидение Саудовской Аравии, страшно скучные. Нас, безусловно, мало интересуют выхолощенные репортажи новостей или нескончаемые панегирики, превозносящие добрые деяния членов нашей королевской семьи, — кроме этого ничего нельзя было увидеть на каналах саудовского телевидения.
Религиозные власти в Саудовской Аравии также выступают против спутниковых антенн, имея на это свои причины. Духовенство боится, что идеалы упаднического Запада окажут пагубное влияние на правоверного мусульманина. И очень часто представители комитета мутавва обходят улицы саудовских городов, выискивая спутниковые тарелки. И хотя дома в Рияде окружены высокими заборами, с улицы хорошо просматриваются их плоские крыши.

Мутавва прочесывают улицу за улицей, исследуя крыши домов. Увидев спутниковую тарелку, они всеми возможными и невозможными способами пытаются ее уничтожить. Они бросают в тарелки камни и палки, и если тарелку разбить не удается, забрасывают камнями хозяина дома. Например, год назад группа взбесившихся мутавва была так разъярена, обнаружив спутниковую тарелку, что открыла по ней стрельбу. На крыше в это время находилась женщина-индуска, которая вешала сушиться белье. Когда мутавва начали палить из ружей, одна пуля попала ей в брюшную полость. Слава богу, что женщина осталась жива.

После этого инцидента саудовские владельцы спутниковых антенн чего только не придумывали, чтобы получше спрятать их. Сегодня в Саудовской Аравии многие плоские крыши по всему периметру вплотную завешаны простынями на стальных перекладинах, чтобы с улицы нельзя было разглядеть саму крышу. Но эта маскировка не спасает, так как мутавва теперь палят прямо по простыням, являющимся хорошей мишенью.

Конечно, будучи членами семьи Аль Саудов, нам не нужно бояться неприятностей со стороны мутавва.

Когда Маха остановилась на канале, показывающем английскую комедию, в которой женщина высмеивала мужа, я заметила, что Амани скорчила гримасу отвращения. В арабском обществе женщина никогда не позволит себе высмеивать своего мужа перед другими, и невозможно, чтобы женщину изобразили умнее мужчины.

Не говоря ни слова, Амани вскочила с кресла и выхватила пульт из рук Махи.

— Мама! — протестуя, закричала Маха.

Да уж! День, проведенный с дочерьми, мало походил на день удовольствия и отдыха, о котором я так мечтала. Я жестом показала Амани отдать пульт мне.

Пытаясь все же ублажить обеих, я сама стала переключать каналы в поисках программы, которая удовлетворила бы всех. Довольно неожиданно я наткнулась на документальный фильм по британскому каналу о профессоре Мухаммеде аль-Массари, гражданине Саудовской Аравии, который умудрился оскорбить абсолютно всех членов семьи Аль Саудов. Я мгновенно прилипла к экрану, забыв об Амани и Махе.

Этот профессор был саудовским ученым, чьи подрывные идеи, нацеленные на демократизацию Саудовской Аравии, поставили его в оппозицию ко всей стране. Его арестовали, заключили в тюрьму, но и после его освобождения власти не оставляли его в покое. Год назад он сбежал из Саудовской Аравии и теперь просил политического убежища в Англии. В Лондоне из группы эмигрантов из Саудовской Аравии он создал организацию под названием «Комитет по защите законных прав». Гнев по поводу тех несправедливостей, которых им пришлось натерпеться в своей стране, вылился в то, что эта группа диссидентов недавно привлекла к себе внимание средств массовой информации своими рассказами о коррупции, которая якобы разъела всю нашу королевскую семью. И действительно, эти разоблачения стали причиной бессонных ночей во дворцах Аль Саудов. Этот человек сделал достоянием общественности такое количество семейных секретов, что многие наши родственники все время гадали, каким образом он смог узнать очень конфиденциальную информацию. Неужели люди, работающие на нашу семью, шпионили в пользу наших врагов?

В так называемых откровениях Мухаммеда аль-Массари говорилось, например, что определенные члены монаршей семьи, занимающие высокие государственные посты, присвоили себе миллионы саудовских риалов из иностранных контрактов или что они конфисковывали в свою пользу плодородные земли, принадлежавшие простым гражданам. Он заявлял, что эти обманутые граждане были слишком запуганы, чтобы протестовать, так как боялись, что их арестуют и посадят в тюрьму по ложным обвинениям. Он утверждал, что в результате всей этой коррумпированной деятельности пятьдесят членов нашей большой семьи стали миллиардерами.

Я с трудом верила всему тому, что утверждал аль-Массари, хотя не могла отрицать, что в некоторых ветвях нашей семьи коррупция процветала. Например, известная принцесса, моя двоюродная сестра, которую я прекрасно знаю, часто, смеясь, хвастается, какую огромную ренту она взимает за те здания, которые сдает в аренду военному ведомству Саудовской Аравии.

Но подобные заявления в адрес всей нашей семьи меня возмущают, так как в таких махинациях нет необходимости. Денежное содержание, которое получает каждый член королевской семьи, намного превышает наши нужды. Если учесть, что каждый принц и принцесса получают ежемесячно 35 000 саудовских риалов ($10 000), то бюджет большой семейной ветви нашей семьи составляет несколько сот тысяч долларов в месяц.

Были и другие обвинения. Этот профессор и его сподвижники также обвиняли некоторых журналистов весьма престижных газет и журналов в том, что якобы им дали хорошие взятки, с тем чтобы те поливали грязью и клеветали на осмелившихся писать правду о нашем правительстве и стране. И вот этот самый Мухаммед аль-Массари свободно выступает по английскому телевидению, которое вещает по всему миру, а журналист слушает его с большим интересом и сочувствием.

Я вскочила на ноги и встала прямо перед экраном.

Когда Маха хотела что-то сказать, я шикнула на нее.

— Шшшш… смотри, — произнесла я и вся обратилась в слух. Я хотела запомнить лицо этого предателя. Внешность врага нашей семьи, несомненно, должна соответствовать тому порочному образу, который я уже нарисовала в своем воображении. Однако я увидела весьма достойного человека, глаза которого светились умом. Глядя на его доброжелательное лицо, зритель никогда бы не подумал, что он может замышлять что-то уж слишком важное и уж точно не способен вынашивать отчаянные планы свержения короля. Вот он какой, этот нарушитель спокойствия!

Карим не раз говорил об этом профессоре. Его считали серьезной угрозой правлению Аль Саудов и трону, позволявшему нашей семье утверждать свои права на страну и ее доходы, как на свои собственные. Я знала, что мой муж, брат, все двоюродные, троюродные братья, дяди пойдут на все, чтобы защитить свои права на контролирование добычи нефти в Аравии — черное золото, которое в настоящее время текло тысячами потоков прямо в казну королевского клана.

Мой мозг судорожно работал, пока я слушала. Журналист, по-видимому, приветствовал тот факт, что Англия стала прибежищем для диссидентов с Ближнего Востока, таких как профессор аль-Массари. Но я думала, что британские граждане в один прекрасный день могут пожалеть, что предложили пристанище оппонентам правительства страны, богатой нефтью, так как мужчины моей семьи очень мстительны. Однажды саудовское правительство уже устроило вендетту англичанам. В 1980 году одна принцесса, Мишаил, внучка принца Мухаммеда, была казнена в Саудовской Аравии по обвинению в измене мужу. Независимой телевизионной компанией была сделана киноверсия истории ее жизни «Смерть принцессы», показанная в Британии.

Когда король Халед ознакомился с содержанием фильма, он был шокирован и разъярен тем, как в фильме была представлена королевская семья Аль Саудов. Он временно разорвал дипломатические отношения с Великобританией, отозвав посла Саудовской Аравии из Лондона и заставив английского посла в Саудовской Аравии складывать чемоданы. Более серьезным действием стало аннулирование контрактов с британскими фирмами на миллионы фунтов стерлингов. В результате чего многие британцы потеряли свои рабочие места.

Когда программа закончилась, я села в кресло, медленно потягивая свой холодный лабан. Мухаммед аль-Массари выглядит совсем не так, как я его представляла, размышляла я. Он действительно походил на ученого, а не на бунтовщика, которым сделался.

Маха взяла у меня пульт и включила канал, показывающий музыкальные видео. Лицо Амани, со взглядом в никуда, было каменным.

Я сжала руки и тихо сказала:

— Что вызвало у этого человека такую ненависть по отношению к нам? Зачем рисковать своей репутацией, своей свободой, благополучием своей семьи ради какой-то идеи?

— Не знаю, мама, — пробормотала Маха.

Амани вдруг ожила и, самодовольно улыбаясь, сказала:

— Я знаю.

Я остолбенела и молча уставилась на Маху, которая тоже была поражена. Слова Амани вызвали поток версий в голове.

— Амани, что ты знаешь об этом человеке?

— Тебе действительно хочется знать?

Страшная мысль о том, что Амани связана с какой-то запрещенной политической организацией, пронзила меня как ножом. Некоторое время я неотрывно смотрела на нее, а потом заорала:

— Твоя мать требует, чтобы ты сказала, что ты знаешь!

— Хорошо, — ответила она с гордостью обладателя некой особой информации.

В голове одна за другой мелькали мысли, которые я боялась произнести вслух. Моя дочь замешана в мятеже оппозиции. Что нам с Каримом делать?

Амани откашлялась и заговорила:

— Ты спрашиваешь, почему профессор готов был пожертвовать всем? Причина проста, мама. Профессор вырос в семье, в которой всегда сомневались в праве нашей семьи притязать на королевский трон.

Меня охватило такое беспокойство за дочь, что я вся взмокла. Я промокнула лоб и губы салфеткой и не в силах больше сдерживаться хрипло произнесла:

— Послушай, Амани. Ты что, состоишь в запрещенной организации?

В комнате воцарилась гнетущая тишина.

— Амани! — закричала я.

Моя дочь, поджав под себя ноги, еще удобнее устроилась в кресле. Она вызывающе смотрела прямо мне в глаза, наслаждаясь тем эффектом, который она произвела на явно потрясенную мать.

Тоска сжала мое сердце. Что и говорить, Амани была очаровательной девушкой. У нее была прекрасная фигура: она была хрупкой, как фарфоровая статуэтка. Ее кожа была цвета меда, у нее был изящный прямой носик, полные розовые губы, превосходные белые зубы и бархатные шоколадного цвета глаза, широко расставленные и обрамленные сверху дугообразными бровями. И хотя с каждым годом моя дочь становилась все краше и краше, ее характер стремительно портился. Со временем я пришла к убеждению, что внутренняя красота намного важнее для счастья человека, чем внешняя. И если бы только это было в моей власти, я бы с радостью поменяла местами ее внешнее и внутреннее содержание.

И вот наконец когда я уже готова была схватить свою дочь и тряхануть ее как следует, она все с той же самодовольной улыбкой, произведя некое движение в воздухе рукой, сказала:

— Нет, мама. Не волнуйся. — Говоря это, она сощурила глаза. — Женщины исключены из политического движения, руководимого профессором. Я им не нужна.

— Аллах акбар! Аллах велик! — Первый раз в жизни я была рада слышать, что женщины исключены из чего-либо.

Амани заговорила громче:

— Я знаю все от моей подруги, чей брат распространяет литературу и записи этой организации, так что она знает все о его жизни. Это ей брат сказал то, что я сейчас рассказываю тебе.

Ко мне вновь вернулось самообладание. Посмотрев на Маху, я произнесла:

— Мы, женщины, должны помнить, что наша собственная семья может сделать для женщин в Саудовской Аравии гораздо больше, чем кто-либо другой. Уверена, что разговоры о борьбе за демократические права превратятся в пар над раскаленным песком пустыни. В любом случае, что касается именно женских прав, он явно не лучше всех остальных мужчин Саудовской Аравии. — Я вновь повернулась к Амани: — Ведь в организации профессора нет места женщинам, ты это сама сказала.

Вызывающим тоном, растягивая слова, Амани спросила:

— Ты же сказала, что хочешь знать об этом человеке. Все еще хочешь?

— Амани, я хочу знать все, что ты знаешь об этом человеке.

— Ну что ж, — Амани прикусила губу, как бы сосредоточиваясь. — Так на чем я остановилась?

В разговор вступила Маха:

— Семья этого бунтаря всегда сомневалась в праве нашей семьи претендовать на трон.

— Ах да. Итак, он вырос в семье с демократическими взглядами и поэтому мечтал о реформах в стране. Он надеялся, что правительство будет проводить реформы, но напрасно.

Хотя я и начала проникаться некоторым уважением к этому аль-Массари и даже согласилась, что определенные изменения в стране необходимы, но я не хотела, чтобы моя семья потеряла власть. Возможно, Мухаммед аль-Массари был незаурядного ума человеком, все же я думаю, что ему нелегко было бы управлять этой страной, созданной десятилетия назад гением воина.

Страна Саудовская Аравия населена очень разными по своему положению и сословиям людьми, включая и безграмотных бедуинов, и богатые семьи бизнесменов, и интеллектуалов из среднего класса. Даже нашей семье, которая находится у власти с самого основания Саудовской Аравии, очень тяжело удовлетворять интересы всей разношерстной группы граждан без некоторых уступок в сторону демократических реформ.

Приглушенный голос дочери вновь вернул меня к нашему разговору:

— Профессору не удавалось привлечь к своим идеям других людей. Но когда Ирак напал на Кувейт, все изменилось. Мы, саудовцы, были в шоке, увидев, что не способны даже сами себя защитить и что вынуждены обратиться к иностранной армии для нашего спасения. И тут только, с момента присутствия в стране иностранных армий, простой саудовец наконец-то заинтересовался политикой. Многие, как говорят, заявляли, что присутствие иностранных армий в их любимой стране чудовищный позор, который станет последним гвоздем, вколоченным в гроб династии Аль Саудов. — И Амани показала, как вбивается гвоздь. — Так что дядя Фахд потерял свой народ, раскрыв объятия западным солдатам.

— Амани, это гнусная ложь, — запротестовала Маха. — Все саудовцы любят короля!

Амани презрительно усмехнулась, глядя на свою сестру, но не удосужилась парировать слова Махи.

Хорошо помня тот жуткий страх, который мы пережили, боясь, что Саддам Хусейн, наш арабский сосед и бывший друг, начнет бомбить наши города, я процитировала Амани арабскую поговорку:

— Не забывай, Амани, что «Разумный враг безопаснее безрассудного друга».

Маха, которую все больше интересовал наш разговор, спросила сестру:

— Ну и что еще ты знаешь, Амани?

Амани пожала плечиками:

— Остальное в Саудовской Аравии известно каждому. Как только западные войска вторглись на нашу землю, саудовцы стали просыпаться от длительной спячки. Интеллектуалы начали собираться на тайные собрания, и была образована оппозиционная группа.

Я хмыкнула. То, что говорила Амани, было правдой. Всем в Саудовской Аравии было известно, что комитет диссидентов, в который входило пятьдесят человек и который состоял из ученых, бизнесменов, юристов и религиозных деятелей, написал письмо королю.

В этом письме они призывали покончить с угнетением и требовали своего участия в работе правительства. Более четырехсот человек поставили свои подписи под документом диссидентов. Когда это письмо показали королю, говорят, он сначала пребывал в шоке, а потом стал консультироваться с членами Ученого Совета. По приказу короля Совет осудил комитет, требуя, чтобы его распустили, а членов наказали. Тайная полиция арестовала профессора и заключила его в тюрьму «Аль-Хаир», в нескольких километрах от Рияда.

— Я знаю, что шесть месяцев профессора аль-Массари держали в тюрьме, и часть этого срока — в одиночной камере, — снова заговорила Амани.

Маха сочувственно прищелкнула языком.

Я строго посмотрела на нее.

— Не забывай, дочка, что этот человек призывает к свержению твоей собственной семьи.

Маха покраснела и отвернулась.

— Подруги мне говорили, что профессора в тюрьме пытали, — продолжала Амани. — На допросах тюремщики плевали ему в лицо, били по ногам бамбуковыми палками, выдергивали бороду и били по лицу.

Я слушала, не поднимая головы от стыда, зная, что такие вещи весьма обыденны в саудовских тюрьмах.

— Моя подруга также говорила, что профессора обвиняли в ереси. Но, конечно, когда ему велели во всем признаться, он отказался.

Высший суд попал в затруднительное положение. Они явно имели дело с мужественным человеком, и по закону его должны были приговорить либо к смертной казни, либо освободить. Так как суд не хотел создавать ему образ мученика, профессору позволили подать апелляцию. Ему сказали, что его освободят и дадут возможность поразмышлять над своими действиями. И если он будет держаться в стороне от политики, то будет и дальше оставаться на свободе.

Это вполне в стиле моей семьи, думала я. Они всегда надеются, что проблемы сами собой рассосутся. Если бы все вопросы в жизни решались так просто!

— Ну и, конечно, профессор не из тех, кто будет молчать, поэтому тут же после освобождения он снова начал принимать участие в акциях комитета.

Тайные источники предупредили профессора, что против него готовится страшное обвинение в предательстве родины. Комитет принял решение, что профессору срочно нужно покинуть Саудовскую Аравию и продолжить свою борьбу за границей. Был разработан сложный план побега.

Я опять разволновалась. Неужели моя дочь посвящена в секреты его побега?

— Был придуман такой ловкий маневр: профессор с другом якобы пошли навещать своего тяжелобольного товарища, лежащего в больнице. В больнице их встретил третий человек, внешне невероятно похожий на профессора, и они поменялись ролями. Когда эти двое вышли из больницы, то агенты, следившие за ними, пошли следом за двойником. А настоящий профессор, избавившись от слежки, тут же направился в аэропорт Рияда. С фальшивым паспортом он улетел в маленький городок на границе с Йеменом. Два дня он ждал своих людей из Йемена, знавших дорогу в обход пограничного поста. И вот маленькая группа пешком пересекла йеменско-саудовскую границу, где уже другие люди помогли ему добраться до Лондона. — Голос Амани был тихим и серьезным. — Конечно, всем известно, что, когда профессор сбежал, наша семья взяла в заложники его сына и брата и посадила их в тюрьму. — Амани, глубоко дыша, откинулась на спинку своего удобного кресла. — Вот вам история профессора. В принципе каждый в нашей стране, кому около тридцати, это знает, и теперь многие молодые люди тайно поддерживают профессора аль-Массари.

Я с трудом повернула голову. Не поэтому ли сидячие забастовки и демонстрации нарушают мир в нашей стране? Скоро, со страхом думала я, вся страна будет разделять взгляды профессора и требовать перемен.

— Мы, Аль Сауды, обречены, — простонала я и закрыла голову руками.

Глава четырнадцатая
ПРОРОЧЕСТВО КАРИМА
В эту самую минуту в комнату вошел Карим. Озабоченный, он спросил у девочек:

— Что с мамой?

Маха тут же выпалила:

— Мама боится, что Амани является членом революционной группы.

В глазах Карима отразилось полное недоумение. За несколько минут на него вылился целый поток слов, из которого абсолютно ничего нельзя было разобрать. Как только до него дошло, что Амани знает о человеке, призывающем к свержению власти нашей семьи, больше, чем следовало, Карим совершенно обезумел.

Сначала он наорал на Амани:

— Дочь! Ты что, совсем потеряла рассудок? Ты что, являешься последовательницей этого человека?

Амани защищала свою невиновность:

— Я не последовательница! Я просто сообщила, что мне известно. — Моя дочь, холодно глядя на меня, выпалила: — Мама настояла на том, чтобы я рассказала. Это она виновата!

— Какая разница, что сказала тебе мама. Ты не должна иметь никаких дел ни с кем, кто поддерживает идеи наших самых заклятых врагов. Каждый день происходят аресты! — Карим стукнул кулаком по стене так, что закачалась дорогая картина. — Ты глупая, глупая, глупая девчонка!

С тревогой я взглянула на Амани.

Я уже готова была приласкать свою дочь, как вдруг Карим направил еще пущий гнев на меня.

— Султана, ты вырастила из наших дочерей мятежниц! Я хочу сказать, что больше этого выносить не намерен!

Я была так ошарашена этим обвинением Карима, что не могла вымолвить ни слова.

Маха тихо выскользнула из комнаты, Амани тоже сделала попытку уйти, но Карим приказал ей остаться.

— Я сейчас вернусь, папа, у меня кое-что есть, это тебя наверняка заинтересует. — Амани повернулась на каблуках и выбежала из комнаты.

Карим стоял как вкопанный.

Я, не находя себе места, кругами ходила по комнате.

Амани вернулась с портфелем, который молча протянула отцу.

Гнев Карима достиг апогея, когда он не смог сразу открыть замок. Как только замок поддался, он погрузился в чтение бумаг, лежащих в портфеле, вытаскивая лист за листом и бросая их на пол. Я никогда прежде не видела Карима в таком нервном состоянии.

— Где ты взяла все эти бумаги?! — проревел он.

— Моя подруга стащила их из комнаты брата, — призналась Амани.

— Вот! — Карим пытался сунуть пачку бумаг мне в руки.

Схватив из пачки сигарету, я начала нервно крутить ее, стараясь сконцентрироваться на тексте одной из бумаг. Только закурив, я немного успокоилась и тогда смогла понять, что я держала в руках.

Я сразу увидела, что это были копии пресс-релизов и документов, написанных доктором аль-Массари и другими саудовскими диссидентами.

Текст, который я начала читать, назывался «Принц месяца» и представлял собой разоблачения так называемой деятельности одного из моих старших двоюродных братьев, губернатора одной из провинций. Здесь утверждалось, будто «он заявил в Межлисе, что „у племен, проживающих на юге страны, психология рабов, им только бы набить брюхо и сесть верхом“. Или „Мой дед Абдул-Азиз Ибн Сауд говорил мне, что люди этой провинции являют собой смесь обезьян с рабами“».

Автор текста продолжал в таком же духе, обвиняя моего родственника в различных грехах, включая то, что он присвоил себе огромные участки земли в провинции и потом продал их с большой для себя выгодой.

Бегло просматривая бумаги, я увидела, что каждая страница содержала по меньшей мере одно безжалостное обвинение в адрес либо моего дяди, либо двоюродного брата. Одному родственнику даже инкриминировали убийство.

Бухгалтера саудовской авиакомпании забили до смерти, после того как он представил счет в миллион саудовских риалов этому родственнику. Конечно же, никого не осудили за это преступление.

Беспристрастность, которую я пыталась сохранить, быстро испарилась, как только я увидела имя отца. Я закрыла рот рукой, чтобы не закричать, когда пробегала глазами длинный перечень злодеяний, приписываемых ему. Мое сердце упало, поскольку я подозревала, что некоторые из этих разоблачений имели под собой реальную почву. Под тяжестью грустных мыслей об отце я взглянула на лица мужа и дочери. Тысячи вопросов вертелись у меня в голове, но, увидев мрачное лицо Карима, я забыла о них.

Однако Амани смело выпалила:

— Скажи, папа, это все правда? — Она крепко сжимала в руках лист бумаги, показывая его Кариму. — Наша семья Аль Саудов действительно арестовывает детей?

Услышав ее вопрос, я вскочила на ноги. Глядя через плечо Амани, я тихо прочитала:

— На прошлой неделе Фахд аль-Мушаити, в возрасте одиннадцати лет, и Мансур аль-Бурайди были задержаны и обвинены в распространении листовок, которые разозлили Аль Саудов. Создается впечатление, что Аль Сауды страдают плохим зрением, что очень удобно, так как не видят, что повторяют преступления Саддама Хусейна, против которого сами же ранее воевали. Они также не видят, что их газеты, включая сегодняшние, продолжают критиковать его действия.

Наша дерзкая дочь стояла на своем:

— Папа, ответь мне, наша семья действительно арестовывает детей?

Карим выхватил лист из рук Амани. Он не ответил на ее вопрос.

Со слезами Амани все повторяла:

— Папа?! Папа!

Карим начал засовывать бумаги обратно в портфель. Ровным голосом он ответил:

— Ты сама знаешь, что наши враги лгут.

— Карим, многое из того, что я читала, правда.

Вскипев, как чайник на огне, Карим метнул гневный взгляд в мою сторону.

— Хотя, конечно, сильно преувеличено, — поспешно добавила я.

Карим попытался собрать все бумаги, но несколько листов я спрятала за спиной.

— Хочу перечитать один параграф еще раз, — сказала я. — Я верну их тебе попозже вечером.

Тяжело дыша от гнева, Карим снова повернулся к Амани.

— Я не буду спрашивать у тебя имени того, кто дал тебе эти бумаги, но при одном условии, что ты выбросишь этих людей из своей жизни.

Голос Амани дрожал:

— Но, папа, это моя подруга.

— Амани, это приказ! Я не позволю, чтобы моя дочь общалась с врагами нашей семьи!

Амани заплакала, но на Карима это не подействовало.

— Амани?

Через несколько минут она сдалась:

— Обещаю, папа.

Напуганная и покорная, Амани что-то шепотом сказала отцу на ухо и после того, как он ее ласково обнял, вышла из комнаты.

Пронзительный взгляд Карима вновь обратился на меня. Передразнивая меня, он произнес:

— Карим, многое из того, что я читала, правда! — Весь красный он добавил: — Жена, которая во всем поддерживает мужа, — настоящее сокровище, Султана!

Совсем недавно я услышала, что хитрый воин знает, когда отступить. Не способная сравняться с Каримом в его безумной ярости и боясь еще больше рассердить его, я поспешно вышла из комнаты.

Карим в бешенстве покинул дворец. Когда он не вернулся к ужину, я знала, что он появится очень поздно.

Я заглянула к детям и обнаружила, что необычно смирная Амани уже легла спать. Маха болтала по телефону.

Я взглянула на часы и стала ждать мужа. Я еще раз перечитала страшные обвинения в адрес многих известных членов моей семьи — в супружеской неверности, воровстве, актах репрессий, незаконных арестах и высокомерном игнорировании тех обязанностей, которые налагает на нас то высокое положение, которое нам, Аль Саудам, посчастливилось унаследовать.

Мое подозрение, что все эти заявления были правдой, вконец испортило мне настроение. Мое душевное состояние скоро распространилось и на Карима: ум рисовал уже картинки того, что муж в этот момент находится в объятиях другой женщины. Многие принцы семейства Аль Саудов грешат тем, что привозят в страну из-за границы женщин сомнительной репутации, чтобы с ними насладиться внебрачными сексуальными удовольствиями. Видения того, как мой любимый муж ласкает другую, начали преследовать меня: я вскочила и стала нервно метаться по комнате. В минуту полного отчаяния я схватила хрустальную вазу и разбила ее о стену. Но даже это не принесло облегчения — я заплакала.

Заснуть я не могла. И когда наконец я все-таки закрыла глаза, свет, проникающий в комнату через щели ставен, сообщил мне, что уже рассвет.

Карим вернулся ближе к полудню.

Я уже собиралась звонить его брату Асаду, когда мой муж вошел в комнату. И хотя глаза его покраснели, Карим был абсолютно спокоен, словно вернулся после обыденных своих дел.

— Любимая, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня.

Я улыбнулась, чтобы скрыть свое отчаяние. Каждая женщина досконально знает и чувствует своего мужа. Я уловила запах другой женщины, о чем и сообщила ему.

Пытаясь успокоить меня, Карим плел одну ложь за другой, но в порыве яростной ревности я уже притащила в спальню три чемодана.

Я стала складывать в них свои вещи.

0

10

Карим начал выкладывать их обратно.

Я складывала, он выкладывал.

Наш разговор был похож на наши действия: мы повторяли одно и тоже только разными словами.

Я посмотрела в очередной раз на свой пустой чемодан и погрозила разводом.

Карим взял телефонную трубку и предложил мне набрать номер друга, в доме которого он провел ночь. Ну конечно же друг поклянется, что он говорит правду и что ни о каких женщинах не было и речи.

Прекрасно зная, что этот друг прикроет его, я поняла, что никогда не узнаю правды.

— Бессмысленно толочь воду в ступе, — презрительно сказала я.

Я на этот раз потерпела поражение. Меня охватило непреодолимое желание сделать мужу больно. Вспомнив о своем обещании больше не пить и зная, что для Карима будет большим ударом, если я нарушу это обещание, я прошла в кабинет, в котором хранились наши запасы алкоголя. Открыв бутылку виски, я стала пить прямо из горлышка. Наши взгляды с Каримом встретились: в его глазах я увидела выражение потрясения. Я сказала ему то, о чем в этот момент думала:

— Мужья правят — жены безропотно терпят. — Я замолчала и сделала еще один глоток, после чего произнесла с угрозой: — Карим, если ты будешь спать с другими женщинами, я точно стану алкоголичкой.

Карим, заморгав от удивления, сказал:

— Значит, пить. — Он посмотрел на часы: — В двенадцать часов утра! Что ж, Султана, отличная идея! — Он подошел ко мне, взял бутылку и вдруг тоже сделал большой глоток.

Тыльной стороной ладони он вытер губы и усы.

— Если моя любимая женщина станет алкоголичкой, то мне ничего не остается, как стать алкоголиком!

Я уставилась на Карима. Я совсем не хотела, чтобы кто-нибудь из нас стал алкоголиком.

Чуть заметная улыбка заиграла на его лице. У моего мужа было два лица: одно обаятельное, другое отвратительное. Я начала сдаваться, глядя в его большие черные глаза, которые светились такой любовью.

Когда широкая грудь Карима начала сотрясаться от беззвучного смеха, весь мой гнев сразу испарился. Я громко рассмеялась и поставила бутылку с виски обратно на полку.

Еще мгновение — и мы оказались в объятиях друг друга. Наша последняя ссора быстро была потоплена в том бездонном океане, где погребены и все остальные неразрешимые конфликты нашего брака.

На следующее утро Карим серьезным тоном сказал, что хочет обсудить со мной важный вопрос.

Я заказала на кухне крепкий кофе и тихо сидела с чашкой, слушая Карима, который делился своими мыслями.

— Случай с Амани заставил меня серьезно подумать о будущем Саудовской Аравии. Я решил больше денег инвестировать в иностранные предприятия.

Я непонимающе посмотрела на него и спросила:

— Зачем тебе это?

— Ради наших детей, Султана. — После небольшой паузы он спросил: — Ты согласна?

Пытаясь сосредоточиться, я потерла лоб.

— Честно, я не знаю. Слишком рано еще думать о делах. — Помолчав, я спустя некоторое время добавила: — Тебе не кажется, что у нас и так достаточно предприятий за границей?

Мы с Каримом владели гостиницами и компаниями в Европе, Америке и Азии. Даже сейчас уже практически невозможно контролировать все, чем мы владеем. По последним данным, наши общие активы в недвижимости, предприятиях и компаниях по всему миру составляют почти 900 миллионов американских долларов.

Карим наклонился ко мне.

— Послушай меня, Султана. Наступило время посмотреть правде в глаза. Если уже наша собственная дочь, племянница короля, настроена критически к режиму, можешь представить, что думают другие саудовцы о нашей семье? Султана, наступит день, когда у нас больше не будет Саудовской Аравии. Возможно, это произойдет не при нашей жизни, но наверняка при жизни наших детей.

Слова моего мужа огорчили меня, хотя на эту тему мы не раз говорили и прежде.

— Ничто не вечно, — задумчиво сказал Карим. — Наша семья в конечном счете потеряет власть. Я очень боюсь, что Саудовская Аравия пойдет тем же путем, что и Иран и Афганистан. Небольшая волна исламского фундаментализма превращается в мощное цунами, которое накроет все мусульманские страны. — Карим замолчал, погрузившись в размышления.

Мысль о том, что Саудовская Аравия может избрать путь Афганистана, заставила мое сердце сжаться от страха. Печальная история Афаф, горничной Сары, говорила об этом весьма красноречиво. Если только фундаменталисты придут к власти в Саудовской Аравии, жизнь саудовских женщин станет еще страшнее.

Голос Карима стал жестким:

— Кроме того, единственная причина, почему мы все еще находимся у власти сегодня, состоит в том, что Соединенным Штатам нужна саудовская нефть. Придет день, когда ее заменит какое-нибудь альтернативное топливо. Ученые уже работают над этой проблемой и находят новые способы удовлетворить запросы Запада в топливе. Когда этот день настанет, Саудовская Аравия и наша семья больше не нужны будут американцам и нас пустят в расход. — Лицо Карима покрылось красными пятнами от ярости: — Все американские политики работают только на себя. Они выбросят нас шакалам в тот же момент, как только мы станем бесполезны для них, точно так же, как они обошлись с Реза Шах Пахлави. — Карим грустно посмотрел на меня. — Султана, по моим предчувствиям, через двадцать лет все мы окажемся в изгнании.

— Даже если мы не будем править страной, мы разве не сможем тихо жить в своей стране? — прошептала я, не сводя глаз с Карима.

— Нет, — Карим тяжело вздохнул. — На нас всегда будет клеймо нашего имени. Будет править режим фундаменталистов. Саудовская Аравия будет опасным местом для всех Аль Саудов. Нас все будут ненавидеть.

Я знала, что все, что говорит мой муж, — правда. У нас есть поговорка, которая гласит: «Арабы либо у ваших ног, либо у вашего горла», и я знала, что когда-нибудь счастье отвернется от нас. Мы, Аль Сауды, будем либо править, либо будем уничтожены — других альтернатив нет.

Карим устало покачал головой:

— Кроме себя, нам некого винить, Султана. Что мы сделали, чтобы заслужить поддержку религиозных лидеров? Ничего! Что мы сделали, чтобы успокоить деловые круги? Ничего! Наши отцы не слушают своих сыновей. Несколько уступок здесь и там — и все было бы в порядке. И наше положение стало бы еще только крепче. Но нет. Наши отцы глухи. Они не слышат никого, кроме призрака своего отца, человека, который считал себя молотом, а своих подданных гвоздями.

Я кивнула в знак согласия. Все знали, что дедушка Абдул Азиз Ибн Сауд, бедуинский воин, который создал королевство Саудовская Аравия в 1932 году, правил своей семьей и гражданами своей страны стальной рукой.

Карим хлопнул в ладоши и откинулся на спинку стула.

— Султана, все безнадежно.

По моим щекам потекли слезы.

Карим нашел в кармане носовой платок.

— Султана, пожалуйста, только не плачь.

Я уткнулась в платок Карима. Я понимала, что все, что он говорит, правда, и что в один день я потеряю ту жизнь, которую знаю. И это случится только потому, что старики в нашей семье слишком упрямы и слишком тупы, чтобы понять необходимость перемен, если хотят занимать то положение, которое имеют. И почему бы Аль Саудам не заняться решением таких проблем, как семейственность, коррупция, растраты огромных денежных средств, то есть всем тем, что так злит граждан Саудовской Аравии? Все представители клана Аль Саудов уже непомерно богаты и могущественны. Даже если они больше не заработают ни одного саудовского риала, члены моей семьи смогут еще не одну сотню лет жить в невероятной роскоши.

Слезы все текли и текли.

— Султана, дорогая, пожалуйста, перестань плакать.

К радости Карима, мне все же удалось взять себя в руки, но ничто не могло уже избавить меня от страха за наше будущее.

Глава пятнадцатая
ПУСТЫНЯ ДЕХНА
Три недели спустя наш дворец в Рияде наполнился предотъездной суетой: взволнованные слуги носились взад и вперед. Они уже заканчивали все приготовления, необходимые для того, чтобы наша большая семья двинулась в пустыню. Многие из нашей прислуги должны были нас сопровождать, что немного разнообразило их одноцветную жизнь.

Шумной деятельности слуг вторили недовольные крики рабочих, которым приходилось немало попотеть, загружая мебель и разное тяжелое оборудование в большие грузовики.

Хотя все члены нашей семьи были в восторге от перспективы отправиться в пустыню, никто из них не готов был отказаться от обычного для них комфорта и роскоши. Привыкнув жить на широкую ногу, мы не в силах окунуться в грубую действительность, в которой обитали наши предки, жившие в пустыне.

И вот теперь вместе с черными шатрами бедуинов и сделанной на заказ мебелью рабочие носили персидские ковры, шелковые подушки, дорогое льняное постельное белье, тончайший фарфор, хрусталь, столовое серебро и множество кастрюль и сковородок. Специально заказанные для этого случая дорожные ванны, унитазы и раковины ждали своей погрузки. Как только все эти предметы займут свое место, настанет очередь чемоданов от лучших дизайнеров с личными вещами, которые будут грузить последними, чтобы обеспечить к ним легкий доступ.

Пять генераторов, работающих на газовом топливе, уже находились в специальной грузовой машине. Они будут питать два наполненных до отказа продуктами морозильника и три холодильника, которые были готовы к погрузке. Две газовые плиты и два баллона стояли рядом с холодильниками.

Наши филиппинские садовники отвечали за погрузку свежих продуктов, включая фрукты и овощи, импортированные из Египта, Иордании и Италии.

Более тысячи бутылок минеральной воды «Эвиан» ждали своей очереди, чтобы отправиться в отдельной машине. Два больших трейлера с цистернами, наполненными водой для приготовления еды и умывания, стояли готовые к отправке.

Из последних фургонов этого каравана доносилось блеянье овец и кудахтанье кур, которых недавно доставили с базара. После того как они провели целый час под палящим солнцем на подстилках фургонов, бедные животные стали весьма шумно проявлять свое беспокойство. Там же находились и верблюды: некоторые предназначались для прогулок по пустыне, другие, несчастные, чтобы предстать перед нами позже в качестве вкусного блюда во время пиршеств в пустыне.

Для себя я отметила, что нужно будет увести подальше чувствительную Амани, когда бедных животных будут забивать. Она не вынесет этого зрелища.

На предыдущей неделе Карим заказал двадцать пять мощных новых джипов с кондиционерами, которые должны доставить к нашему дворцу, чтобы везти всю нашу компанию в пустыню.

Вдруг из сада долетели громкие и сердитые выкрики. Один из наших трех поваров-египтян страшно бранился на одного новичка, взятого на кухню.

Сокольники, обучающие охоте породистых соколов Карима, торжественно шли по саду, неся своих скрытых капюшонами подопечных, сидящих, словно на насестах, на поднятых руках в кожаных перчатках, так как сокол своим крючковатым клювом способен выклевать человеческую плоть до самой кости. Обладая зорким зрением, остроконечными крыльями, мощным крючковатым клювом и длинными согнутыми когтями, соколы способны быстро нагнать в пустыне кроликов, диких голубей и крупную перелетную птицу, известную как арабская дрофа. На соколах были кожаные капюшоны. Сделанные по заказу специальные стойки для соколов стояли по всему саду. Аравийский полуостров — одно из последних мест на земле, где люди еще устраивают соколиные охоты. Так как зимний сезон не закончился, наши мужчины планировали поохотиться в пустыне.

В разгар всей этой суеты мы с Махой переглянулись и расхохотались. Нам на ум пришли одни и те же ассоциации: сочетание этих ярких сценок с громкими криками делали наш сад похожим на экзотический шумный базар.

Даже Амани улыбалась, хотя в этот момент она давала указания грустной горничной-филиппинке, как кормить и ухаживать за ее многочисленной живностью во время ее отсутствия. Эта горничная только что узнала, что ей, как и другим девяти нашим слугам, не повезло — по решению Карима они остаются в нашем дворце в Рияде.

Хотя я очень люблю наблюдать за всеми этими сценками, мне пора уже было принимать утреннюю ванну, и поэтому я пошла во дворец. Учитывая, что на улице была страшная жара и нещадно палило солнце, я велела одной из служанок упаковать для меня побольше солнцезащитного крема.

Приняв ванну и щедро смазав кожу лосьоном, я надела длинное, по щиколотку, голубое сатиновое платье. Мы в Саудовской Аравии, отправляясь в пустыню, одеваемся так же, как и в городе: мужчины носят тобы, которые полностью защищают их от палящего солнца, а женщины платья.

Затем я заплела свои длинные волосы в косы, перед тем как надеть никаб и абайю. Выйдя за пределы наших частных владений, я должна буду скрыться под этими покровами.

Я касалась этих шелковых одеяний с чувством ненависти и отвращения. Приезжая за границу, я с радостью сбрасываю с себя все эти черные одежды, но в Саудовской Аравии этот ненавистный наряд был моим повседневным облачением. Взглянув еще раз на мир без черной завесы и глубоко вдохнув свежего воздуха без всякого фильтра, так как в никаб у меня всегда возникает ощущение, будто мир всей своей тяжестью давит на меня, хотя никаб и сделан из легкой ткани. Я тяжело вздохнула. Я была взрослой женщиной, но так и не могла привыкнуть к двойственности моей жизни. Я отбросила неприятные мысли и пошла в сад.

Все родственники с семьями, отправлявшиеся в путешествие вместе с нами, уже прибыли, и, когда водители завели двигатели автомобилей, наша большая компания сгрудилась около машин.

Мои сестры Сара, Нура, Тахани, Дуния и Хаифа ехали со мной в одной машине, наши мужья — в двух других. Дети, разделенные на группы, направились в приготовленные для них джипы. После того как все члены нашей большой семьи расселись по машинам, сопровождавшая нас прислуга заняла места в оставшихся. Итак, наше долгожданное путешествие наконец начиналось. Сами мысли об ожидавших нас приключениях будоражили меня, и я начала чувствовать, что кровь моих предков течет по моим жилам.

Я взглянула на сестер. Не успели машины выехать с нашей территории, они сразу же поспешили закрыть лица. Но даже под черными никаб все сестры сохраняли свои особенные черты, и я легко могла отличить одну от другой.

Нура уже много лет носила очки, и их очертание просвечивало сквозь ткань. У Тахани очень комично на кончике носа поверх никаб пристроились солнцезащитные очки. Красные стереонаушники были надеты поверх никаб Тахани — большой любительницы музыки. Я бросила взгляд вниз и увидела яркие кроссовки фирмы «Рибок», которые высовывались из-под абайи Дунии. На ногах Сары были надеты кожаные сандалии.

Меня охватило желание подурачиться немного, подстегнутое моим постоянным раздражением от необходимости носить абайю. Я внезапно закричала сестрам, страшно этим их огорошив:

— А не начать ли нам новую жизнь! Давайте снимем абайю и выбросим ее в придорожную пыль! — Я подняла руки, с тем чтобы сбросить никаб.

Сара вскрикнула и схватила меня за руки.

Глядя на меня в зеркало заднего вида, наш египтянин-водитель рассмеялся. Он хорошо знал мое отношение к черной абайе и никаб, и ему явно нравилось мое чуждое условностям поведение.

Нура, матриарх нашей семьи, приподняла никаб и строго посмотрела на меня.

— Султана, прекрати! Сегодня тебе лучше думать о нашей поездке, а не об абайе.

— Нура, ты сейчас как раз показываешь, что я права, — поддразнивая ее, я указала на ее открытое лицо. — Даже ты понимаешь, что слова, произнесенные под никаб, мало что значат.

И это было правдой! Высказываемые слова и выражение лица при этом тесно связаны между собой, и одно без другого не воспринимаются слишком серьезно.

— Султана! — В голосе Нуры послышалась угроза.

Тахани начала хихикать, глядя на недовольное выражение лица Нуры, не скрытое под никаб. Все остальные, кроме Нуры, тоже рассмеялись.

— Ладно уж, — уступила я, — думаю, не умру, если поношу никаб еще несколько часов.

Теперь, поняв, что все это время я просто подсмеивалась над ней, Нура наклонилась ко мне, пытаясь ущипнуть меня за руку. Я спряталась за спину Сары. Мы начали смеяться.

Я сказала:

— Нура, не волнуйся, Аллах, видимо, хочет, чтобы я носила ненавистную мне абайю до самой могилы.

Пока наш караван проезжал небольшие современные города, окруженные живописными оазисами финиковых пальм, наше настроение было приподнятым. Мы планировали устроить стоянку невдалеке от гор Тувай в пустыне Дехна. В той местности находилась вади — сухая долина, старая бедуинская дорога.

Шум двигателя нашей мощной машины, ее покачивание при движении начинали сказываться на физическом состоянии — я почувствовала усталость. Мне уже хотелось, чтобы поскорее все это закончилось и мы наконец въехали бы в пустыню. Через несколько часов езды мы прибыли к месту, откуда простирались бескрайние пески. Хотя вокруг находились небольшие деревни, разные поселения и даже специальные стоянки, мы собирались раскинуть наши шатры в уединенном месте.

Мне понравилось место, выбранное Каримом. Нас окружало полное безмолвие и уединенность. Даже птицы не пели здесь и не росло ни одного дерева. Мои сестры, включая Нуру, и остальные женщины радостно последовали моему примеру и скинули никаб и абайю.

Теперь мы имели право снять наши мрачные облачения, так как мы находились среди наших ближайших родственников и слуг. Трудно скрывать лица от тех, кто живет в наших дворцах или на их территориях, поэтому скоро, что продиктовано практическими соображениями, мужчины, нанятые в наш дом на работу, привыкают видеть лица жен и дочерей их хозяина.

Открытое небо над головой и легкий ветерок пустыни, ласкавший мою кожу, создавали ощущение благостности. Чувствуя себя свободной и счастливой, как в детстве, я смеялась над тем, как младший ребенок Сары погнался за детишками Тахани. Из-под их голых пяток вылетал песок. Малышам тоже нравилась свобода пустыни.

С ощущением счастья мы сели с сестрами и нашими старшими дочерьми в круг, пока наша прислуга трудилась над возведением черных шатров из козьей шерсти, которые на последующие две недели станут нашим домом. Умиротворенные, мы пили горячий сладкий чай, сидя на коврах, расстеленных прямо на песке, утрамбованном неутомимыми ветрами пустыни.

Установка огромных шатров была нелегким делом даже для тех, кто привык к такой работе: то шест наверху шатра накренится, то крыша упадет. Это вызывало у нас взрывы смеха.

Наблюдая, как эти несчастные мучились с упрямыми шатрами, я еще раз благодарила судьбу за свою привилегированную жизнь. Традиционно все работы, связанные с черными шатрами, выполняются исключительно женщинами. Сначала женщины стригут коз, затем из их шерсти прядут нити, после чего ткут ткань, которой покрывают стены и крышу шатра. Но и на этом их работа не заканчивается, так как из этой же шерсти они должны также выткать напольное покрытие и различные украшения для интерьера: подвески на стены, ковры и внутренние перегородки, делящие шатер на секции. Такие «шерстяные дома» издревле служат жилищем для народов, населяющих пустыни.

Хотя они известны как черные бедуинские шатры, цвет их не совсем черный: в нем присутствуют вкрапления разнообразных цветов и оттенков, характерных для козьей шерсти. Размеры шатров разнятся в зависимости от благосостояния и социального положения хозяина шатра.

Конечно, наши шатры сделали на заказ и они были намного просторнее и роскошнее; таких шатров бедные бедуины никогда в своей жизни не видели. Каждый состоял из двенадцати широких и длинных — семьдесят пять футов — полотнищ черной шерсти. Шатер держался на восьми деревянных рамах. Даже самый маленький из наших шатров, всего шестьдесят футов в длину, бедуинам показался бы огромным.

Нам, женщинам, уже надоело наблюдать за установкой шатров, хотя до окончания работ по организации нашей стоянки было еще далеко. Мы не жалели похвал тем, кто быстрее остальных справился с работой, но лишь пять шатровых крыш было поднято и натянуто после нескольких часов изнурительной установки. И нужно было собрать и поставить еще немало шатров. Ясно было, что все шатры будут возведены лишь к позднему вечеру.

Нам не сиделось на месте, и мы решили попросить Асада пойти с нами на небольшую прогулку за пределы нашего лагеря. И вскоре многочисленная группа женщин и детей, возглавляемая Асадом, весело направилась в пустыню, хотя солнце все еще было высоко в небе и сиять ему предстояло еще несколько часов. Следуя за нашими детьми, которые бежали впереди, мы с большим удовольствием подставили солнцу наши открытые лица.

Глаза Амани светились от счастья, так как она шла рядом с маленьким верблюжонком. Еще в начале дня, когда слуги разгружали верблюдов и овец из фургонов, Амани привязалась к этому ласковому верблюжонку, который брел, спотыкаясь, кричал и тыкался мордой в Амани. Этого малыша слишком рано отобрали у его мамы, так что теперь в Амани он нашел источник тепла и ласки и следовал за ней повсюду.

Услышав, какие умильные разговоры, имитируя детский говор, ведет Амани с верблюжонком, я поняла, что нежного мяса этого животного мы точно уже не отведаем. Этот малыш с его завитушками мягкой шерстки, длинными ногами и невероятно огромными глазами с длинными ресницами завоевал наши сердца. Я только надеялась, что Амани не начнет настаивать, чтобы верблюжонок провел ночь в нашем шатре.

Я тяжело вздохнула, глядя на Амани, думая о том, как же мне излечить мою дочь от чрезмерной привязанности к животным.

Сара коснулась моего плеча. Мы обменялись с ней сочувственными взглядами. Моя любимая сестра понимала все, что я переживала.

Дети быстро разбились на группки и разбежались в разные стороны, дав нам слово, что будут оставаться в поле нашего зрения.

Асад сел на небольшую возвышенность, сказав, что оттуда будет за нами наблюдать. И, весело улыбнувшись, достал свой мощный бинокль.

Мы с сестрами, взявшись за руки, пошли к высокому песчаному бархану. Я вглядывалась в бесконечное пространство пустыни.

— Только подумайте, когда-то вся эта необозримая пустота была населена нашим народом.

— И было это не так давно, — сказала Сара, останавливаясь, чтобы сорвать желтый цветок, растущий в пустыне.

— Представить себе не могу жизнь тех женщин, полную лишений, — печально сказала Дуния, содрогаясь от воспоминаний о той тяжелой работе, которая теперь велась в нашем лагере.

Нура фыркнула и повела глазами. Мы с Сарой обменялись понимающими взглядами. Нас всех страшно удивило, когда мы узнали, что Дуния согласилась ехать с нами в пустыню. Наша сестра очень редко покидала пределы своих комфортных дворцов. К нашему изумлению, узнав, что в одном из шатров найдется место для ее египетского массажиста и ливанского косметолога, она решила поехать с нами.

Нас с Сарой поведение Дунии часто раздражало. Без сомнения, Дуния обладала всеми качествами настоящей принцессы династии Саудов. Из всех дочерей, рожденных нашей матерью, никто так не наслаждался роскошной праздностью, как Дуния. Ее любимым времяпрепровождением было доводить до совершенства те несовершенства, которые она обнаруживала на своем лице и теле. Этой нашей сестренке гениально удается заполнить до отказа свои дни едой, сном, косметическими процедурами и визитами к друзьям и родственникам. Дуния не читает ни газет, ни журналов, ни книг. Она ничем не занимается и не проявляет никакого интереса к миру за стенами ее дворца. С годами я заметила, что она стала все больше страдать от переутомления. Ежедневные часы ее отдыха постоянно увеличиваются. Одно время я даже стала бояться, что у нее развивается слабоумие, но теперь мне кажется, что я ошиблась. Все очень просто: ее ленивый ум вообще не получает питания.

Притом Дуния неплохой человек: она в жизни никого не обидела. Хотя, насколько мне известно, и никому не помогла. Конечно, мы, сестры, ее любим: если наша мама подарила ей жизнь, значит, на то были причины. Хотя она и не унаследовала у мамы никаких ее качеств, мы все же с ней одной крови. Мы ее любим, потому что у нас нет другого выбора.

Внезапно Нура остановилась и наклонилась, чтобы зачерпнуть ладонью горсть песка.

— Да, и мы могли бы разделить трудную судьбу кочевников.

Дуния кончиками пальцев помассировала себе лицо:

— Нура, не говори такие вещи — у меня от этого появляются морщинки.

Мы все рассмеялись. Абсолютная бесстрастность Дунии ко всему на свете в сочетании с бесконечными косметическими процедурами, массажами и специальными кремами сохранили ее кожу идеально гладкой. Ни одна морщинка не осмеливалась показаться на ее лице.

Несколько лет назад Карим прозвал ее «мумией», говоря, что ее земная жизнь не оставляет на ее лице никаких отметин.

Нура схватила Дунию и начала обнимать ее и целовать в щеки:

— Дуния, ты боишься, что могут появиться морщины?

Дуния сжала губы и изобразила что-то вроде улыбки. Как всегда, подходящий ответ не приходил ей в голову.

Да, головка нашей дорогой сестренки явно пуста, грустно подумала я.

Дальше мы шли по пустыне молча, пока не добрались до небольшой возвышенности. Неожиданно перед нами раскрылось все великолепие песчаных дюн пустыни Дехна. Бесчисленные песчинки бездонного песка образовали мистические красные горы; некоторые дюны поднимались так высоко, что казалось, они касаются края голубого неба. У меня перехватило дыхание от восторга при виде этого восхитительного зрелища.

Мои сестры тихо стояли, созерцая эту древнюю как мир картину, написанную красным песком, сверкающим, как медь, в лучах солнечного света. Только подумать — перед красотой этого же космического пейзажа, который нам сейчас посчастливилось увидеть, тысячелетиями благоговели наши предки. Стоя в полном восхищении, я вдруг поняла, что в ушах у меня гудит полное отсутствие привычных человеку звуков, и я стала напряженно вслушиваться в ничто. Посмотрев в даль, я, кажется, увидела что-то движущееся. Я прикрылась от солнца рукой.

— Смотрите! — закричала я, всматриваясь в море песка. — Дюны движутся!

Ветер почти совсем стих, оставив лишь легкое дуновение, однако казалось, что песок волной катит на нас. Я, прищурившись, смотрела на горизонт. Может быть, это мираж?

Сара в тревоге отпрянула, и в эту самую минуту до меня дошло, что двигался вовсе не песок, а большая группа людей, а точнее, мужчин на верблюдах, и они приближалась к нам. Чужаки. Мы были совершенно одни и беззащитны, так как наша охрана в лице Асада находилась далеко, а наши лица и волосы не были прикрыты. Звуки пронзительных криков усугубили наш шок. Некоторые из восседавших на верблюдах мужчин размотали свои гутра, головные платки в красно-белую клетку, и махали ими нам. Не было сомнений, что это были бедуины, которые увидели нас и теперь направили своих верблюдов в нашу сторону.

Чрезвычайно встревоженные, мы с сестрами помчались назад к Асаду, зовя на ходу дочерей и малышей. Тахани в ужасе закричала, наступив на свое длинное платье и упав на землю. Дуния не подумала остановиться, чтобы ей помочь, — она мчалась вперед с бешеной скоростью и вскоре исчезла из виду.

Асад, бросив бинокль, бежал нам навстречу. Узнав причину нашей паники, он успокоил нас и велел возвращаться в лагерь. Сам же решил остаться и встретить незнакомых всадников.

Час спустя мы с сестрами уже смеялись над этим приключением. Все, кроме Дунии. Она все еще плакала от перенесенного ужаса, несмотря на то что мы теперь были в полной безопасности в нашем просторном шатре под защитой наших мужчин. Горничная Дунии меняла все время влажные салфетки на лбу своей напуганной хозяйки, но ничто не могло успокоить нашу сестру. Она была убеждена, что только чудом спаслась от этих мужчин, которые захватили бы ее в плен, и ей пришлось бы весь остаток своей жизни провести у них в качестве нелюбимой бедуинской жены.

Как это ни покажется странным, в Аравии все еще существуют племена, не признающие городской жизни. И общеизвестным фактом является то, что эти пустынные арабы весьма агрессивны и часто применяют силу, когда на их предложение купить понравившуюся женщину им отвечают отказом. Кто может с уверенностью сказать, что эти кочевники не придерживаются старых обычаев и просто не украли бы одну из нас?

В 1979 году одна американка — Сара ее хорошо знала — с трудом избежала такой участи. Однажды эта женщина по имени Дженет путешествовала по пустыне со своим другом Биллом, американцем, работавшим у Асада, — он руководил одной из многочисленных компаний Асада, — и они наткнулись на стоянку бедуинов. Билл, прожив в Аравии достаточно долго, хорошо владел арабским языком. Когда их обоих пригласили зайти и выпить с бедуинами чаю, Билл обрадовался такому уникальному шансу показать Дженет настоящий бедуинский лагерь.

Но с самого начала встреча с бедуинами приняла неприятный оборот. Кочевники были покорены американкой. Дженет была красива: кожа цвета слоновой кости, зеленые глаза и вьющиеся, по пояс, рыжие волосы. Бедуины никогда не видели такой завораживающей женской красоты.

После второй чашки шейх племени так осмелел, что спросил Билла, сколько тот заплатил за эту женщину. В шутку Билл ответил, что она очень дорогая и обошлась ему в сто верблюдов. Шейх бедуинов в задумчивости покачал головой, глядя на рыжеволосую красавицу. Эта женщина действительно оказалась очень дорогой. После чего он хлопнул в ладоши и согласился: да, он готов пожертвовать благосостоянием всего племени, лишь бы обладать этой соблазнительной женщиной. Он тоже готов заплатить за нее сто верблюдов. Даже больше. Пронзительный, полный решимости взгляд шейха красноречиво говорил: «Я должен обладать этой женщиной».

К все возрастающему ужасу Билла, шейх вызвал своих людей, с тем чтобы они выбрали сто лучших верблюдов из их огромного стада. Когда Билл тактично отказался от щедрого предложения, количество верблюдов возросло и в конечном счете было увеличено вдвое. Поняв наконец, что женщину ему не продадут ни за каких верблюдов, тон шейха тут же изменился и из гостеприимного стал оскорбительно грубым. Неужели бедуины не достойны такой женщины? Им было нанесено оскорбление.

Ситуация с каждой минутой обострялась, и напуганная пара с трудом избежала расправы разъяренной толпы. Они ринулись к своей машине и на бешеной скорости помчались прочь, но бедуины еще какое-то время преследовали их на верблюдах. Кто знает, чем бы все это закончилось, не будь у них хорошей машины, которая оставила орду оскорбленных и озлобленных бедуинов далеко позади в песках.

Поприветствовав бедуинов, Асад пригласил их зайти на чай в наш лагерь. Он сообщил нам, что люди, так напугавшие нас, принадлежали к одному из бедуинских племен и в тот день занимались охотой.

Теперь мы ждали их отъезда, чтобы присоединиться к нашим мужьям. Вскоре по всему лагерю начал распространяться вкусный запах вечерней трапезы, дразня наши урчащие животы, и мы наконец услышали на мужской половине громкие слова прощания. Получив заверения от наших мужей, что мы обязательно приедем в их лагерь с визитом, бедуины уехали.

Испытывая большое облегчение после их отъезда, я первой вышла из шатра, отодвинув занавес, закрывавший вход. Сестры с остальными женщинами поспешили за мной.

Все были голодны, так что мы быстро расселись вокруг ковров, накрытых белыми льняными скатертями, служивших нам столами. Хотя в Саудовской Аравии существует обычай, что первыми едят мужчины, а женщины ждут, когда те наедятся, а потом доедают остатки, в нашей семье этот обычай не соблюдается. Если собираются только члены нашей семьи, мы все едим вместе. Даже высокомерный Али часто садится за стол со своими женами и детьми. Так что мы все уселись, скрестив ноги, и наши слуги принесли нам большие сосуды с водой для ополаскивания рук.

У меня слюнки текли от предвкушения пиршества, которое, я была уверена, ожидало нас. Наши повара занялись приготовлением еды сразу же по прибытии на место.

Их прежние споры были забыты, и теперь все трое стояли бок о бок друг с другом, наблюдая за процессией внесения блюд. Шестеро мужчин несли огромные медные подносы, не меньше десяти футов длиной. Маленький верблюжонок, жарившийся на вертеле целый день, теперь возлежал на горе из риса на большом блюде. Внутри верблюжонка находился ягненок, фаршированный цыплятами, которые, в свою очередь, были нашпигованы отварными яйцами с овощами.

Слуги начали выставлять перед нами чаши с салатами, оливками, сыром и другими разнообразными яствами.

Наша трапеза началась с ритуала. Карим произнес басмала, или «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!». Исполняя роль хозяина, Карим начал настаивать, чтобы муж Нуры, Ахмед, будучи старшим среди нас в этом семейном собрании, первым отведал кушанья.

Ахмед же в свою очередь начал отказываться, утверждая, что он не заслуживает такой чести.

С возрастающим пылом Карим все громче и громче заявлял, что имя нашей семьи будет обесчещено навсегда, если Ахмед откажется первым опробовать блюда.

Я слышала, но не слушала все это, так как привыкла к этим церемониальным ритуалам и обычно ничего не имела против небольшой паузы перед началом еды. Но в данном случае я умирала от голода. И хотя ничего не сказала, я подумала, что мы, саудовцы, слишком много времени тратим на бессмысленные обряды, при том что финал всем давно известен. Конечно же, все было предрешено, и в конечном счете Ахмед позволит Кариму убедить его первым начать трапезу.

Ахмед и Карим так долго продолжали свои препирательства, что я уже подумывала, не стащить ли мне с блюда, стоящего рядом со мной, фрикадельку. Как раз в тот момент, когда я уже приготовилась это сделать, Карим в своей ладони свернул из риса шарик и протянул его Ахмеду. Мой шурин наконец сдался. Он положил этот рис в рот, после чего оторвал от бока верблюжонка кусок мяса и отправил его вслед за рисом.

Это было сигналом, что можно начинать пиршество. Чаши передавались из рук в руки, в то время как другие жадные руки тянулись к главному блюду. Все были страшно голодны, так что это был редкий случай, когда разговоры не прерывали процесса еды.

Когда наконец мы насытились, слуги начали вносить подносы со сластями, приготовленными из сливок, орехов и меда. И хотя наши желудки были полны, мы не могли отказаться и не попробовать вкусных сладостей.

Раздались слова благодарения: «Мир вам и милосердие Бога». И под конец внесли серебряные чаши с розовой водой для омовения рук и рта.

Наша трапеза завершилась.

Карим предложил:

— Давайте вместе посидим вокруг костра.

С заходом солнца воздух пустыни стал прохладным, так что мы все с радостью пошли к мерцающим красным углям огромного костра. Даже дети отправились с нами. Мы начали, как обычно, вести беседы о нашей истории — любимое занятие семейных посиделок.

Когда слуги принесли нам кофе и чай, а маленьким детям прохладительные напитки, зазвучали захватывающие повествования в стихах о караванной жизни и племенных войнах.

В прошлом арабы и бедуины часто нападали друг на друга. Такие жестокие налеты считались вполне достойным способом обогащения племени. Но ни одних воинов так не страшились, как воинов Аль Сауд, так как они безжалостно убивали своих врагов, хвастаясь, что во время своих налетов никого в живых из воинов противника не оставляли. Невинных же — женщин, детей, стариков — распределяли среди победителей.

Возбужденные этими историями, старейшие члены нашей семьи явно почувствовали зов предков, и когда Ахмед, вскочив на ноги, потребовал, чтобы слуги принесли ему его меч, наши мужья стали ему вторить. И вскоре мы все с восторгом наблюдали ардха — бедуинский воинственный танец.

Я радостно улыбалась, глядя на Карима и других мужчин, которые танцевали и пели песни, ловко и искусно работая мечами. Брат Али начал бой на мечах с Асадом, но вскоре сдался, раскрасневшись и тяжело дыша. Хотя Али гораздо крупнее подтянутого Асада, с годами он разжирел, в то время как Асад, будучи очень собранным человеком, сохранил хорошую форму и мускулатуру.

После этой разрядки наши мужчины, тяжело дыша, вернулись к костру. Они подняли кувшины с водой и, держа их на весу, направили струи воды прямо себе в рот, мастерски заливая в горло и не расплескав ни одной капли.

Когда Тахани начала рассказывать бедуинскую историю о любви, Али прервал ее, высмеяв подобные сантименты.

Тахани тут же замолчала, что очень меня огорчило.

Али посмотрел на маленьких детей и твердо заявил:

— Подобные сказки о любви направят ваши мозги не в ту сторону. Настоящий жизненный урок вы вынесете из истории, которую расскажу вам я.

Мы с Сарой обменялись взглядами, но, помня об обещании, которое я дала Кариму, не ссориться с братом во время нашей поездки, я настроилась с интересом выслушать его рассказ.

Даже находясь в кругу женщин нашей семьи, мой брат не мог сдержать своего презрения к женщинам. Ненависть Али пропитала и его рассказ. У него хватило наглости поведать о молодом бедуине, который в результате нападения враждебного племени был серьезно ранен и чью жизнь спасла совершенно незнакомая женщина. Придя в себя и обнаружив, что чужая женщина касается своими руками его тела, этот юноша почувствовал такое отвращение к ней, что плюнул ей в лицо и потребовал, чтобы ее до смерти закидали камнями. Али посмотрел на своих сыновей и племянников и, наслаждаясь ролью мудрого старейшины, сказал впечатлительным юнцам, что лучше умереть от рук врагов мужчин, чем принять спасение из рук чужой женщины.

Я задохнулась от выходки моего брата и с трудом сдержалась.

Рассказ Али явно никому не пришелся по вкусу, однако так как все были слишком вежливыми, хотя Али этого не заслуживал, никто, к моему разочарованию, не высказал ему своего возмущения.

Лица женщин все еще были кислыми, когда Карим, откашлявшись, предложил завершить вечер его рассказом. Я от всей души была благодарна мужу за это. Я понимала, что он хочет, чтобы дети отошли ко сну совсем с другими образами, чем те, что представил им Али.

Карим обратился к детям:

— Дорогие дети, самые приятные и желанные черты в человеке — это щедрость и гостеприимство. И я с большим удовольствием расскажу вам о самом щедром арабе на свете.

И затем мой муж поведал очень популярную бедуинскую историю, приятную сердцу каждого араба, поскольку ничто нас так не умиляет, как рассказы о большой доброте.

— Говорят, все великие люди рождаются в маленьких шатрах. Так было и в случае с шейхом Хатимом. Он родился в маленьком шатре, но благодаря упорной работе стал одним из самых богатых шейхов, когда-либо пасших свои стада в великой пустыне.

Имя этого шейха было у всех на устах, но не потому, что он был богат, а благодаря его арабской добродетели — щедрости, не сравнимой ни с чем на земле. Шейх Хатим помогал всем, кто его об этом просил, и никогда не сомневался в том, действительно ли просящий так нуждался. Он никому не отказывал в просьбе, даже своим врагам. Однажды четыреста голодающих мужчин, женщин и детей приехали с выжженных суховеем гор к шатру шейха. И что же он сделал? Он зарезал и зажарил пятьдесят верблюдов, чтобы накормить их мясом.

Султан, заслышав об этом шейхе, был уверен, что все рассказы о его щедрости были преувеличением и хитростью, направленной на то, чтобы лучше продать свои товары. Султан решил послать своих людей, чтобы те попросили шейха Хатима отдать ему своего самого породистого жеребца, знаменитого по всей стране, и проверить, так ли уж щедр шейх, как о нем говорят.

Этот жеребец по имени Дулдул был лучшим арабским скакуном во всей Аравии. Он рос вместе с детьми Хатима, разделяя с ними все радости и печали. Все так любили жеребца, что хлыст никогда не касался его спины и никогда не слышал он грубых окликов.

Так вот, во время страшного бурана люди султана сбились с пути, и когда они все-таки добрались до шейха, они были почти при смерти, настолько изголодались. Они были удивлены, увидев только три маленьких шатра и никаких признаков огромных стад, хотя шейх и встретил их верхом на своем любимом жеребце Дулдуле.

Люди султана сразу поняли, что шейх не ожидал гостей, хотя и приветствовал их тепло и гостеприимно. Увидев плачевное состояние гостей, шейх объявил, что приготовит трапезу.

После увиденных пустых пастбищ, на которых никто не пасся, они были удивлены, когда через некоторое время их стали потчевать вкуснейшим мясом, приготовленным различными способами: там было и отварное мясо, и жареное, им подали мясной суп и другие вкуснейшие блюда. Изголодавшие люди султана заявили, что никогда в жизни так по-царски их не принимали.

Им стало неловко за свое задание, и они рассказали шейху, что их послал султан проверить его щедрость и попросить отдать жеребца Дулдула.

Шейх Хатим сидел будто громом пораженный. Его лицо стало мертвенно бледным, и он произнес: «Ах, друзья! Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Вы, конечно, не могли знать о моих обстоятельствах. Я не готов был принять гостей, так как всего лишь два дня прошло, как мы перекочевали на это место. Мы со дня на день ждем нашу домашнюю утварь и наши стада, но из-за сильного ветра они задерживаются в пути. Что же мне оставалось делать, когда вы появились такие уставшие и голодные? В моем шатре нет мяса, и на расстоянии дня езды — ни коз, ни овец. Разве мог я отказать вам в гостеприимстве? Я не могу допустить, чтобы в моем шатре голодали люди. И поэтому мой любимый конь Дулдул, несравненный конь, исполнявший все мои желания и повиновавшийся каждому моему слову… А что еще я мог сделать? — Слезы струились по лицу шейха, когда он сказал: — А теперь ступайте и расскажите вашему неверующему султану, что я сварил и подал вам на ужин своего красивого и верного Дулдула».

Карим улыбнулся детям, пораженным историей о таком гостеприимстве.

— Знайте же, дети: вы только что услышали рассказ о настоящем арабе, лучшем арабе, гостеприимство которого никогда не подвергается сомнению.

После рассказа Карима мы вновь заулыбались и в хорошем настроении начали расходиться по шатрам.

Но когда Али проходил мимо меня, его самодовольная улыбка по-прежнему поддела меня. Мой брат подставил мне щеку для прощального поцелуя, но я не пошевелилась. Боковым зрением я увидела, что Карим наблюдает за мной.

Я улыбнулась и встала на цыпочки. Али наклонился.

Мои губы, приблизившись к его щеке, так и не коснулись ее, но я успела прошептать на ухо Али самое уничижительное проклятие бедуинов:

— Пусть все верблюды в твоем стаде охромеют, Али.

В то время как Карим смотрел на меня с любовью и одобрением, Али уставился на меня в полном недоумении. Он все еще не вышел из своей роли мудреца и не мог понять причины моих презрительных слов.

Я торжествующе улыбнулась и направилась к нашему шатру.

Наш шатер был натянут одним из самых первых — Карим сам руководил прислугой. Он был разделен на пять частей-комнат перегородками, которыми служили бархатные занавесы. Самая большая комната предназначалась для развлечений и еды, две комнаты служили спальнями и еще две — ванными. Мы с Каримом занимали одну спальню и одну ванную, наши дочери вторую спальню и вторую ванную.

Я прошла через большую комнату, в которой стояли низкие традиционные диваны, а также вдоль двух стен лежали шелковые подушки персикового и бежевого цветов. Персидские ковры покрывали пол — песок пустыни. На третьей стене висели верблюжьи седла, обшитые золотой и серебряной бахромой: эти седла предназначены для выездов наших мужей на верблюдах в пустыню. Знамена, мечи, флаг династии Аль Саудов также украшали стены шатра.

В уютных по форме спальнях стояла уникальная мебель. Над нашими кроватями возвышались балдахины, с которых ниспадали легкие ткани, защищавшие нас от пыли пустыни и насекомых.

Горничная уже приготовила мою ночную рубашку, и, вымыв лицо и почистив зубы, я сбросила с себя платье. Я вздохнула с удовольствием, вытягиваясь на моей половине постели.

Этот день в моей жизни был гораздо приятнее многих других. Через минуту я уже крепко спала и даже не слышала, когда вошел Карим.

Глава шестнадцатая
ВИХРИ ПЕСКА
Последующие дни были очень приятными для всей семьи. Наши мужчины верхом на верблюдах охотились на живность, обитавшую в пустыне, дети все время играли со своими двоюродными братьями и сестрами. Женщины наслаждались прогулками по пустыне вокруг нашей стоянки, восхищаясь прекрасными видами и вспоминая наше детство.

На третий день пребывания в пустыне наши мужья предложили поехать в гости к племени бедуинов, мужчины которого так напугали нас в первый день. Мы, женщины, очень хотели поехать, так как в крови каждого городского араба живет неугасаемый интерес к бедуинам.

То есть почти все женщины, за исключением Дунии. Дуния наотрез отказалась от приглашения, заявив, что ее хрупкая душевная организация не вынесет поездки в грязную бедуинскую стоянку, так что она осталась в нашем лагере вместе со служанками и детьми.

Люди, не знакомые с Аравией, считают, что все арабы — бедуины. В действительности городские арабы и бедуины редко сосуществовали мирно, даже и сегодня между ними много серьезных конфликтов.

Городские арабы смеются над бедуинами, называя их простофилями и глупцами, в то время как бедуины считают городских арабов безнравственными грешниками. В совсем недалеком прошлом дикие бедуины закрывали носы тканью при необходимости ехать в город, чтобы не дышать отравленным запахом городских арабов.

В то же время бедуины всегда оказывают теплый прием гостям, которые посещают их стоянки, хотя это гостеприимство часто недолговечно.

В молодости я несколько раз посещала стоянки бедуинов, и теперь мне было интересно узнать, изменилась ли к лучшему за эти годы их убогая жизнь. Я вспоминала, что те бедуины, которых я когда-то видела, жили большими семьями в чудовищно грязных шатрах, в которых находились даже отходы.

Жизнь бедуинов начинается с риска умереть еще во младенчестве из-за антисанитарных условий. Те дети, которые выживают, бегают босыми, немытыми и необразованными по бедуинским лагерям. А женщины! Я не могу о них думать без содрогания. Конечно, в каждом сословии общества в Саудовской Аравии на женщин смотрят как на низшее от природы существо по отношению к мужчине, но жизнь бедуинских женщин несравненно хуже, так как у них к тому же нет средств, чтобы хоть как-то облегчить свое тяжелое существование. Бедуинские женщины много и тяжело работают. Кроме того, что они обслуживают своих мужей, заботятся о многочисленных детях, кочевая жизнь наложила на них и другие обязанности, такие как, например, разбить стоянку и свернуть ее.

Вот такими были мои мысли, когда мы ехали по ухабистой пустыне. Слава богу, расстояние до стоянки бедуинов было не более пятнадцати километров. Вскоре вдалеке уже различим был дым костра. Но мужчины в бедуинском лагере заметили пыль, поднимавшуюся от наших машин, еще раньше, чем мы увидели их костер. Более двадцати мужчин, оседлав верблюдов, ждали недалеко от входа в их поселение.

Впереди находился один бедуин. Это был крепкий мужчина средних лет с тонкими чертами лица и выразительными темными глазами. Его черная мантия развивалась за спиной. Он выглядел царственно, как и его великолепная, сильная и молодая верблюдица. Проницательный взгляд этого бедуина, устремленный на нас, выражал чувство собственного достоинства. Ни тени улыбки при виде незнакомцев, хотя меня позабавило очертание губ верблюдицы: казалось, что она улыбается. С важным видом, преисполненный достоинства, всадник несколько раз объехал вокруг наших машин. Я сразу догадалась, что это шейх племени. Бедуины гордые, ни перед кем не испытывают ни страха, ни благоговения, даже перед королевской семьей. Он показывал нам, что исключительно от его повеления зависит, как нас встретят.

Только после того, как Ахмед высунул голову из окна машины, шейх, сообщивший нам, что его зовут Фахд, наконец-то изобразил радушную улыбку на лице. Громоподобным голосом он поприветствовал нас, выразив надежду на благословение Аллаха. Выбросив вперед обе руки, он указал нам на дорогу к его поселению.

Увидев знак, остальные бедуины стали выкрикивать приветствия. Мы направили наши джипы к лагерю, а бедуины радостно ехали рядом.

Когда шейх Фахд объявил, что он привез почетных гостей, бедуинское поселение сразу ожило. Из стоящих рядами конусообразных шатров стали выходить женщины в чадрах с младенцами на руках и многочисленные дети в лохмотьях. Как только я вышла из джипа, меня буквально сшиб с ног резкий запах, стоявший в воздухе. Я не могла дышать от вони, исходившей от рядом живущих животных и ям, в которые стекала кровь при забое скота. Я старалась ступать осторожно, так как вся земля вокруг была в экскрементах животных. Уборку в этом поселении производил только дождь, которого уже очень давно не было. Я сказала про себя, что каждый мой шаг здесь — шаг назад во времени.

Более десяти женщин в ярких платьях и бедуинских чадрах направились к нам. У бедуинов женщины не закрывают глаза, в отличие от городских арабских женщин, у которых принято закрывать лицо целиком. Они приветствовали нас, и их темные живые глаза были переполнены эмоциями.

Наши мужья вместе с мужчинами племени пошли в шатер шейха пить чай, а мы с сестрами последовали за бедуинками. Самую высокую из них, одетую в ярко-голубое платье, украшенное золотой вышивкой, звали Фатен, и она быстро дала нам понять, что она любимая жена, из четырех жен шейха. Ее глаза сверкали от гордости, когда она вела нас к своему собственному шатру.

Как и предписывал Коран, этот бедуинский шейх, видно, обеспечил всех своих жен собственными шатрами, точно так же, как и городской араб строит для каждой жены отдельную виллу или дворец.

Подведя нас к своему шатру, Фатен с гордостью заявила:

— Я, любимая жена шейха Фахда, приветствую вас в моем шатре.

Откинув занавес из козьей шкуры, служившей дверью, мы вошли в шатер Фатен. С нескрываемым интересом я огляделась вокруг. Внутри было темно и душно, точно так же, как в бедуинских шатрах, в которых я бывала в детстве. В центре стояла жаровня для варки кофе, вокруг которой возвышались горы белого пепла от предыдущих розжигов. Яркие краски привлекли мой взгляд. Подушки всех цветов грудами лежали на матрасах; стеганые одеяла также всех цветов, глиняные горшки, сковородки, продукты, одежда — все грудами лежало повсюду.

Вид у всего был грязный, и шатер отвратительно пропах какими-то болезнями. Но самым тяжелым зрелищем были маленькие дети. Комната была наполнена натужным плачем грудных детей, а застенчивые и грязные ребятишки, которые уже умели ходить, неотступно следовали за своими матерями. Я с грустью наблюдала, как один несчастный малыш, на вид четырех или пяти лет, передвигался по полу с помощью рук. Когда одна женщина увидела, что он привлек мое внимание, она сообщила, что в раннем детстве его мать нечаянно уронила его с верблюда.

Я хотела взять его на руки, но бедняга от испуга начал кричать. Одна из женщин, которая, как мне показалась, и была его матерью, стала лупить его по скрюченным ножкам, пока он не забился в угол шатра, где потом лежал и скулил.

У меня сердце разрывалось от вида этого ребенка. В отличие от людей других культур, арабы, и в особенности бедуины, не заботятся о своих инвалидах. В то время как здоровые дети считаются богатством и гордостью семьи, больные — страшный позор. Я сомневалась, что этот ребенок когда-либо получал медицинскую помощь. Этот малыш скорее всего проживет свою очень короткую жизнь калеки без любви и заботы.

Мне ужасно хотелось схватить этого ребенка и унести с собой, но в моей стране подобное и представить нельзя. Даже если о детях вообще не заботятся в семье, их ни при каких обстоятельствах нельзя отобрать у родителей.

Одна из женщин грубо толкнула меня локтем и протянула чашку для чая. Ее нечистый вид говорил о том, что из чашки уже неоднократно пили. Другая женщина с обезображенными руками, которые, по-видимому, воздвигли не один шатер, налила мне в чашку горячего чая. Мне ничего не оставалось, как пить из нее, иначе хозяйка могла страшно обидеться.

Удовлетворенная тем, что гостей обнесли чаем, Фатен сняла чадру. Она с гордостью демонстрировала себя и, надо сказать, была хороша собой и очень молода, не более восемнадцати-девятнадцати лет. Где-то одногодок с моей Махой.

Остальные бедуинки тоже сняли свои чадры. Эти женщины выглядели намного старше и весьма изнуренными по сравнению с Фатен. И неудивительно, что она была любимой женой, так как многочисленные роды и тяжелая жизнь в пустыне еще не состарили ее. Фатен красовалась перед нами, показывая различные безделушки, которые, как она сказала, были особыми подарками от шейха.

— Он больше не навещает других своих жен, — сказала она, широко улыбаясь и указывая на трех других присутствующих бедуинок. Эти три обменялись взглядами, в которых сквозило раздражение. Мы же с сестрами в это время сидели молча, чувствуя неловкость. Одна из пожилых женщин стала настаивать на том, чтобы мы тоже сняли никаб, что мы и сделали.

Фатен остолбенела от красоты Сары. Наверное, она привыкла ощущать себя первой, но ни одна женщина не могла сравниться по красоте с Сарой. Если бы моя любимая сестра жила в стране, где женщинам не надо было закрывать лиц, ее несравненная красота принесла бы ей известность.

Другие женщины сгрудились вокруг Сары и стали трогать ее лицо и волосы. Одна из них заметила Фатен, что, если бы шейх Фахд увидел такую красавицу, как Сара, он наверняка разочаровался бы в Фатен и отказал бы ей в постели. Три другие жены шейха быстро с этим согласились.

Явно избалованная, Фатен в приступе ревности начала отдавать бессмысленные приказания другим женщинам, чтобы те то принесли что-то, то унесли. Эти приказы отдавались очень громко и грубо, и женщины в знак противления делали вид, что не понимают, что Фатен от них хочет.

Их словесные перепалки были настолько агрессивны, а взгляды такими гневными, что я испугалась, как бы нам не пришлось стать свидетелями ссоры этих невоспитанных женщин. Этот взрыв эмоций заставил меня задуматься, а что стало бы с моей жизнью, если бы мои предки не ушли из пустыни и не основали город. В бедуинской традиции статус женщины зависит исключительно от ее молодости, красоты и способности рожать сыновей. Несомненно, бедуинка моего возраста, которая к тому же еще потеряла грудь и способность рожать детей, получила бы отставку у своего мужа. Я могла рассчитывать только на роль служанки у такой бездушной красавицы, как Фатен!

Впервые за долгое время я признала, что в Саудовской Аравии все же, пусть небольшие, но происходят перемены в лучшую сторону для женщин. Я почувствовала редкий прилив благодарности за свое нынешнее положение.

Когда смущенная Сара пригрозила, что она наденет никаб, если ее не оставят в покое, женщины закричали, что будут вести себя тихо, только бы им дали полюбоваться на самое совершенное творение Аллаха.

Фатен больше не могла этого выносить. Ее рот скривился от гнева. Глядя на Сару, она начала выкрикивать проклятья:

— Да чтоб тебя оспой поразило! Да обезобразит Аллах лицо твое!

Мы потеряли дар речи, пребывая в шоке от такой дикости.

В гордом молчании Сара поднялась, с тем чтобы выйти из шатра. Фатен восприняла действия Сары как вызов. Ее широко посаженные глаза стали бешеными, ноздри трепетали, лицо покраснело и затряслось от злобы. Эта дикая бедуинка шагнула к моей милой сестре с явным намерением ее ударить.

Испуганная Сара застыла на месте, прижав руку к груди.

Со времен несчастливого первого брака Сары, когда она попала в руки мужа-злодея, жестоко с ней обращавшегося, каждый в нашей семье в любой момент был готов броситься на ее защиту.

Нура двинулась к Саре, чтобы закрыть ее собой, но младшая сестра оказалась проворней.

Я встала перед Сарой как раз в тот момент, когда Фатен занесла руку, чтобы ударить ее. Я почувствовала резкую боль. Сумасшедшая бедуинка схватила меня за нос и скрутила его.

Помню, как однажды мой отец сказал: «Тот, кто не внушит страха бедуину, вскоре сам будет испытывать страх перед ним». Было ясно, что эта женщина понимает только силу. Когда Фатен попыталась еще раз схватить меня за нос, я громко закричала и прыгнула на нее. Уже много лет я не вступала ни в какие потасовки, но мои бесконечные драки с братом в детстве, который был намного больше меня, научили меня бить быстро и метко. Я слишком маленького роста, чтобы долго держать удар против такой крупной женщины, как Фатен. Так что я сделала быстрый выпад и нанесла ей сильный удар прямо в шею, так что она упала навзничь на пол. Я же, наступив на подол своего длинного платья, споткнулась и упала прямо на своего противника.

Остальные бедуинки, явно ненавидя Фатен, не подумали прийти ей на помощь, а, наоборот, стали смеяться и подбадривать меня.

Одна женщина закричала:

— Ну-ка, принцесса, выколи ей глаза!

Другая подбадривала меня:

— Сверни ей шею!

Мои сестры пришли в исступление от страха, что злобная Фатен и мокрого места не оставит от их младшей сестры. Их вопли были слышны даже за стенами шатра.

Фатен удалось схватить горсть песка с пола шатра и бросить его прямо мне в лицо.

Ничего не видя, я схватила Фатен за волосы и стала таскать ее за них, пока та не начала хватать руками воздух и не взмолила Аллаха о милосердии.

Но чтобы закрепить победу, я дважды стукнула ее головой об пол и только после этого встала на ноги. Поправляя платье, я бросила ей самое унизительное оскорбление, которое пришло мне на ум в этот момент:

— Значит, так вы встречаете гостей?

Я знала что по традиции бедуины обращаются с гостями очень уважительно. Даже смертельному врагу оказывают почести в течение трех дней после того, как он покинет территорию бедуинского поселения.

С каждым моим словом лицо Фатен все больше багровело, и теперь угрожающий взгляд ее черных глаз был ужасен. Она больше не делала попыток напасть на меня.

Радуясь поражению Фатен, бедуинки залились истеричным хохотом.

Нура и Тахани бросились ко мне и стали стряхивать песок с моего лица и волос.

Тахани испугано вскричала:

— Султана, она тебе сделала больно?

Я засмеялась:

— Нет. — Когда наши глаза, в которых светилась взаимная ненависть, встретились, я бросила Фатен последнее оскорбление: — Эта бедуинка дерется хуже ребенка.

Быстро прикрыв лица никаб, мы втроем поспешили за Сарой и Хаифой из шатра.

Тем временем мужчины, услышав шум, выскочили из шатра шейха Фахда, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, в чем дело. Когда мы подошли к мужьям и собирались уже описать то, что произошло, за нашей спиной раздался страшный крик.

Что еще случилось? — подумала я.

Я повернулась и увидела клубы песка, которые разлетались из-под ног бегущей Фатен. Обезумевшая бедуинка схватила две пригоршни песка и бросилась ко мне. Я не успела отвернуться, когда она швырнула песок мне в голову, крича:

— Да ниспошлет Аллах все проклятия на твою голову!

От ее слов мужчины остолбенели. Они потеряли дар речи от такого оскорбительного поведения. У меня кровь застыла в жилах от ее проклятий, но я, сохраняя достоинство, не произнесла ни слова, а лишь наклонилась, чтобы стряхнуть песок с головы и никаб. Пусть эта негодяйка раскроется в полной мере.

С чувством глубокого удовлетворения одна из старших бедуинок объяснила шейху Фахду, что его новая жена с кулаками накинулась на гостей.

— Султана! — Карим бросился ко мне. — С тобой все в порядке?

Шейх бросился за Фатен, которая теперь убегала со всей мочи прочь. Слышно было, как он кричал:

— Ты глупая женщина! Ты позоришь мой шатер!

Думаю, Фатен получила от своего мужа сполна, но она заслужила наказание.

Нура стала просить мужей, чтобы они увезли нас поскорее из этого дикого и опасного места, — долго уговаривать их не пришлось.

Когда все выслушали нашу историю, я стала настоящей героиней. Сару все в нашей семье очень любят, и даже Карим понял, что у меня не было другого выхода — я должна была защитить Сару. Асад был так потрясен тем, что сумасшедшая бедуинка пыталась напасть на его обожаемую жену, что заявил Саре, что в знак благодарности хочет купить мне самые дорогие драгоценности, какие только найдутся в Рияде. Даже Али отнесся к моим действиям с одобрением, с гордостью сообщив всем, что именно он научил меня искусству драки, и это, должна я признать, было сущей правдой. В течение нескольких дней наш лагерь находился в возбужденном состоянии и говорил только о моей победоносной борьбе с Фатен.

Когда шейх Фахд в качестве извинения за случившееся прислал нам в дар десять батинских верблюдиц, мы поняли, что своим поведением Фатен действительно опозорила этого гордого бедуинского шейха. Эти верблюды происходят из Омана и считаются одной из лучших пород верблюдов. Все десять верблюдиц были отменными по своим качествам: у них были маленькие головы, большие лбы, огромные глаза, маленькие ноздри и длинные уши.

Благосостояние бедуинского племени измеряется числом и качеством его стада, и десять батинских верблюдов стоят очень больших денег. Подозревая, что эти верблюдицы были лучшими животными стада шейха Фахда, Карим не хотел принимать этот дорогой подарок. Однако он не мог от него отказаться, поскольку это нанесло бы тяжелое оскорбление шейху Фахду. Таким образом верблюдицы пополнили наше стадо.

После этой драматической истории мы уже проводили остальные дни нашего путешествия в более спокойных развлечениях.

Глава семнадцатая
ПОГРЕБЕННАЯ ЗАЖИВО
Однажды утром за несколько дней до нашего возвращения в Рияд меня растолкала Маха.

— Мама, — кричала она, — скорее вставай! Дядя Али умирает.

Еще не совсем проснувшись, я спросила:

— Дочка, в чем дело?

— Дядю Али укусила ядовитая змея. И теперь он совсем при смерти.

— Аллах! Нет!

Моя горничная уже стояла рядом, держа мое длинное сатиновое платье, которое она надела прямо поверх ночной рубашки. Я сунула ноги в сандалии Карима, стоявшие у выхода из шатра, и побежала с Махой к шатру Али.

У шатра уже собралась большая толпа слуг. Когда мы с Махой протискивались сквозь нее, я слышала взволнованный разговор. Один из наших филиппинских слуг сказал:

— Он отошел всего на несколько шагов от стоянки, как вдруг непонятно откуда появилась огромная змея и укусила его в руку.

— Эти змеи могут летать, как птицы?! — воскликнул наш египетский слуга.

Суданец сообщил:

— От укуса королевской кобры умирают даже сильные мужчины.

Услышав эти слова, я застонала. Кобра. Если Али еще не умер, то все равно ему уже не жить. Я знала, что яд этой змеи смертельный — страшнее яда нет. Жестокая змея из семейства пустынных кобр, один их самых ядовитых видов в Саудовской Аравии и самый редкий. Поскольку она нечасто встречается, то и случаев смертельных исходов в результате ее укусов мало.

Хотя мой брат приложил все усилия, чтобы я не любила его, а иногда даже ненавидела, я никогда не желала его смерти. И я всегда хотела, чтобы Али отказался от своего порочного образа жизни. Если бы он умер в этот день, он покинул бы этот мир страшным грешником. Эта мысль не давала мне покоя, так как я знала, что это очень расстроило бы дух моей мамы.

Когда я все-таки пробралась ко входу в шатер, от ужасного зрелища, которое предстало передо мной, у меня подкосились ноги. Али лежал неподвижно на матрасе на полу, окруженный своими женами, которые, по-видимому, его уже оплакивали. Он умер, подумала я, и из груди вырвался скорбный крик.

Ко мне бросился Карим:

— Султана!

Я прижалась к широкой груди Карима и заплакала.

— Султана, Али спрашивал о тебе, — сказал Карим.

— Он все еще с нами? — удивленно спросила я.

— Еще да, но крепись. Кажется, его час настал.

Я огляделась и увидела, что это несчастье подняло на ноги всю семью, каждый что-то делал. Нура, Сара и Хаифа мелко рубили листья растения рамрам. В измельченном виде его кладут в чай, который бедуины издревле используют в качестве противоядия от змеиного укуса. Однако я знала, что, если Аллах решил забрать Али именно в этот день, мои сестры не в силах это предотвратить. Все мусульмане верят, что судьба каждого человека предопределена заранее и что ни один смертный не может изменить или как-то вмешаться в планы Господа.

0

11

Раздался крик Али:

— О, Аллах! Умоляю, спаси меня!

Карим повел меня к постели брата. Я думала, сердце мое разорвется на части при виде Али, покрытого испариной и с посиневшими губами. Брату явно осталось жить считанные минуты.

Жены Али посторонились, и я смогла опуститься рядом с ним на колени.

— Али, — прошептала я. — Я твоя сестра, Султана.

Никакой реакции. Али с трудом дышал.

Я взяла его холодные руки в свои.

Мой брат повернул голову и открыл глаза, глядя прямо на меня. Его лицо выражало великую скорбь.

— Султана?

— Да. — Я приготовилась к волнующему моменту. Было ясно, что Али собирается попросить у меня прощения за все дурные деяния, которые он свершил в жизни. Не может же он умереть, не признав и не покаявшись в тех невероятных обидах, которые нанес мне и другим женщинам?

В этот момент к постели Али быстро подошла Нура.

— Вот, — торопливо сказала она, — Али, открой рот и проглоти это. — Нура держала в руках чашку с чаем, заваренным с рамрам. Она поднесла чашку к губам Али.

Пока Али пил, Нура успокаивала его, шепотом приговаривая, что он должен изо всех сил постараться выжить.

— Да, Нура. Я постараюсь, — решительно сказал Али. — Постараюсь.

Я тоже надеялась, что Али не умрет. И, возможно даже, эти переживания пойдут ему на пользу и он в конечном счете станет хорошим отцом и мужем, думала я.

Я оставалась с Али. Через некоторое время он внимательно посмотрел на меня и прошептал:

— Султана, это ты?

— Да, Али.

— Султана, боюсь, я совсем скоро умру.

Я глубоко вздохнула, не желая оспаривать эти слова, если вдруг Господь все же пожелает принять к себе Али именно в этот день. Но, взглянув на него повнимательнее, я увидела, что его губы уже не такие синие, как раньше. Возможно, противоядие все-таки подействовало.

Али ждал, не скажу ли я что-нибудь еще. Увидев, что я молчу, он снова заговорил:

— Султана. Поскольку я на пути в мир иной, я подумал, что, возможно, тебе нужно сказать мне что-нибудь важное.

В смущении я пробормотала:

— Ну, Али, я желаю, чтобы Аллах был милосердным и милостивым к тебе.

— Да? — Лицо Али выражало явное разочарование.

Что брат хотел от меня услышать?

Помолчав, Али снова заговорил:

— Султана, я думал, ты, возможно, захочешь попросить у меня прощения.

От удивления я заговорила громче, чем хотела:

— Просить прощения?

Али явно был сражен моим ответом, но по тону его голоса я поняла, что силы возвращаются к нему.

— Да, Султана, — сказал он, — ты должна попросить у меня прощения за свое дурное поведение. Ты всю мою жизнь изводила меня.

Итак, с силами к Али вернулось и его высокомерие. Я была так потрясена этим неожиданным поворотом, что с трудом выговорила:

— Али, мне не за что у тебя просить прощения. Если честно, то я ожидала услышать извинения от тебя.

Али, не спуская с меня холодного взгляда, прошептал:

— Я ничего плохого тебе не сделал. Я был прекрасным отцом для своих детей, прекрасным мужем для своих жен, почтенным сыном своему отцу и добрым братом своим сестрам. За что мне просить прощения?

Я в отчаянии смотрела на своего брата. Неужели он действительно верит в то, что говорит? И тут меня озарило: мой брат не способен признать свои собственные пороки. Все довольно просто: Али не способен мыслить как нормальный человек. Али и в самом деле считает, что это я страшная грешница.

В этот момент мне страстно хотелось обрушить на Али всевозможные проклятия. Но хотя меня и душила чудовищная ярость, я не хотела мучиться потом угрызениями совести. И к тому же я бы переживала, если бы последними словами, с которыми он уйдет в мир иной, были бы мои проклятия.

Но совсем сдержаться я не могла. Я высвободила свою руку из руки Али и, нежно похлопав его по щеке, сказала:

— Али, да ниспошлет тебе Аллах две великих благодати.

Али улыбнулся:

— Спасибо тебе, Султана. — Затем слегка нахмурился: — О каких двух благодатях ты просишь для меня?

Я улыбнулась в ответ.

— Я молю, чтобы Аллах ниспослал тебе хорошее здоровье, но самое главное, Али, я молю Аллаха, чтобы он ниспослал тебе прозрение относительно твоих страшных грехов.

От удивления Али открыл рот.

Не ожидая ответа, я встала и отошла от него. В первый раз в жизни мысли и поведение моего брата не имели больше надо мной никакой власти. Крепкая цепь ненависти, сковывавшая нас, навсегда порвалась. И я действительно не испытывала уже к нему ненависти, скорее сочувствие.

Вместе с другими родными я осталась в шатре Али и ждала, что же принесет этот день. Мы смотрели, как Али метался и стонал, молил, чтобы его избавили от боли. Были моменты, когда мы боялись, что он вот-вот умрет, а иногда казалось, что он все же доживет до следующего утра.

Наши слуги обнаружили и поймали змею, которая ужалила Али. К счастью, выяснилось, что это была вовсе не кобра, как того боялись, а песчаная гадюка. Она тоже ядовита, но ее яд не такой сильный. Большинство людей, ужаленных гадюкой, обычно выживают, хотя им приходится пережить немало страхов и боли.

Все были обрадованы этой новостью и тем, что Али, которого уже почти похоронили, будет жить. Асад тут же сообщил это известие Али:

— Али, да благословит Господь твоих сестер, которые приготовили тебе противоядие.

И это было правдой. Противоядие явно облегчило боль Али и ускорило процесс выздоровления. Но Али довольно холодно отказал сестрам в их вкладе в его исцеление.

— Нет, Асад, — сказал он, — просто мое время еще не пришло. Вспомни мудрое изречение, которое гласит, что, пока мой день не настал, никто не в силах нанести мне смертельного удара, но, когда этот день придет, никто уже не сможет меня спасти. — Али улыбнулся: — Мои сестры никакого отношения к удачному повороту событий сегодня не имеют.

Даже жены Али обменялись скептическими взглядами. Однако в связи с тем, что он еще совсем недавно был близок к смерти, вся семья пребывала в благодушном настроении, и никто не упрекнул его.

Покидая шатер, каждый по очереди подошел к Али и пожелал ему скорейшего выздоровления. Когда подошла моя очередь, он посмотрел на меня и усмехнулся:

— Что ж, Султана, я знал, что Господь не заберет такого человека, как я, из этого прекрасного мира, пока такая грешница, как ты, еще живет, пользуясь его благословением.

Я грустно улыбнулась Али. И хотя мы с ним обнялись, я поняла, что в глазах моего брата мы остаемся врагами.

Мы с Каримом вернулись в наш шатер — я очень устала. Карим безмятежно проспал всю ночь, в отличие от меня. Меня же посещали бесконечные видения, в которых ко мне неоднократно являлась мама. Она все время повторяла одно и то же, что моя земная жизнь не приносит мне ни счастья, ни выполнения моей миссии в этой жизни. Я проснулась только со звуком ранней утренней молитвы, долетавшей до нашего шатра.

Мои сны были настолько реальными, что казалось, между маминой смертью и настоящим днем нет временного промежутка. И поэтому я с надеждой посмотрела вокруг, не находится ли мама, живая, во плоти, где-то совсем рядом и не ждет ли она меня, чтобы дать добрые напутствия своей младшей дочери на дальнейшую ее жизнь.

Потом я вспомнила, что мама уже находится в мире ином гораздо дольше, чем я знала ее. Мне было только одиннадцать лет, когда она умерла, и я уже двадцать четыре долгих года живу без маминых ласковых рук. Эта мысль так расстроила меня, что я встала с постели и вышла из шатра, не сказав никому ни слова.

Я направилась в пустыню, и горестные слезы текли по моим щекам.

Чего мама от меня хотела? Как мне стать такой, какой она хотела меня видеть? Где я оступилась? Как мне изменить свою жизнь?

Я была так измучена этими мыслями, что не заметила, как посветлело небо и как солнце начало вставать над пустыней. Я не видела даже, что ко мне идет Сара, пока она не села рядом со мной.

Сара коснулась моей руки:

— Султана?

Наверное, выражение моих глаз расстроило Сару. Она спросила меня:

— Милая, с тобой все в порядке?

Увидев мои слезы, Сара обняла меня:

— Султана, ты должна мне все рассказать. Абсолютно все.

Сквозь рыдания я с трудом прошептала:

— Сара, я рисовала себе свою жизнь такой, какой хотела ее видеть. Но сейчас я знаю, что все прожитые мною годы никчемны. Мама мне это сказала.

Сара внимательно посмотрела на меня и произнесла:

— Султана, твоя жизнь не была никчемной. Ты вырастила детей. Ты сделала Карима счастливым человеком. Ты подвергала себя большой опасности, пытаясь привлечь внимание мира к положению наших женщин.

— Этого недостаточно… Недостаточно… — бормотала я вся в слезах. — Мама все время говорит мне, что я должна делать гораздо больше.

Сара довольно долго сидела молча, предаваясь своим размышлениям. Наконец она заговорила:

— Султана, мало кто из нас делает достаточно. Теперь я наконец это осознала.

Я с интересом посмотрела на Сару. Неужели ей тоже во сне является мама?

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

Сара глубоко вздохнула, потом достала из кармана кофты, надетой поверх платья, многократно сложенный лист бумаги.

Медленно и тихо она произнесла:

— В Саудовской Аравии легко быть трусом. Слишком много рискуешь потерять.

Вид у Сары был горестным и печальным. О чем это она говорит?

— Султана, сейчас я поняла, что нужно было горы свернуть, но спасти Муниру. Вместе с остальными сестрами мы смогли бы помочь бедной девочке укрыться в другой стране.

Я с трудом дышала. Неужели что-то случилось с Мунирой? Она умерла?

Сара протянула мне сложенный листок.

— Я вчера вечером нашла это. — Голос Сары стал совсем тихим. — Сердце мое разрывается от раскаяния.

Я развернула листок и увидела, что он заполнен строками, написанными мелким четким почерком.

Сара объяснила:

— Несколько недель назад я дала Мунире почитать одну из моих книг. В тот день, когда Мунира вернула книгу, я занималась сборами, готовясь к нашему путешествию. Подумав, что, возможно, перечитаю книгу во время нашей поездки, я положила ее в чемодан. Вчера ночью я не могла заснуть и открыла книгу и вот что там обнаружила.

Глаза Сары были красными и полными слез.

Показав на написанное, она попросила:

— Султана, прочитай, что Мунира нам говорит.

Мои руки, державшие листок, так дрожали, что я не в состоянии была что-либо прочесть, будучи уверенной, что передо мной предсмертная ее записка.

Сара помогла мне держать листок.

Это было стихотворение Муниры.

Погребенная заживо

Я жила и узнала, что такое смеяться.

Я жила жизнью девочки, у которой все впереди.

Я жила жизнью девушки, которая познала радость женственности.

Я жила и мечтала о любви достойного мужчины.

Я жила жизнью женщин, у которых надежду вскоре украли.

Я жила жизнью человека, мечты которого разбиты.

Я жила, испытывая ужас перед каждым мужчиной.

Я жила в страхе перед надвигающимся ужасным совокуплением.

Я жила, чтобы увидеть дьявола, воплощенного

В мужчине, который управляет каждым моим движением.

Я жила как нищенка с этим мужчиной, моля об одном, чтобы дал мне покой.

Я жила, чтобы видеть, как мой муж наслаждается тем, что он мужчина.

Я жила, чтобы меня насиловал мужчина, которому я была отдана.

Я жила только затем, чтобы каждую ночь быть изнасилованной.

Я жила, чтобы быть погребенной заживо.

Я жила и не понимала, почему те, кто уверяли, что любят меня, позволили меня похоронить.

Я жила, чтобы познать все это, хотя мне еще нет и двадцати четырех.

Мы обе не могли произнести ни слова от невыносимой боли: мы с сестрой только смотрели друг на друга.

Я не сказала Саре ничего, но я знала, что, несмотря ни на какие последствия, я теперь буду делать все, что в моих силах, чтобы изменить жизнь женщин, над которыми, подобно Мунире, нависла угроза быть заживо погребенными.

Мы с сестрой вернулись в лагерь, зная, что моя жизнь теперь навсегда изменится. Назад пути не было.

Глава восемнадцатая
СОДРУЖЕСТВО СУЛТАНЫ
Как-то я прочитала, что за каждый дар, которым Аллах награждает своих детей, он одаривает его и равным недостатком. И я думаю, что это правда, так как я никогда не слышала и даже не читала ни об одном человеке, жизнь которого была бы абсолютно идеальной и счастливой. Конечно, я сама полна несовершенств, и из-за своих недостатков мне в жизни пришлось испытать немало горестей.

Хотя мне было ниспослано немало благостей, я получила в дар и многочисленные тернии. Выбирая для меня родителей, Господь соединил жестокого моего отца с любящей матерью. Он даровал мне чудесные годы, проведенные с мамой, а затем отобрал ее у меня, когда я еще находилась в юном возрасте. Он даровал мне высокое положение принцессы в королевстве, однако оно не имело большой ценности в стране, где традиционно женщина терпит унижение.

Мне не нравится то, что ждет меня дальше: мое богатство будет преумножаться и количество моей недвижимости будет увеличиваться. Неудовлетворенность своей повседневной жизнью стала причиной моей проблемы с алкоголизмом, приведшей меня к полному безразличию, когда я безрассудно растрачивала возможность выполнить главную цель моей жизни — помогать женщинам, нуждающимся в моей помощи. Осознание того, что эти препятствия я сама же и создала, подтачивало мое чувство нужности. Та Султана, которая когда-то мечтала о блестящем будущем, превратилась в апатичное, ничтожное и потерянное существо.

И вот чудесным образом на меня снизошло новое понимание моего предназначения: я должна изменить свою жизнь. Явления мамы в моих снах, печальное стихотворение Муниры и даже близость смерти моего брата Али — все это повлияло на видение моей дальнейшей судьбы. Я не перестану верить, что это Сам Господь искусно устроил все эти события с одной только целью — подвести меня к тем метаморфозам, которые произошли со мной в тот день в пустыне. Для человека, искренне верящего в силу Всемогущего Бога, другого объяснения и быть не может.

И хотя с того момента жизнь моя стала даже еще сложнее, я нисколько не жалею. Если бы этого моего драматического превращения не произошло, я знаю, что продолжала бы жить в трясине неудовлетворенности, не познав истинного счастья. И, что еще страшнее, юная пакистанка по имени Веена так и осталась бы в жестокой сексуальной неволе.

— Никогда больше, — сказала я Саре, когда мы возвращались к лагерю, — никогда больше я не стану молчать, видя жестокое обращение с женщиной.

Сара кивнула. Она поняла.

В этот самый момент я увидела Шади, младшего сына Дунии: он выходил из машины, радостно приветствуя своих дядей и двоюродных братьев и сестер.

— Шади приехал, — тихо сказала Сара.

— Вот Дуния-то обрадуется, — с улыбкой ответила я.

Шади — высокий, тяжелой комплекции молодой человек двадцати лет — был не слишком хорош собой. Мое личное мнение о племяннике было не очень высоким, хотя мы виделись с ним только на больших семейных праздниках.

Теперь я смутно вспомнила, Дуния говорила, что Шади тоже поедет с нами в пустыню, только присоединится позже. Дуния очень гордилась своим сыном и уже давно сообщила нам, что Шади самый блестящий из ее сыновей и что его успехи в бизнесе давно превзошли достижения других представителей молодого поколения семейства Аль Саудов. Дуния по секрету с гордостью поделилась с каждым, кто готов был ее слушать, что Шади владеет акциями нескольких совместных предприятий в Пакистане и что он теперь возвращается из этой страны, где купил какие-то компании. Мы с сестрами не обижались на ее хвастливые слова, хотя они и задевали нас, ведь у нас тоже сыновья, которых мы любили.

В тот момент мы с Сарой не поспешили к нему, так как он стоял в окружении своих дядьев и юных двоюродных братьев, которым все было интересно. Мы решили, что поздороваемся с этим молодым человеком позже, и направились к своим шатрам.

Я не слишком удивилась, увидев на заднем сиденье машины Шади молодую женщину, одетую в традиционное пакистанское платье. Наши мужчины часто перевозят наших служанок с одного места в другое. Я предположила, что эта девушка одна из горничных моей сестры, которую Шади привез на нашу стоянку по просьбе Дунии.

Вернувшись в наш шатер, я узнала от своей горничной Либби, что Карим очень волновался, когда не нашел меня в постели, и послал ее искать меня. После того как она успокоила его, что со мной все в порядке и я сейчас с Сарой, он вместе с дочерьми отправился верхом на верблюде прощаться с пустыней.

Я с радостью использовала их отсутствие, чтобы вдоволь насладиться ванной. В принципе принять ванну в пустыне не представляло большой проблемы, так как в наших походных ванных комнатах было все необходимое: и небольшой туалет, и раковина, и большая ванна. В дневные часы солнце пустыни нагревало воду в огромных резервуарах, расположенных за шатром.

Когда Либби наполнила ванну водой, я некоторое время просто лежала в ней, а потом принялась вымывать песок из волос. В предвосхищении приятного последнего дня и ночи в пустыне я привела себя в порядок. Я надела сатиновое платье по щиколотку и положила на пол шатра, покрытого коврами, свой молитвенный коврик.

Опустившись на колени и лицом повернувшись в сторону Мекки, я молила Господа, чтобы он направил мою жизнь в нужное русло праведного поведения. Мои сердце и разум обрели некоторый покой, и, обновленная и окрепшая духом, я надеялась противостоять тем соблазнам, которые могут еще встретится в жизни. Слава богу, что в тот момент я еще не знала, что самое первое тяжелое испытание уже дожидается меня.

После чтения стихотворения Муниры я стала более спокойной Султаной, чем всегда. Мне нужно было время, чтобы все обдумать, и поэтому, когда мой муж с детьми пригласили меня на прогулку в пустыню, я отказалась. Когда сестры позвали меня сыграть с ними в нарды, я тоже отказалась.

Несмотря на то что этот свой последний день в пустыне я провела одна, я не была одинока. Я погрузилась в свои мысли: я была женщиной, которая еще раз пытается поймать убегающую жизнь. Моя внутренняя сила заряжалась возрожденной решимостью изменить эту жизнь.

Наш семейный вечер в тот день был самым приятным из всех вечеров, проведенных в пустыне, так как есть особое очарование и острота в прощании, когда ты знаешь, что на следующий день уже вернешься к обычной городской жизни. Когда наш вечер закончился под сияющими звездами, мы все тепло обнялись и разошлись по своим шатрам.

Вернувшись в наш шатер, мы с Каримом и дочерьми сели вместе и стали смотреть фотографии, сделанные во время нашего путешествия. Когда Амани начала зевать, мы решили, что пора идти спать. Я, улыбаясь, направилась в спальню, Карим пошел со мной.

Только я начала снимать платье, с тем чтобы переодеться в ночную рубашку, как услышала душераздирающие крики.

Обеспокоенная, я спросила Карима:

— Что это было?

Карим наклонил голову, прислушиваясь:

— Похоже на женский крик.

— О, Аллах! Надеюсь, больше никого не ужалила змея, как бедного Али.

Так как крики становились все громче, Карим схватил фонарик и выбежал из шатра.

Я последовала за ним.

Крики также встревожили Нуру и Сару, которые вместе со своими мужьями, Ахмедом и Асадом, быстро присоединились к нам. Пробираясь по лабиринту нашего большого лагеря, мы видели, что несколько наших слуг также выскочили из своих шатров, чтобы выяснить, что это за вопли.

Крики потихоньку стихали, но мы, идя на тревожный звук, оказались перед маленьким шатром, в котором проживали наши служанки. В тот момент, когда мы подошли, крики смолкли. Шатер был погружен в полный мрак, но неожиданно по ушам ударила громкая американская музыка в стиле рок-н-ролл.

С облегчением Карим произнес:

— Кто-то из женщин повздорил из-за какой-нибудь ерунды.

Ахмед добавил:

— А теперь они прикрываются громкой музыкой.

Я не так была уверена, что все в порядке, и предложила:

— Раз уж мы здесь, нам следует удостовериться, что все действительно в порядке.

Сара согласилась со мной.

— И велите им выключить музыку, — раздраженно произнес Ахмед. — Они мешают спать всему лагерю.

Наши мужья остались дожидаться нас, а мы с сестрами осторожно вошли в шатер. Музыка неожиданно смолкла.

Этот шатер, в котором проживало около десяти служанок, был разделен занавесами из плотной ткани на отдельные секции. Раздвигая их и высоко подняв фонарь Карима, я стала вглядываться в женские лица:

— С вами все в порядке?

Одна из женщин ответила:

— У нас все хорошо, мэ-эм.

— Что произошло?

— Все в порядке, — сказала другая.

— Хмм. — По выражениям лиц этих женщин и по их голосам было ясно, что они не спали. Несомненно, эти женщины слышали громкие крики, которые донеслись даже до наших шатров! Но никто не хотел ничего говорить.

Я прошептала сестрам:

— Они что-то скрывают.

— А кто же это кричал — ведь мы все слышали? — задала вопрос Нура, когда мы наконец дошли до Либби.

Глаза Либби были мокрыми от слез, но ясно было, что не она была источником криков. Немного поколебавшись, она взглянула на меня и прошептала:

— Пойдемте, мэ-эм. Я вам покажу.

Либби хорошо знала устройство шатра и, проведя нас через несколько отдельных секций, показала рукой на последнюю.

— Это там, мэ-эм, — прошептала она и, быстро развернувшись, побежала к себе.

Все это было очень странным. Наше любопытство достигло апогея.

Нура резко отодвинула разделяющий занавес. Я направила фонарь внутрь секции, и передо мной открылась чудовищная картина. Двое мужчин насиловали женщину. Третий стоял и наблюдал. Сара закричала.

Один мужчина закрывал рот бедной жертвы, чтобы та не кричала. Увидев нас, он застыл на месте. Я узнала его — это был средний сын нашей сестры Тахани.

Очень медленно, будто в замедленной съемке, второй человек, которой был на обнаженной женщине, повернул к нам свое лицо. Я ахнула, узнав в нем Рашида, одного из многочисленных сыновей Али.

Я бросила взгляд на наблюдавшего мужчину и поняла, что это не кто иной, как Шади, любимый сын Дунии. На лице его читалось большое удивление. Он никак не предвидел такого вторжения — и уж особенно со стороны его тетушек.

Разъяренная Нура вскричала:

— Что здесь происходит?

Я заорала:

— Карим! Сюда! Скорее!

Осознав, что наши мужья находятся поблизости, трое моих племянников бросились бежать с места преступления, грубо оттолкнув Нуру и меня и сбив с ног Сару. Я ударила одного из них фонариком, но мне не удалось остановить обезумевших юнцов.

Нура побежала за ними.

Я кричала:

— Карим! Помоги!

Наши мужья схватили их, когда они выбегали из шатра. Мы вскоре снова услышали крики — кричали наши мужья и племянники.

Маленькое пространство этой комнаты шатра заполнилось другими служанками. Слабые стоны издавала женщина, которую изнасиловали, и все сгрудились вокруг нее. Я пробралась сквозь толпу прислуги, чтобы посмотреть на пострадавшую. Это была та самая девушка, которую я видела утром вместе с Шади.

Я вскричала:

— Наш племянник изнасиловал горничную Дунии!

Сара неожиданно оказалась рядом со мной. Она начала успокаивать обезумевшую девушку:

— Бедная, бедная девочка.

С бедняжки сорвали всю одежду. Она лежала перед нами обнаженная и беззащитная. Ее лицо являло собой страшную маску ужаса, а все ее маленькое тельце содрогалось от рыданий. Она была такой маленькой, что казалась ребенком. Я думаю, ей было не больше пятнадцати-шестнадцати лет.

Вошла Либби и начала ее успокаивать:

— Веена, перестать плакать. Ты теперь в безопасности.

— Принесите ведро воды и полотенца, — приказала Сара. — У нее серьезные травмы.

И тут я впервые заметила кровь, которая текла по ногам девушки прямо на персидский ковер.

Мне трудно было сдерживать свою ярость при виде этой бессмысленной жестокости. Мне хотелось избить до полусмерти насильников, и с этим намерением я вылетела из шатра. Наши громкие вопли привлекли внимание всех обитателей лагеря. Голоса сестер, их мужей и сыновей, а также слуг слились в один громкий гул.

Я обрадовалась, увидев, что Карим крепко схватил Шади за руку. Асад мрачно удерживал Тахера. Ахмед обеими руками поймал Рашида за пояс.

Нура тщетно пыталась перекричать всех.

Возвысив свой голос, насколько могла, я тоже старалась объяснить, что произошло.

— Изнасиловали беззащитную женщину! — кричала я снова и снова.

Казалось, никто, кроме Шади, меня не слышал. Наши глаза встретились. Взгляд, которым он меня окинул, был полон такого презрения, что я взвилась от ярости и стала искать тяжелую палку, чтобы дать как следует этому племяннику.

Громкий авторитетный голос Ахмеда наконец успокоил толпу:

— Тише! Замолчите все! — Оглядев людей, Ахмед сказал: — Вся семья сейчас же соберется в моем шатре.

Карим пошел к его шатру, таща за собой сопротивляющегося Шади.

Я поспешила за ним.

Тахани бежала рядом со мной:

— Султана, что случилось?

Я печально посмотрела на сестру. Тахани была замечательной матерью, и я знала, что она вырастила своих сыновей в уважении к женщинам. Тахани будет страшно расстроена, узнав, что Тахер участвовал в этом страшном насилии. Я обняла ее, но сказала просто:

— Тахани, мы попросим твоего сына все объяснить.

Тахани опустила глаза, страшась того, что ей придется узнать.

Дуния, проливая материнские слезы, шла рядом с Шади.

Али спокойно расспрашивал своего сына Рашида. Громкий голос моего брата вдруг перешел в крик от раздражения:

— И нас разбудили из-за такой ерунды?!

Ахмед сделал ему замечание:

— Пожалуйста, не надо обсуждать данное дело перед нашими слугами.

Я оглянулась. Наша любопытная прислуга шла на небольшом расстоянии за нами.

Как только мы вошли в шатер Ахмеда, снова поднялся шум, поскольку все говорили одновременно. Только после того, как Карим сердито рявкнул на всех, напоминая, что Ахмед — старший в нашей семье и поэтому заслуживает, чтобы его слушали, шум прекратился.

Ахмед сказал:

— Я сам не знаю, что случилось. Я знаю только, что мы все были разбужены криками, исходившими из женского шатра. Когда наши жены вошли в шатер, чтобы узнать, в чем дело, крики стали еще громче.

И свободной рукой Ахмед показал на Тахера, Рашида и Шади.

— Эти молодые люди выбежали из шатра, вход в который им запрещен. Крики, раздававшиеся изнутри, призывали нас задержать нарушителей. — Он пожал плечами: — Что мы и сделали. Откуда мы знали, что нарушителями были наши собственные племянники?

Он кивнул в сторону, где стояла Нура:

— Нура, теперь ты расскажи нам, что там произошло.

Нура показала мне глазами, чтобы я подошла и встала рядом с ней. С мрачной решимостью я медленно пересекла комнату, и мы с сестрой взялись за руки. Али бросил на меня угрожающий взгляд, но я на него никак не отреагировала.

Нура начала рассказывать:

— Султана, Сара и я стали свидетелями чудовищной сцены. — Она указала на племянников. — Эти молодые люди, кого мы все любим, насиловали женщину. Мы видели это своими собственными глазами.

Я смотрела на племянников с нескрываемым презрением. Сын Али, Рашид, самодовольно улыбался. Сын Дунии, Шади, казалось, был в ярости. Из этих троих только Тахеру явно было стыдно. Он опустил голову, скрывая покрасневшее лицо.

Нура продолжала:

— И не только это. Убегая в спешке, наши племянники грубо толкнули нас, своих родных тетей. Бедную Сару сбили с ног, и она упала.

Об этом Асад услышал впервые. Я только собиралась ему сказать, что Сара не ушиблась, когда он грубо оттолкнул Тахера и бросился из шатра искать свою жену. Бедная Тахани залилась слезами. Дуния, почувствовав слабость, прислонилась к Хаифе.

— Кого изнасиловали? — спросила Хаифа.

Нура пожала плечами.

— Я не знаю этой женщины.

Тут взяла слово я:

— Это женщина по имени Веена. Как мне кажется, она одна из горничных Дунии.

Шади заговорил в свою защиту. Его голос был резок.

— Эта женщина не работает у моей матери. Она принадлежит мне.

Дуния подняла голову:

— Шади говорит правду. Это его женщина.

Шади тяжело дышал:

— Я купил ее во время поездки в Пакистан. Она моя, и я могу с ней делать все, что захочу.

У меня заныло в животе. Я знала, что некоторые из моих племянников часто ездили в Таиланд, Филиппины, Индию и Пакистан с целью провести там время с молодыми проститутками. Но я впервые услышала, что кто-то из племянников купил себе женщину, с тем чтобы привезти ее в наше королевство в качестве сексуальной рабыни. Конечно, такие вещи случаются в Саудовской Аравии, и я слишком хорошо знаю, что для нескольких наших двоюродных братьев, таких как Фаддель, подобное — обычное дело. Но никто из наших мужей или сыновей не доходил до такого морального падения, по крайней мере до сегодняшней ночи.

Я с отвращением смотрела на Шади. Итак, мой родной племянник был человеком, который ради удовлетворения своей похоти ни перед чем не остановится.

Услышав эту новую информацию, наши мужья явно почувствовали некоторый дискомфорт.

Карим отпустил руку Шади.

Ахмед снял свою с пояса Рашида.

Я тут же поняла ход мыслей наших мужчин. Если бы Тахер, Рашид и Шади вошли бы в женский шатер, что было категорически запрещено, и изнасиловали бы одну из наших служанок, у них были бы основания наказать этих молодых людей. Но теперь, когда они узнали, что женщина, подвергавшаяся изнасилованию, принадлежит Шади, все изменилось: на ситуацию уже смотрели другими глазами, независимо от того, насколько ужасным было изнасилование. С их точки зрения, то, что случилось с Вееной, в данной ситуации было уже личным делом между мужчиной и женщиной, и они не имеют права вмешиваться.

Увидев мое негодующее выражение лица, Ахмед сказал:

— Шади, вы все трое виновны в том, что толкнули своих родных тетей. Каждый из вас должен извиниться.

Полные губы Шади были крепко сжаты от ярости.

— Я, — сказала Дуния, — поверить даже не могу, что мой сын толкнул моих родных сестер.

Я повернулась и с презрением посмотрела на Дунию. Моя сестра явно была рада, что акцент теперь делался на плохие манеры ее сына, а не на его преступное поведение.

— Конечно, прошу меня простить, — мрачно сказал Шади.

Али подтолкнул своего сына локтем.

— И я тоже прошу прощения, — с натянутой улыбкой произнес Рашид.

Тахер, не поднимая головы от смущения, тоже пробормотал извинения.

В этот момент в шатер вошли Сара и Асад, и Сара подтвердила, что она в полном порядке.

— А теперь снова извинитесь, — с энтузиазмом сказал Али. — Из-за вашего дерзкого поведения тетя Сара могла серьезно пострадать.

Каждый из троицы юнцов быстро проговорил свои извинения Саре.

Но Сара, не обращая на них никакого внимания, внимательно вглядывалась в лица присутствующих, пока наконец не увидела меня.

— Султана, Веена потеряла очень много крови. Думаю, срочно нужна медицинская помощь.

От ужаса я закрыла рот рукой: я не в силах была вымолвить ни слова, представляя себе страшную картину.

Все молчали. Наконец заговорил Шади:

— За нее отвечаю я. Я ее отвезу обратно в город.

Я ахнула. Если только сейчас никто не вмешается и если наша семья позволит Шади увезти ее, рабство Веены будет официально санкционировано и тема навсегда будет закрыта. Бедная Веена, пока молода и красива, станет сексуальной игрушкой для Шади и его друзей. Когда же она им надоест, то пополнит армию прислуги.

Я понимала, что нельзя допустить, чтобы эта несчастная девушка осталась в лапах моего жестокого племянника. Кто-то должен встать на ее защиту. Глядя на лица моих родных, я поняла, что это сделать должна я. Я обязана спасти эту женщину.

— Нет, Шади! — закричала я, напугав всех. — Ты этого не сделаешь. Мы с Каримом отвезем ее к врачу!

Ответ Карима расстроил меня.

— Султана, это не наше дело, — сказал он твердо.

— Это наше дело, Карим. Меня не интересует, сколько Шади заплатил за Веену. Ни одна женщина не может быть собственностью мужчины против ее желания, и уж конечно он не имеет права насиловать и унижать ее. — Я взглянула на Сару, а потом снова повернулась к нашим мужчинам. — Я больше не буду молчать, когда при мне унижают женщину. — Исполненная решимости, я расправила плечи. — Если Шади попытается увезти эту женщину, то сначала ему придется убить меня.

Сара встала рядом со мной и взяла меня за руку:

— Шади придется убить и меня.

— О, Аллах! Помоги нам! — вскричала Дуния.

Нура обняла меня:

— Султана и Сара правы. Мы не можем допустить подобного. Это позорит самого Аллаха!

Тахани и Хаифа вместе подошли ко мне и обняли меня.

— Я — с моими сестрами, — сказала Хаифа.

Тахани смотрела на своего сына, и глаза ее были мокрыми от слез:

— Наши сыновья совершили зло. Я тоже присоединяюсь к Султане.

В ярости Али посмотрел на наших мужей и с презрением сказал:

— Вы что, не способны управлять своими женами?

Карима это явно задело, но он промолчал.

Не зная, что делать, Ахмед предпочел ничего не делать.

Только Асад прервал молчание:

— Наши жены правы. Мы не должны поддерживать такое зло. Если нашим сыновьям нужны партнерши по сексу, существует множество женщин, которые с готовностью пойдут на это. Нашим сыновьям нет необходимости принуждать к этому женщину силой.

Изменившаяся ситуация не пришлась по вкусу Шади. Он заорал:

— Вы вмешиваетесь в мои дела! Эта женщина принадлежит мне, и вы к ней не имеете никакого отношения!

Дуния, которая пришла уже в себя, бросилась к Шади. Она встала рядом с ним, схватив его за руку, и посмотрела на нас.

— Сестры, вы не совсем понимаете. Нашим сыновьям для их здоровья нужны женщины. Воздержание и вследствие его застойные явления в их организме приведут к серьезным заболеваниям.

Нура устало покачала головой, слушая этот вздор.

— Дуния, ты несешь ерунду.

Дуния упрямо продолжала:

— И не забывайте, что эта женщина куплена у ее собственного отца. Он получил за нее больше, чем мог бы заработать за пять, а то и больше лет. Он с радостью продал свою дочь. Понимаете, с радостью! Мой сын не сделал ничего плохого.

Мне было до того противно, что я даже не могла смотреть на мою сестру Дунию.

Тут вступил Али:

— Дуния права. Не имея под рукой женщины для секса, наши сыновья заболеют.

В этот момент раздался громкий голос Асада:

— Али, значит, мы, мужчины, животные?

Тогда Али довольно глупо попытался переложить всю вину на Аллаха.

— Асад, — сказал он, — Великий Аллах сам создал нас такими.

Тут уж не выдержал Ахмед:

— Замолчи, Али! Ты говоришь такое, словно все мужчины слабые и немощные идиоты.

Лицо Али побагровело, но он не посмел ничего возразить на жесткие слова Ахмеда.

Я с удовлетворением взглянула на Сару и направилась к выходу из шатра.

Это было противостояние сил, и я знала, что, если я не одержу сейчас победы, еще одна женская жизнь будет погублена.

Я в последний раз с вызовом обратилась к Шади:

— Шади, я иду к Веене. Если ты так хочешь обладать ею, что готов убить меня, тогда она — твоя.

— И меня тоже, — без колебаний заявила Сара.

— И меня, — тихо произнесла Тахани.

— Я тоже с вами, — сказала Хаифа.

Голос Нуры звучал громко и четко:

— Шади, твои родные тети образуют кольцо обороны вокруг Веены. И советую тебе не пытаться прорваться сквозь него.

— Содружество Султаны! — вдруг страстно произнесла Тахани.

Все сестры, кроме Дунии, вышли вслед за мной из шатра.

Кроме Асада, который тут же последовал за Сарой, никто из мужчин не пошевелился. Они, потрясенные, остались стоять на месте.

Эпилог
В тот же вечер, когда мы с сестрами образовали содружество защиты Веены, наши мужья все же оказали нам поддержку. Веену отвезли в частную медицинскую клинику в Рияде, где зашили все ее внутренние разрывы. Мы узнали, что бедная Веена потеряла не один литр крови во время жестокого насилия. Оказалось, что ей всего четырнадцать лет. После того как врачи разрешили ей покинуть клинику, мы с сестрами узнали подробности ее несчастной жизни.

Она родилась в трущобах Лахора в Пакистане. Ее семья жила в лачуге, построенной из разного хлама, металлических листов и картона, которые родители Веены насобирали на многочисленных городских свалках Лахора. Ее отец был сапожником, мать — уличной попрошайкой.

Детство Веены было безрадостным. Она никогда не посещала школу, а с того момента, как научилась ходить, стала попрошайничать, как и ее мать.

В их семье были еще дети: они постоянно рождались, пока их не стало двенадцать. Еды на всех не хватало. Веена не могла вспомнить ни одного дня, когда она наедалась досыта. В Пакистане, как и в Саудовской Аравии, жизнь женщин не представляет никакой ценности. Очень часто бедные семьи жертвуют своими дочерьми ради куска хлеба. Как раз это и произошло с Вееной.

Веена в детстве была миловидным ребенком. Когда она достигла половой зрелости, ее красота стала привлекать внимание людей на улице в их бедном квартале. Знакомые женщины начали рассказывать истории о других симпатичных девушках, которые получали хорошие деньги от богатых содержателей борделей, постоянно ищущих новых девственниц.

Поскольку вся семья Веены проживала в одной комнате, Веене иногда приходилось наблюдать половые акты между отцом и матерью, и поэтому она знала, что означают слова этих женщин. Понимая, что у нее нет никаких прав на защиту своей жизни, Веена молчала.

Вскоре красота Веены была замечена одним человеком, обходившим городские улицы и высматривающим молодых девушек среди попрошаек. Он отыскал мать Веены и сказал ей, что, так как дочь еще девственница, у их семьи есть шанс получить за ее непорочность неплохую сумму. Из страха заболеть СПИДом и другими венерическими заболеваниями многие богатые мужчины искали невинных девушек. Тот мужчина дал небольшую начальную сумму, пообещав, что, если Веену купит богатый человек, он вернется и принесет им еще.

Мать Веены быстро побежала к сапожной будке отца, чтобы обсудить с ним предложение мужчины. Вернувшись уже с мужем, они втроем обсудили цену за несчастную Веену.

Веена вспоминала, что родители все же грустили, когда она уезжала, но она понимала, что деньги, полученные за нее, помогут семье из одиннадцати человек прожить целый год сытно.

Веена попросила дать ей немного времени попрощаться со всеми близкими, но человек сказал, что у него еще много дел и что, если Веена тотчас не пойдет с ним, он аннулирует сделку с ее родителями.

Веена ушла с незнакомцем. Ее сердце колотилось от ужаса, но она готова была на все ради своих младших сестер и братьев.

Больше месяца Веену держали с десятью другими девушками в небольшом доме в Лахоре. Она радовалась, что часто могла принимать ванну и носить хорошую одежду. Впервые в жизни она достаточно ела. Веена не прочь была бы навсегда остаться в этом доме. Но это было невозможно, так как регулярно разные богатые мужчины, в основном иностранцы, посещали этот дом и осматривали девочек, которые там находились. Каждая девочка мечтала, чтобы ее купил пожилой человек, так как они знали, что их сексуальные потребности гораздо ниже, чем у молодого.
Одну за другой кого-нибудь из девочек покупали и увозили. Веена с грустью наблюдала, как многих девочек, которым не повезло и их никто не взял, отправляли в городские бордели. И Веена обрадовалась, когда ей сообщили, что ее приобрел ради собственного удовольствия один богатый мужчина с Ближнего Востока по имени Шади.

Веена никогда не видела Шади, так как он выбрал ее по альбому с фотографиями. Он остановился в доме одного из своих пакистанских партнеров и не хотел, чтобы этот партнер или кто-то из его семьи узнал, что, находясь в их стране, он купил пакистанскую молодую девственницу.

Веена увидела Шади всего за несколько дней до отъезда из Лахора. Продавец девушек повел ее в кафе, где Шади окончательно подтвердил, что покупает ее. Эта встреча была такой мимолетной, что Веена не успела обменяться со своим новым хозяином и парой слов. Она расстроилась, увидев, что он оказался молодым, полным сил человеком. Она хорошо помнила, что рассказывали другие девушки о сексуальных аппетитах молодых людей, и была напугана. Но Веена не имела никаких прав на свое будущее. И очень скоро наступил день, когда Веена должна была навсегда покинуть свою страну.

В самолете из Пакистана в Саудовскую Аравию слуги Шади сидели с Вееной в экономклассе, в то время как Шади летел первым. Через два часа после приземления Шади уже выехал в пустыню, чтобы там встретиться со своими родителями и родственниками. Он взял Веену и еще несколько слуг с собой. Веена сказала, что во время поездки Шади ни разу не заговорил с ней, хотя время от времени бросал на нее взгляды.

В ожидании, когда вся семья ляжет спать, он привел двух своих двоюродных братьев в отведенную Веене секцию шатра. Он сказал своим братьям: «Вот проститутка, которую я купил в Пакистане».

Хотя Веена и была готова к тому, что ей придется заняться сексом с малознакомым человеком, но она никак не ожидала, что ее первым сексуальным опытом окажется жестокое изнасилование тремя неизвестными мужчинами.

После того как с нее грубо сорвали одежду, она была изнасилована сначала Шади. Веена плакала и говорила, что никогда в жизни не испытывала такой боли. Во всяком случае, мать ее никогда не кричала во время половых сношений с ее отцом. Она понятия не имела, что мужской орган такой большой и причинит ей столько боли.

Когда она начала плакать и молить их прекратить, мужчины только смеялись и закрывали ей рот. Когда третий мужчина забрался на нее, Веена уже думала, что умрет от такого насилия. Но вдруг каким-то чудесным образом пришло спасение. Но что же теперь с ней будет?

Сначала мы с сестрами думали о том, чтобы отправить ее домой к родителям, но потом осознали, что при их бедности они вновь захотят продать Веену.

Мне поручили сообщить Веене о нашем решении оставить ее в доме Сары, где она будет помогать моей сестре ухаживать за младшими ее детьми. Мы с сестрами знали, что в нашей семье никто не осмелится выступить против Сары, так как все ее очень любили.

Радость, которую я увидела на лице Веены при этом известии, компенсировала все страхи и гнев, которые мне пришлось пережить, чтобы освободить девушку. Рассказ Веены о ее жизни потряс нас с сестрами до глубины души, но мы прекрасно знали, что существует много тысяч подобных историй. Часами мы сидели и обсуждали, что же нам делать, чтобы остановить это постоянное и бессмысленное унижение невинных женщин и девушек.

И в это печальное для нас время весь мир был потрясен смертью замечательной Дианы, принцессы Уэльской. Смерть принцессы Дианы сразу же отвлекла нас от жестокой судьбы Веены. Несколько членов нашей семьи встречались с этой необыкновенной женщиной в те годы, когда она ездила по миру в качестве принцессы правящей монархии. Хотя, конечно, мы не могли претендовать на роль ее близких подруг, мы все восхищались ею. И теперь трудно было представить, что хоронят эту молодую, жизнерадостную женщину.

Все дни перед ее похоронами я не отходила от телевизора, просматривая все программы о ее жизни. Я узнала много нового об этой принцессе. Эта добрая женщина никого не обходила своим вниманием: ни последнего нищего, ни тяжелобольного. И все прекрасно знали, что она была верна своему делу помощи и поддержки сирых и нуждающихся. Своей невероятной добротой принцесса Диана доказала, что один человек может многое изменить. Каждое доброе деяние одного человека преумножает добро, подобно тому как круги от камня, брошенного в воду, все ширятся и ширятся, далеко распространяясь от места падения камня.

Эта мысль так глубоко запала мне в душу, что я наконец начала понимать, что я могу делать, чтобы помочь бедным женщинам.

Я созвала своих сестер.

— Я поняла, что единственный способ помочь женщинам, — это делать то, что нам удалось в случае с бедной Вееной. Как только кто-то из нас услышит, что с какой-то женщиной плохо обращаются, мы тут же вместе сделаем все, чтобы ей помочь. — Я помолчала и добавила: — Мы создадим содружество.

— Да, и прославится оно как содружество Султаны, — с улыбкой сказала Тахани.

Хаифа с энтузиазмом воскликнула:

— Вместе мы будем большой силой!

Сара кивнула.

— У меня много приятельниц, которым я доверяю. Они тоже должны помогать искать женщин с искалеченной судьбой.

Нура сжала мне руку:

— Султана, содружество спасет многих женщин.

Я была очень горда собой в эту минуту.

Следуя примеру доброй и любящей принцессы Дианы, теперь я знаю, что эта нить доброты потянется от матери к дочери и далее к следующему поколению и через многие века в будущее.

И я надеюсь, что когда-нибудь все женщины войдут в мое содружество и что уже сегодня к каждой, попавшей в беду, обязательно придут на помощь.

И я молюсь, чтобы Аллах Милостивый и Милосердный благословил каждую из них.

Краткие сведения о Саудовской Аравии [1]
Общая информация

Глава государства: Его Величество король Фахд ибн Абдул Азиз Аль Сауд.

Официальное название государства: Королевство Саудовская Аравия (Аль-Мамляка аль-Арабия ас-Саудия).

Площадь: 864 866 кв. мили = 2150 кв. км.

Население: 14 миллионов человек.

Крупные города:

Эр-Рияд — столица.

Джидда — порт на Красном море.

Мекка — первый по значимости священный город мусульман; мусульмане всего мира молятся, повернувшись лицом к Мекке.

Медина — «город Пророка», второй по значимости священный город мусульман.

Таиф — летняя резиденция правительства.

Даммам — порт и административный центр.

Дахран — центр нефтеразработок.

Янбу — нефтеналивной порт.

Хаиль — торгово-ремесленный центр.

Рас-Таннура — нефтеперерабатывающий центр.

Эль-Хуфуф — центр ремесленно-кустарного производства.

Религия: ислам.

Всенародные праздники:

Ид аль-Адха — 3 дня; главный праздник жертвоприношения.

Ид аль-фитр — 3 дня; праздник разговения, второй по значению мусульманский праздник.

Краткая история

Саудовская Аравия — страна кочевых племен, корнями уходящих к древнейшим цивилизациям, существовавшим на территории Аравийского полуострова. Предки современных саудовцев жили на пересечении древних важных торговых путей и поэтому существовали в основном за счет налетов и грабежей. Пророк Мухаммед объединил эти воинственные племена под единой религией ислам. До смерти Пророка, который умер на шестьдесят третьем году жизни, большая часть Аравии была уже мусульманской.

Предки современных правителей Саудовской Аравии в XIX веке правили большей частью Аравии. Потеряв огромную территорию во время войны с турками, они бежали из Рияда, найдя убежище в Кувейте. Король Абдул Азиз Ибн Сауд, отец нынешнего короля, начал войну с турками, в результате которой Рияд и вся страна были освобождены. В результате его политики в 1932 году было создано современное государство Саудовская Аравия.

В 1938 году в стране началась промышленная добыча нефти, и Саудовская Аравия вскоре превратилась в одну из богатейших стран мира.

Официальный язык: арабский.

Законодательство и правительство

Саудовская Аравия является исламским государством, и в основе законодательства и судопроизводства лежат законы шариата, то есть комплекса правил поведения члена мусульманской общины. Основой для шариата является Коран.

Во главе страны стоят король и Совет министров. Их решения также принимаются на основе законов шариата. Все министерства, правительственные органы и губернаторы непосредственно подчиняются королю.

Религия

Саудовская Аравия — родина ислама, одной из трех монотеистических религий. Мусульмане верят в единого Бога и что Мухаммед является его Пророком. Как сердце ислама, Саудовская Аравия занимает особое место в мусульманском мире. Каждый год миллионы паломников из всех стран отправляются в Мекку, чтобы воздать дань Аллаху. Саудовская Аравия является одной из самых ортодоксальных мусульманских стран, и ее граждане строго придерживаются традиционного толкования Корана.

Денежная единица: саудовский риал.

Население

Население Саудовской Аравии приблизительно 14 миллионов человек. Все саудовцы — мусульмане. Девяносто пять процентов мусульман сунниты, исповедующие основное направление ислама, пять процентов — шииты, принадлежащие ко второму направлению. Население, исповедующее шиизм, подвергается дискриминации и гонениям со стороны суннитского правительства, так как между приверженцами суннизма и шиизма существует вражда и недоверие.

0