"КИНОДИВА" Кино, сериалы и мультфильмы. Всё обо всём!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Пастернак, Борис Леонидович

Сообщений 1 страница 20 из 32

1

https://i.imgur.com/k1Vbsbhm.jpg

10 февраля 1890 года родился Борис Пастернак - русский поэт и писатель.

***
Творчество Пастернака имеет огромное значение. Его поэзия учит слушать и слышать стих, учит полной самоотдаче не только поэта, но и его читателя. Стихи Пастернака завораживают и заколдовывают, мы не замечаем в них прозаизмов и приземленности. Метафора в его стихах поэтически непредсказуема, ибо не связана традиционностью и представлениями о «поэтичности» тех или иных понятий, тем и эмоций. Она как бы отделяется, создает свой мир, летит в свободном полете. В его поэзии играют молнии — молнии неожиданные, озаряющие, но и нестрашные, ибо они именно «играют» и дразнят воображение.

***
«Стихи Пастернака почитать — горло прочистить, дыханье укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны от туберкулеза»

( О.Э. Мандельштам)

0

2

Бумажный солдат

Годами когда-нибудь в зале концертной
Мне Брамса сыграют,- тоской изойду.
Я вздрогну, и вспомню союз шестисердый,
Прогулки, купанье и клумбу в саду.

Художницы робкой, как сон, крутолобость,
С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб,
Улыбкой, огромной и светлой, как глобус,
Художницы облик, улыбку и лоб.

Мне Брамса сыграют,- я вздрогну, я сдамся,
Я вспомню покупку припасов и круп,
Ступеньки террасы и комнат убранство,
И брата, и сына, и клумбу, и дуб.

Художница пачкала красками траву,
Роняла палитру, совала в халат
Набор рисовальный и пачки отравы,
Что "Басмой" зовутся и астму сулят.

Мне Брамса сыграют,- я сдамся, я вспомню
Упрямую заросль, и кровлю, и вход,
Балкон полутемный и комнат питомник,
Улыбку, и облик, и брови, и рот.

И сразу же буду слезами увлажен
И вымокну раньше, чем выплачусь я.
Горючая давность ударит из скважин,
Околицы, лица, друзья и семья.

И станут кружком на лужке интермеццо,
Руками, как дерево, песнь охватив,
Как тени, вертеться четыре семейства
Под чистый, как детство, немецкий мотив.
_______________________________________
30 января 1956 года (У Пастернака)

Все, что я помню за этой длиной,
почерк внезапный фигуры ледащей,
голос гудящий, как почерк летящий,
голос гудящий, день ледяной,

голос гудящий, как ветер, что мачт
чуть не ломает на чудной картине.
где громоздится льдина на льдине.
волны толкаются в тучи и мчат,

голос гудящий был близнецом
этой любимой картины печатной,
где над трехтрубником стелется чадный
дым и рассеивается перед концом;

то ль навсегда он себя погрузил
в бездну, то ль вынырнет, в скалы не врежась,
так в разговоре мелькали норвежец,
бедный воронежец, нежный грузин;

голос гудел и грозил распаять
клапаны смысла и связи расплавить;

что там моя полудетская память!
где там запомнить! как там понять!

Все, что я помню, — день ледяной,
голос, звучащий на грани рыданий,
рой оправданий, преданий, страданий,
день, меня смявший и сделавший мной.

0

3

Борис Пастернак
«Февраль. Достать чернил и плакать!...»

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

1912

0

4

Борис Пастернак

Приближенье грозы

        Я. 3. Черняку

Ты близко. Ты идешь пешком
Из города и тем же шагом
Займешь обрыв, взмахнешь мешком
И гром прокатишь по оврагам.

Как допетровское ядро,
Он лугом пустится вприпрыжку
И раскидает груду дров
Слетевшей на сторону крышкой.

Тогда тоска, как оккупант,
Оцепит даль. Пахнет окопом.
Закаплет. Ласточки вскипят.
Всей купой в сумрак вступит тополь.

Слух пронесется по верхам,
Что, сколько помнят, ты — до шведа.
И холод въедет в арьергард,
Скача с передовых разведок.

Как вдруг, очистивши обрыв,
Ты с поля повернешь, раздумав,
И сгинешь, так и не открыв
Разгадки шлемов и костюмов.

А завтра я, нырнув в росу,
Ногой наткнусь на шар гранаты
И повесть в комнату внесу,
Как в оружейную палату.

1927

0

5

Борис Пастернак
Гамлет

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

1946

0

6

Борис Пастернак
«Годами когда-нибудь в зале концертной»

Годами когда-нибудь в зале концертной
Мне Брамса сыграют, - тоской изойду.
Я вздрогну, и вспомню союз шестисердый,
Прогулки, купанье и клумбу в саду.

Художницы робкой, как сон, крутолобость,
С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб,
Улыбкой, огромной и светлой, как глобус,
Художницы облик, улыбку и лоб.

Мне Брамса сыграют, - я вздрогну, я сдамся,
Я вспомню покупку припасов и круп,
Ступеньки террасы и комнат убранство,
И брата, и сына, и клумбу, и дуб.

Художница пачкала красками траву,
Роняла палитру, совала в халат
Набор рисовальный и пачки отравы,
Что "Басмой" зовутся и астму сулят.

Мне Брамса сыграют, - я сдамся, я вспомню
Упрямую заросль, и кровлю, и вход,
Балкон полутемный и комнат питомник,
Улыбку, и облик, и брови, и рот.

И сразу же буду слезами увлажен
И вымокну раньше, чем выплачусь я.
Горючая давность ударит из скважин,
Околицы, лица, друзья и семья.

И станут кружком на лужке интермеццо,
Руками, как дерево, песнь охватив,
Как тени, вертеться четыре семейства
Под чистый, как детство, немецкий мотив.

Дата написания: 1931 год

0

7

Будущий поэт родился в Москве в творческой еврейской семье.

Родители Пастернака, отец — художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак и мать — пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Кауфман, 1868—1939), переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. Борис появился на свет в доме на пересечении Оружейного переулка и Второй Тверской-Ямской улицы, где они поселились. Кроме старшего, Бориса, в семье Пастернаков родились Александр (1893—1982), Жозефина (1900—1993) и Лидия (1902—1989). Ещё в аттестате зрелости по окончании гимназии Б. Л. Пастернак фигурировал как «Борис Исаакович (он же Леонидович)».

Семья Пастернака поддерживала дружбу с известными художниками (И. И. Левитаном, М. В. Нестеровым, В. Д. Поленовым, С. Ивановым, Н. Н. Ге), в доме бывали музыканты и писатели, в том числе и Л. Н. Толстой, устраивались небольшие музыкальные выступления, в которых принимали участие А. Н. Скрябин и С. В. Рахманинов. В 1900 году во время второго визита в Москву с семьёй Пастернаков познакомился Райнер Рильке. В 13 лет, под влиянием композитора А. Н. Скрябина, Пастернак увлёкся музыкой, которой занимался в течение шести лет (сохранились две прелюдии и соната для фортепиано).

25 октября 1905 года попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдёт в книги Пастернака.

0

8

В 1900 году Пастернак не был принят в 5-ю московскую гимназию (ныне московская школа № 91[8]) из-за процентной нормы, но по предложению директора на следующий 1901 год поступил сразу во второй класс. С 1906 по 1908 год в пятой гимназии на два класса младше, чем Пастернак, в одном классе с братом Пастернака Шурой учился Владимир Маяковский.

В 1908 году, одновременно с подготовкой к выпускным экзаменам в гимназии, под руководством Ю. Д. Энгеля и Р. М. Глиэра готовился к экзамену по курсу композиторского факультета Московской консерватории[9]. Пастернак окончил гимназию с золотой медалью и всеми высшими баллами, кроме закона Божьего, от которого был освобождён из-за еврейского происхождения.

На пути осознания своего предначертания непростым оказался выбор между музыкой и философией, между философией и поэзией. Пример родителей, добившихся высоких профессиональных успехов неустанным трудом, отозвался в Пастернаке стремлением во всём «дойти до самой сути, в работе, в поисках пути…» В. Ф. Асмус отмечал, что «ничто не было так чуждо Пастернаку, как совершенство наполовину».

Вспоминая впоследствии свои переживания, Пастернак писал в «Охранной грамоте»: «Больше всего на свете я любил музыку… Но у меня не было абсолютного слуха…». После ряда колебаний Пастернак отказался от карьеры профессионального музыканта и композитора: «Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным».

0

9

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/9/95/BORIS_BESIDE_THE_BALTIC_AT_MEREKULE%2C_1910_by_L.Pasternak.jpg/220px-BORIS_BESIDE_THE_BALTIC_AT_MEREKULE%2C_1910_by_L.Pasternak.jpg
Борис Пастернак в 1910 году
на картине Леонида Пастернака

В 1908 году поступил на юридический факультет Московского университета (в 1909 году перевелся на философское отделение историко-филологического факультета).
Борис Пастернак в 1910 году на картине Леонида Пастернака

Летом 1912 года изучал философию в Марбургском университете в Германии у главы марбургской неокантианской школы проф. Германа Когена, который советовал Пастернаку продолжить карьеру философа в Германии. Тогда же сделал предложение Иде Высоцкой (дочери крупного чаеторговца Д. В. Высоцкого), но получил отказ, как описано в стихотворении «Марбург» и автобиографической повести «Охранная грамота». В 1912 году вместе с родителями и сёстрами посещает Венецию, что нашло отражение в его стихах того времени. Виделся в Германии с кузиной Ольгой Фрейденберг (дочерью литератора и изобретателя Моисея Филипповича Фрейденберга). С ней его связывала многолетняя дружба и переписка.

После поездки в Марбург Пастернак отказался и от того, чтобы в дальнейшем сосредоточиться на философских занятиях. В это же время он начинает входить в круги московских литераторов. Он участвовал во встречах кружка символистского издательства «Мусагет», затем в литературно-артистическом кружке Юлиана Анисимова и Веры Станевич, из которого выросла недолговечная постсимволистская группа «Лирика». С 1914 года Пастернак примыкал к содружеству футуристов «Центрифуга» (куда также входили другие бывшие участники «Лирики» — Николай Асеев и Сергей Бобров). В этом же году близко знакомится с другим футуристом — Владимиром Маяковским, чья личность и творчество оказали на него определённое влияние. Позже, в 1920-е годы, Пастернак поддерживал связи с группой Маяковского «ЛЕФ», но в целом после революции занимал независимую позицию, не входя ни в какие объединения.

Первые стихи Пастернака были опубликованы в 1913 году (коллективный сборник группы «Лирика»), первая книга — «Близнец в тучах» — в конце того же года (на обложке — 1914), воспринималась самим Пастернаком как незрелая. В 1928 году половина стихотворений «Близнеца в тучах» и три стихотворения из сборника группы «Лирика» были объединены Пастернаком в цикл «Начальная пора» и сильно переработаны (некоторые фактически переписаны полностью); остальные ранние опыты при жизни Пастернака не переиздавались. Тем не менее, именно после «Близнеца в тучах» Пастернак стал осознавать себя профессиональным литератором.

В 1916 году вышел сборник «Поверх барьеров». Зиму и весну 1916 года Пастернак провёл на Урале, под городом Александровском Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва, приняв приглашение поработать в конторе управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими заводами Бориса Збарского помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности. Широко распространено мнение, что прообразом города Юрятина из «Доктора Живаго» является город Пермь. В этом же году поэт побывал на Березниковском содовом заводе на Каме. В письме к С. П. Боброву от 24 июня 1916 г. (на следующий день после отъезда из дома во Всеволодо-Вильве) Борис «называет содовый завод „Любимов, Сольвэ и К“ и поселок европейского образца при нём „маленькой промышленной Бельгией“».

Заводской поселок при Березниковском содовом заводе, где в 1916 году останавливался Б. Пастернак. Фото начала XX в.

Родители Пастернака и его сёстры в 1921 году покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. Луначарского и обосновываются в Берлине (а после прихода к власти нацистов — в Лондоне). Начинается активная переписка Пастернака с ними и русскими эмиграционными кругами вообще, в частности, с Мариной Цветаевой. В 1926 году началась переписка с Р.-М. Рильке.

В 1922 году Пастернак женится на художнице Евгении Лурье, с которой проводит в гостях у родителей в Берлине вторую половину года и всю зиму 1922—1923 годов. В том же 1922 году выходит программная книга поэта «Сестра моя — жизнь», большинство стихотворений которой были написаны ещё летом 1917 года. В следующем 1923 году, 23 сентября, в семье Пастернаков рождается сын Евгений (скончался в 2012 году).

В 1920-е годы созданы также сборник «Темы и вариации» (1923), роман в стихах «Спекторский» (1925), цикл «Высокая болезнь», поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». В 1928 году Пастернак обращается к прозе. К 1930-му году он заканчивает автобиографические заметки «Охранная грамота», где излагаются его принципиальные взгляды на искусство и творчество.

0

10

На конец 1920-х — начало 1930-х годов приходится короткий период официального советского признания творчества Пастернака. Он принимает активное участие в деятельности Союза писателей СССР и в 1934 году выступает с речью на его первом съезде, на котором Н. И. Бухарин призывал официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза[* 1]. Его большой однотомник с 1933 по 1936 год ежегодно переиздаётся.

Познакомившись с Зинаидой Николаевной Нейгауз (в девичестве Еремеевой, 1897—1966), в то время женой пианиста Г. Г. Нейгауза, вместе с ней в 1931 году Пастернак предпринимает поездку в Грузию (см. ниже). Прервав первый брак, в 1932 году Пастернак женится на З. Н. Нейгауз. В том же году выходит его книга «Второе рождение» — попытка Пастернака влиться в дух того времени. В ночь на 1 января 1938 года у Пастернака и его второй жены рождается сын Леонид (будущий физик, ум. в 1976).

В 1935 году Пастернак участвует в работе проходящего в Париже Международного конгресса писателей в защиту мира, где с ним случается нервный срыв (последняя его поездка за границу). Белорусский писатель Якуб Колас в своих мемуарах вспоминал жалобы Пастернака на нервы и бессонницу:

    Тут же увидишь и Бориса Пастернака, его как бы испуганное выражение лица, услышишь его громкую речь и жалобу на нервы и бессонницу.

В 1935 году Пастернак заступился за мужа и сына Анны Ахматовой, освобожденных из тюрем после писем Сталину Пастернака и Ахматовой. В декабре 1935 года Пастернак шлет в подарок Сталину книгу переводов Грузинские лирики и в сопроводительном письме благодарит за «чудное молниеносное освобождение родных Ахматовой» и далее пишет:

    В заключение горячо благодарю Вас за Ваши недавние слова о Маяковском. Они отвечают моим собственным чувствам, я люблю его и написал об этом целую книгу. Но и косвенно Ваши строки о нём отозвались на мне спасительно. Последнее время меня под влиянием Запада страшно раздували, придавали преувеличенное значение (я даже от этого заболел): во мне стали подозревать серьёзную художественную силу. Теперь, после того, как Вы поставили Маяковского на первое место, с меня это подозрение снято, я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему, в скромной тишине, с неожиданностями и таинственностями, без которых я бы не любил жизни.

    — Д. Быков, 2005

0

11

В январе 1936 года Пастернак публикует два стихотворения, обращенные со словами восхищения к И. В. Сталину. Однако уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется — его упрекают не только в «отрешённости от жизни», но и в «мировоззрении, не соответствующем эпохе», и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок.

В 1936 году поселяется на даче в Переделкине, где с перерывами проживёт до конца жизни. С 1939 по 1960 год живёт на даче по адресу: улица Павленко, 3 (сейчас мемориальный музей). Его московский адрес в писательском доме с середины 1930-х до конца жизни: Лаврушинский переулок, д.17/19, кв.72.[15]

К концу 1930-х годов он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Шекспирa, «Фауста» Гёте, «Марии Стюарт» Ф. Шиллера. Пастернак понимал, что переводами спасал близких от безденежья, а себя — от упреков в отрыве от жизни, но в конце жизни c горечью констатировал[16], что «… полжизни отдал на переводы — свое самое плодотворное время» и из-за этого так мало успел сделать в жизни.

1942—1943 годы провёл в эвакуации в Чистополе. Помогал денежно многим людям, в том числе репрессированной дочери Марины Цветаевой — Ариадне Эфрон.

В 1943 году выходит книга стихотворений «На ранних поездах», включающая четыре цикла стихов предвоенного и военного времени.
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/8/80/Olga_Ivinskaia.jpg/220px-Olga_Ivinskaia.jpg
Ольга Ивинская

В 1946 году Пастернак познакомился с Ольгой Ивинской (1912—1995) и она стала «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.

В 1952 году у Пастернака произошёл первый инфаркт, описанный в стихотворении «В больнице», полном глубокого религиозного чувства:

    «О Господи, как совершенны
    дела Твои, — думал больной, —
    Постели, и люди, и стены,
    Ночь смерти и город ночной.
    <…>
    Кончаясь в больничной постели,
    Я чувствую рук твоих жар.
    Ты держишь меня, как изделье,
    И прячешь, как перстень, в футляр».

0

12

Пастернак и Грузия

Впервые интерес Пастернака к Грузии проявился в 1917 году, когда было написано стихотворение «Памяти Демона», в которым зазвучала навеянная творчеством Лермонтова кавказская тема.

В октябре 1930 года Пастернак познакомился с приехавшим в Москву грузинским поэтом Паоло Яшвили.

В июле 1931 года по приглашению П. Яшвили Борис Леонидович с Зинаидой Николаевной Нейгауз и её сыном Адрианом (Адиком) приехали в Тифлис. Там началось знакомство и последовала тесная дружба с Тицианом Табидзе[* 2], Г. Леонидзе, С. Чиковани, Ладо Гудиашвили, Николо Мицишвили и многими другими деятелями грузинского искусства.

Впечатления от трёхмесячного пребывания в Грузии, тесное соприкосновение с её самобытными культурой и историей оставили заметный след в духовном мире Пастернака.

6 апреля 1932 года он организовал в Москве литературный вечер грузинской поэзии, отдавая тем самым дань таланту старых и современных поэтов: Николоза Бараташвили, Паоло Яшвили, Тициана Табидзе и других. 30 июня Пастернак написал П. Яшвили[17]:
« …Что бы я ни задумал, теперь мне Грузии не обойти в ближайшей работе… »

В августе 1932 года вышла книга «Второе рождение»[18] с включённым в неё циклом «Волны», полным восторга, который вызвала в нём тогда Грузия
« …Мы были в Грузии. Помножим

Нужду на нежность, ад на рай,

Теплицу льдам возьмём подножьем,

И мы получим этот край…
»

В ноябре 1933 года Пастернак поехал во вторую поездку в Грузию уже в составе писательской бригады (Н. Тихонов, Ю. Тынянов, О. Форш, П. Павленко и В. Гольцев). В 1932—1933 годах Пастернак увлечённо занимался переводами грузинских поэтов.

В 1934 году в Грузии и в Москве был издан пастернаковский перевод поэмы Важи Пшавелы «Змееед».

4 января 1935 года на 1-м Всесоюзном совещании переводчиков Пастернак рассказал о своих переводах грузинской поэзии. 3 февраля того же года он читал их на конференции «Поэты Советской Грузии».

В феврале 1935 года вышли книги: в Москве «Грузинские лирики» в переводах Пастернака (оформление художника Ладо Гудиашвили)[19], а в Тифлисе — «Поэты Грузии» в переводах Пастернака и Тихонова.

В 1936 году был завершён ещё один грузинский цикл стихов — «Из летних заметок», посвящённый «друзьям в Тифлисе»[20].

22 июля 1937 года застрелился Паоло Яшвили. В августе Пастернак написал его вдове[21]:
« Тамара Георгиевна, милая, бедная, дорогая моя, что же это такое!… никогда больше не увижу этого поразительного лица с высоким одухотворенным лбом… его талант, его непревосходимое чутье живописного, редкое не только в грузинской литературе… но драгоценное в любой и во всякое время… Как ни затруднилось в последнее время моё существование, ради Вас невозможностей у меня не будет… »

10 октября был арестован, а 16 декабря расстрелян Тициан Табидзе. Пастернак на протяжении многих лет материально и морально поддерживал его семью[22]. В этом же году был репрессирован ещё один грузинский друг Пастернака — Н. Мицишвили.

Когда в Москву, перед войной, вернулась М. И. Цветаева, по ходатайству Пастернака в Гослитиздате ей давали переводческую работу[23], в том числе из грузинских поэтов. Цветаева перевела три поэмы Важа Пшавела (больше 2000 строк)[24], но жаловалась на трудности грузинского языка.
Дом-музей поэта Н. Бараташвили в Тбилиси

В 1945 году Пастернак завершил перевод практически всех сохранившихся стихотворений и поэм Н. Бараташвили[25]. 19 октября по приглашению Симона Чиковани он выступил на юбилейных торжествах Бараташвили в тбилисском Театре имени Руставели.

В 1946 году Пастернак написал две статьи: «Николай Бараташвили» и «Несколько слов о новой грузинской поэзии»[26]. В последней не упоминались имена бывших под запретом П. Яшвили и Т. Табидзе, но строки о них он включил в 1956 году в специальные главы очерка «Люди и положения», который был напечатан в «Новом мире» только в январе 1967 года[* 3].

В октябре 1958 года среди первых поздравивших Пастернака с Нобелевской премией была гостившая в его доме вдова Тициана Табидзе — Нина.

С 20 февраля по 2 марта 1959 года состоялась последняя поездка Бориса Леонидовича и Зинаиды Николаевны в Грузию. Поэту хотелось подышать воздухом молодости, побывать в домах, где когда-то жили его ушедшие друзья; другой важной причиной было то, что власти вынудили Пастернака уехать из Москвы на время визита в СССР британского премьер-министра Г. Макмиллана, который выразил желание повидать «переделкинского затворника» и лично выяснить причины, по которым тот отказался от Нобелевской премии[27][28]. По просьбе Пастернака Нина Табидзе пыталась сохранить его приезд в тайне, только в доме художника Ладо Гудиашвили был устроен вечер с избранным кругом друзей. В мемориальной комнате квартиры семьи Табидзе, где жил Пастернак, сохранились вещи, которыми он пользовался, низкий старомодный абажур над круглым столом, конторка, за которой он писал[29].

Попытки осмыслить и понять корни грузинской культуры привели писателя к замыслу разработать тему раннехристианской Грузии. Пастернак начал подбирать материалы о жизнеописаниях святых грузинской церкви, археологических раскопках, грузинском языке. Однако из-за преждевременной смерти поэта замысел остался неосуществлённым.

Начавшаяся в начале 1930-х годов дружба с видными представителями грузинского искусства, общение и переписка с которыми длились почти тридцать лет[30], привела к тому, что для Пастернака Грузия поистине стала «второй родиной». Из письма Нине Табидзе[31]:
« …Но вот окончусь я, останется жизнь моя,… и что в ней было главного, основного? Пример отцовской деятельности, любовь к музыке и А. Н. Скрябину, две — три новых ноты в моём творчестве, русская ночь в деревне, революция, Грузия. »

Искренний интерес и любовь к народу и культуре Грузии вселили в Пастернака уверенность героя поэмы Н. Бараташвили «Судьба Грузии» Ираклия II в будущем столь радушно встречавшей его страны[32]
« …свободно вздохнувшей, счастливо пользующейся плодами безмятежного труда и просвещения… »

1990 год был объявлен ЮНЕСКО «годом Пастернака». Устроители юбилейной мемориальной выставки в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина выделили тему «Пастернак и Грузия» в отдельный раздел

0

13

«Доктор Живаго»
--

Портрет Пастернака
перед входом
в книжный магазин
Feltrinelli, Рим, 2012 г.

Роман «Доктор Живаго» создавался в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. Являясь, по оценке самого писателя, вершиной его творчества как прозаика, роман являет собой широкое полотно жизни российской интеллигенции на фоне драматического периода от начала столетия до Великой Отечественной войны. Роман пронизан высокой поэтикой, сопровождён стихами главного героя — Юрия Андреевича Живаго. Во время написания романа Пастернак не раз менял его название. Роман мог называться «Мальчики и девочки», «Свеча горела», «Опыт русского Фауста», «Смерти нет».

Роман, затрагивающий сокровенные вопросы человеческого существования — тайны жизни и смерти, вопросы истории, христианства, был резко негативно встречен властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за неоднозначной позиции автора к Октябрьской революции и последующим изменениям в жизни страны. Так, например, Э. Г. Казакевич, прочитав роман, заявил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция — недоразумение и лучше было её не делать»; К. М. Симонов, главный редактор «Нового мира», отреагировал отказом: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!».

Книга вышла в свет сначала в Италии в 1957 году в издательстве Фельтринелли, а потом в Голландии и Великобритании, при посредничестве философа и дипломата сэра Исайи Берлина.

Издание романа в Голландии и Великобритании (а затем и в США в карманном формате) и бесплатную раздачу книги советским туристам на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе и на фестивале молодёжи и студентов в Вене организовало Центральное разведывательное управление США[34][35]. ЦРУ также участвовало в распространении «имевшей большую пропагандистскую ценность» книги в странах социалистического блока[36][37][38]. Кроме того, как следует из рассекреченных документов, в конце 1950-х годов британское министерство иностранных дел пыталось использовать «Доктора Живаго» как инструмент антикоммунистической пропаганды и финансировало издание романа на языке фарси[39].

Фельтринелли обвинил голландских издателей в нарушении его прав на издание. ЦРУ сумело погасить этот скандал, так как книга имела успех среди советских туристов. Издание книги привело к травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, оскорблениям в его адрес со страниц советских газет, на собраниях «трудящихся». Московская организация Союза писателей СССР, вслед за правлением Союза писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства. Среди литераторов, требовавших высылки, были Л. И. Ошанин, А. И. Безыменский, Б. A. Слуцкий, С. A. Баруздин, Б. Н. Полевой и многие другие (см. стенограмму заседания Общемосковского собрания писателей в разделе «Ссылки»). Отрицательное отношение к роману высказывалось и некоторыми русскими литераторами на Западе, в том числе В. В. Набоковым.

0

14

Борис Пастернак
Объяснение

Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час.

Те же люди и заботы те же,
И пожар заката не остыл,
Как его тогда к стене Манежа
Вечер смерти наспех пригвоздил.

Женщины в дешевом затрапезе
Так же ночью топчут башмаки.
Их потом на кровельном железе
Так же распинают чердаки.

Вот одна походкою усталой
Медленно выходит на порог
И, поднявшись из полуподвала,
Переходит двор наискосок.

Я опять готовлю отговорки,
И опять всё безразлично мне.
И соседка, обогнув задворки,
Оставляет нас наедине.
        _______

Не плачь, не морщь опухших губ,
Не собирай их в складки.
Разбередишь присохший струп
Весенней лихорадки.

Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током.
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком.

Пройдут года, ты вступишь в брак,
Забудешь неустройства.
Быть женщиной — великий шаг,
Сводить с ума — геройство.

А я пред чудом женских рук,
Спины, и плеч, и шеи
И так с привязанностью слуг
Весь век благоговею.

Но, как ни сковывает ночь
Меня кольцом тоскливым,
Сильней на свете тяга прочь
И манит страсть к разрывам.

1947

0

15

Борис Леонидович Пастернак родился 29 января (10 февраля) 1890 года в Москве,
в районе старых Тверских-Ямских, в небольшом доме, построенном после московского пожара в 1817 году. Сохранилось свидетельство: в метрической книге за 1890 год в статье под номером 7 значится: «У действительного студента Леонида Осиповича Пастернака и его жены Розы Исидоровны Кауфман, января 30–го в 12 часов ночи родился здесь, по Оружейному переулку, дом Веденеева, сын, которому дали имя Борис».

    Пастернак с младенчества оказался на перекрестке больших трудов русской и мировой культуры, часть которых, и немаловажная, совершалась у него на глазах. Его отец был крупным художником, академиком, вечным тружеником, мать — выдающейся пианисткой. В доме запросто бывали Толстой, Скрябин, Серов, Ге. Из окна кухни можно было наблюдать за работой скульптора Паоло Трубецкого. Квартира примыкала к мастерским, где замечательные педагоги обучали молодых художников, многие из которых составили потом славу русского искусства. Таким образом, Пастернак с детства был включен в атмосферу серьезного творческого труда.

    Когда Борису Пастернаку исполнилось четыре года, он вместе со всей семьей переехал в казенную квартиру. Там были училища живописи, ваяния и зодчества.

    О роли музыки в своей жизни, и в особенности Скрябина, с которым семья дружила в его отроческие годы, Пастернак писал: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней Скрябина. Музыкально лепетать я стал незадолго до первого с ним знакомства. К его возвращению из-за границы я был учеником композитора Гриэра. Мне оставалось еще только пройти оркестровку. Говорили всякое, впрочем, важно лишь то, что, если бы говорили и противное, все равно, жизни вне музыки я себе не представлял».

    Раскат импровизаций нес

    Ночь, пламя, гром пожарных бочек,

    Бульвар под ливнем, стук колес,

    Жизнь улиц, участь одиночек.

    Так ночью, при свечах, взамен

    Былой наивности нехитрой,

    Свой сон записывал Шопен

    На черной выпилке пюпитра.

    Или, опередивши мир

    На поколения четыре,

    По крышам городских квартир

    Грозой гремел полет Валькирий.

    Или консерваторский зал

    При адском грохоте и треске

    До слез Чайковский потрясал

    Судьбой Паола и Франчески.

    (из стих. «Музыка»)

0

16

Дома у Пастернаков устраивались небольшие домашние концерты, участие в которых принимали и Скрябин, и Рахманинов. Пастернак называл началом своего сознательного детства ночное пробуждение от звуков фортепианного трио Чайковского, которое играли для Л. Н. Толстого и его семьи. Это было 23 ноября 1894 года.

    В одиннадцать лет Пастернак поступил в Пятую Московскую гимназию, годы учения в которой совпали с упорными занятиями музыкой, приведшими к мечте о композиторской деятельности. Другим толчком его внутреннего роста послужили звуки сочиняемой «Поэмы экстаза». Он услышал их в лесу и, как оказалось, недалеко от той дачи, в которой жили Скрябины. Было это так. В 1903 году семейство Пастернаков снимало дачу в Оболенском под Москвой. Там они познакомились с соседями Скрябиными. Лето, проведенное в Оболенском, было отмечено двумя событиями, сказавшимися на всей последующей жизни: встречей с музыкой Скрябина, в результате которой он стал мечтать о композиторской деятельности, а с другой стороны — несчастным случаем, сделавшим его хромым.

    Уже с 13 лет он начал сочинять музыку. По выражению самого Пастернака, «музыкально лепетать» он начал раньше, чем «лепетать литературно». И эта его музыкальная одержимость не могла не сказаться на его отношении к слову. Музыкальные сочинения Пастернака заслужили одобрение его кумира Скрябина. Ему предсказывалось композиторское будущее. Но Пастернака удручало отсутствие у него абсолютного слуха, этой редкой способности указывать высоту любой произвольно взятой ноты. Он оставил музыку оправданно для себя, неожиданно и огорчительно для окружающих. В его жизнь решительно входила поэзия.

    Летом 1903 года с 13-летним Пастернаком произошел несчастный случай. Вот как описал его сам Пастернак: «В ту осень возвращение наше в город было задержано несчастным случаем со мной. Отец задумал картину «В ночное». На ней изображались девушки из села Бочарова, на закате верхом во весь опор гнавшие табун в болотистые луга под нашим холмом. Увязавшись однажды за ними, я на прыжке через широкий ручей свалился с разомчавшейся лошади и сломал себе ногу, сросшуюся с укорочением». Постоянным усилием воли Пастернак умел скрывать свою хромоту.

    В результате он разом выбыл из двух предстоящих мировых войн и одной гражданской. Если учесть, что эти войны наряду с тремя революциями стали для пастернаковского поколения средоточением истории, то ясно, что сама судьба изначально поставила поэта в позицию созерцателя, гостя на жизненном пиру, и предопределила глубинное своеобразие его исторического и художественного мышления. Не случайно он подчеркивал, что именно с этого «падения» начался его путь в творчество. Хромота стала знаком отмеченности, избранничества.

    Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он страстно увлекался музыкой, находился под сильным воздействием Скрябина. Уже тогда была и на всю жизнь осталась жалость к женщине как к существу поруганному, оскорбленному. Он был крайне застенчив, излишне целомудрен и в отношениях между полами боялся всего, что называл пошлостью. Это, вероятно, была обратная сторона просыпающейся мужественности. Это признак здорового естественного развития, и через это обычно проходят нормальные неиспорченные дети. Мог влюбляться в товарищей и страшно ревновал, когда такой товарищ оказывал кому-нибудь предпочтение, например, становился в паре с ним. Уже тогда он знал Рильке, увлекался Белым, Пшибышевским, вкусы в искусстве были самыми левыми, отрицал всю классику, чем очень огорчал отца. Спортом никогда не занимался. Любил ходить. До болезни возился на  огороде, копал. Ходил на охоту.

0

17

Стихи Пастернак начал писать летом 1909 года, но первое время не придавал им серьезного значения и свои занятия поэзией не выказывал. Впоследствии Пастернак писал про свои первые стихи: «В то время и много спустя я смотрел на свои стихотворные опыты как на несчастную слабость и ничего хорошего от них не ждал».

    В 1908 году Пастернак заканчивает классическую гимназию и поступает учиться на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. Заканчивает его в 1913 году. Кроме этого, еще учась в гимназии, он за шесть лет прошел предметы композиторского факультета консерватории и готовился сдавать экстерном.

    В сущности, в Пастернаке проявился не только потенциальный музыкант и потенциальный философ, но и профессиональный живописец. Начиная с детских воспоминаний и до последних дней, он всегда видел мир своей поэзии, лирической и традиционной прозы в красках и линиях. Пастернак как бы не разлучался с мольбертом и палитрой, и мысленно смешивать краски для него было наибольшим удовольствием.

    К 1912 году мать скопила денег и предложила ему поехать за границу. Пастернак выбрал Марбург, где в те годы процветала знаменитая философская школа, во главе которой стоял Герман.

    Пастернак поехал на летний семинар. Его занятия протекали успешно, и внешним признаком этого явилось приглашение прийти к знаменитому философу домой — пообедать в кругу семьи и ближайших учеников. Но вдруг все переменилось. Пастернак на обед не пошел и внезапно уехал повстречаться со своей двоюродной сестрой, занимавшейся античной литературой. Тем самым он отказался от философской карьеры. На оставшиеся деньги он на две недели уехал в Италию. Внутренним основанием к этому изменению его планов, очевидно, послужило то, что он был совершенно чужд философской систематичности. И эта его чуждость подготовила его внешне внезапный разрыв. Его тянуло к пластическому восприятию действительности. О поэзии еще было рано думать, но она уже влияла на его судьбу, невидимо притягивая и выделяя. Он не стремился к изучению мира, он — созерцал. Тем не менее, занятия философией не прошли для него даром, как и занятия музыкой. В его поэзии и прозе можно встретить постоянные попытки осмыслить эстетическое познание мира, своего рода эстетическую гносеологию, теорию поэтического познания мира.

    Среди знакомых семьи особую роль сыграл поэт Р. М. Рильке. Увлечение его творчеством формировало поэзию Пастернака. Огромное значение в его жизни имел Маяковский, неизменно ценивший Пастернака. Несмотря на различные расхождения и даже небольшие ссоры, Маяковский и Пастернак, конечно, любили друг друга. Во всяком случае, они признавали каждый другого большим талантом. Но единомыслия между ними не было. Никогда! И не потому, что один из них был — эстетически и политически — «левее» другого. Их недовольство друг другом имело причину более глубокого свойства. Каждый из них, собственно, хотел, чтобы большой талант собрата безропотно восполнил его поэтическую неповторимость. С 1912 года Пастернак начинает заниматься литературной деятельностью.

0

18

Борис Пастернак был интересным человеком во всех отношениях. Интересен он был и внешне, и при разговоре.

    Речь его была неслыханно содержательна, и потому мысль его нередко кружила запутанными витиеватыми ходами с неожиданными ответвлениями. Тогда казалось, что он безнадежно забыл, с чего начал, увлекшись случайными частностями или попутными находками. Но нет, все ненужные, казалось, объяснения, перескакивания, отступления вдруг обретали свое назначение, и в пространном ветвистом дереве рассуждения обнаруживалась внутренняя стройность, превращавшая плоскую схему ожидавшейся логики в живой объемный организм, существующий по своим неписанным законам.

    Этот текучий поток речи нес с собой и крупицы тут же рождавшихся афоризмов. То, что для кого-то могло стать темой ученого исследования, щедро разбрасывалось на ходу, как искры от раскаленного железа, которое кует кузнец на наковальне. «Нельзя быть в искусстве жар-птицей, а в быту мокрой курицей». Или: «Лучше быть талантливой буханкой черного хлеба, чем не талантливым переводчиком».

    Слово — его профессиональное орудие, и даже в случайных репликах оно сверкает и искрится. Но бывает, это дается ему трудно, он долго мычит, экает, гудит, ища то единственное, что ему нужно. Тогда кажется, что слышно, как со скрипом проворачивается в его голове туго идущий механизм оригинальной мысли, сопротивляющийся беззаконной, бездушной легкости штампа. Но чаще его старомосковские богатые модуляции насыщены свободными, барскими интонациями. Говорит он громко, непринужденно, он хозяин своей речи, она послушно повинуется ему и всячески ему подражает. Как будто она поставила себе цель походить на своего хозяина, добиться единства с ним, и это ей прекрасно удалось. Они друг с другом слились, стали неотличимо похожи и, по существу, составляют одно целое. А ведь это редко в жизни случается. Мало кто из людей обладает такой цельностью натуры, чтобы между человеком и его речью пропадала дистанция, наполненная толпами многообразных околичностей.

    В процессе творческой работы меняется не только материал, над которым трудится художник, но в значительной мере и он сам. Как же  проявлял себя Пастернак в человеческом общении? На всем его облике и на манере общения сказывались и мировоззренческие начала. Толстовское влияние проявлялось в простоте и непритязательности его одежды и обстановки дома, особенно в аскетически пустой его комнате, солдатской железной койке, накрытой старым линялым одеялом. Налет толстовского опрощения лежал и на скромной, простой и демократичной манере обхождения. Но еще определенней проявлялись в отношении к собеседнику его духовные установки. Человек сам себе выбирает мировоззрение и жизненную позицию в соответствии со своими изначальными психофизическими данными.

    Прежде всего, поражает его безоглядная открытость и детская доверчивость, однако без тени наивности. В основе ее лежит некая «презумпция порядочности». Чуть ли не любого незнакомца, если уж Пастернак шел на контакт, он встречал с рыцарской старомодной учтивостью и доброжелательством. Если он к тому же обнаруживал в собеседнике интерес к себе и понимание, то щедро дарил его сердечностью, одобрением, восхищением.

0

19

Второй поражавшей чертой Пастернака можно назвать его скромность. Она проявлялась в его способности восхищаться людьми, находить поводы для одобрения и похвал, порой обескураживающих своей чрезмерностью.

    Всю жизнь, начиная с рождения и до последнего дня, рядом с Борисом Леонидовичем были женщины, которых он любил. Сначала — мать, потом — жены.

    На Волхонке, 14 появилась молодая хозяйка, первая жена поэта — художница, Евгения Владимировна Пастернак, урожденная Лурье. Первым стихотворением Пастернака о жене-художнице стало «Ирпень». Здесь с любовью дан ее портрет:

    Художницы, робкой как сон, крутолобость,

    С огромной улыбкой, улыбкой взахлеб,

    Улыбкой широкой и круглой как глобус,

    Художницы профиль, художницы лоб.

    В этом эскизе портрета охвачена та милая, особенная привлекательность Евгении Владимировны, которая делала ее схожей с итальянскими мадоннами Кватроченто. Она походила на прототип женских образов Боттичелли. Словесный портрет Евгении Владимировны дает литературовед и друг поэта Н. Н. Вильмонт в своих воспоминаниях: «Она была скорее миловидна. Большой выпуклый лоб, легкий прищур и без того узких глаз; таинственная, беспредметно манящая улыбка, которую при желании можно было назвать улыбкою Моны Лизы; кое-где проступившие, еще бледно и малочисленно, веснушки, слабые руки, едва ли способные что-то делать. Мне нравилось, когда она молча лежала на тахте с открытой книгой и, не глядя в нее, чему-то про себя улыбалась. Тут я неизменно вспоминал строфу Мюссе:

    Она умерла. Но она не жила,

    Только делала вид, что жила…

    Из рук ее выпала книга,

    В которой она ничего не прочла.

    Но, к сожалению, она не всегда молчала».

    Евгения Владимировна произвела на Вильмонта не очень хорошее впечатление, и он сразу же подумал, что брак этот не будет прочен. И действительно, совместная жизнь Пастернака и Лурье продолжалась всего 7 лет, несмотря на доброту и терпение мужа. Дело в том, что Евгения Владимировна недооценивала значительность его как поэта, как личности исключительной, требующей к себе особого внимания, нуждающейся в заботе о близких. Она сама была талантливая портретистка, и ей, очевидно, вовсе не хотелось пожертвовать естественным влечением к этому своему призванию, как это сделала когда-то в подобных обстоятельствах мать Бориса, выдающаяся пианистка Розалия, став женой большого художника Леонида Осиповича Пастернака. Евгения Владимировна не поставила интересы своего мужа-поэта «во главу угла» их общей жизни. Главное — не поставила внутренне, душевно. Осудить тут нельзя. Собственное призвание оказалось сильнее, чем любовь, чем осознание долга. Так эти две дороги и не слились воедино. Оба были людьми искусства, оба нуждались в заботе, в освобождении от житейских тягот. И оба страдали.

0

20

В конце 1929 года в жизнь Бориса Леонидовича вошла другая женщина — Зинаида Николаевна Нейгауз. Когда он познакомился с Зинаидой Николаевной, она была женой Нейгауза. Она тогда была очень хороша собой, и Борис Леонидович влюбился. Его влечение к ней было мучительным. Он ни о чем другом не мог думать, рвался к ней и боялся этих встреч, презирал себя за трусость и заставлял себя приходить на свидания. Эта страсть должна была сломить препятствия, иначе это кончилось бы каким-нибудь несчастьем. Вспыхнувшее между этими людьми чувство летом 1930-го года привело к распаду двух семей.

    Не волнуйся, не плачь, не труди

    Сил иссякших и сердца не мучай.

    Ты жива, ты во мне, ты в груди,

    Как опора, как друг и как случай.

    Верой в будущее не боюсь

    Показаться тебе краснобаем.

    Мы не жизнь, не душевный союз, —

    Обоюдный обман обрубаем.

    Вскоре Борис Леонидович и Зинаида Николаевна стали мужем и женой. И вот, наконец, они оказались вместе, у них не было даже крова над головой, негде было приткнуться. По случаю им представил свою квартиру на Ямском Поле Пильняк, а сам куда-то уехал. Большая любовь — всегда переворот, ломка всего, беспощадное обновление души и жизни. Но в то же время — уж такова диалектика большой любви — она не соглашается ставить себя вне нравственного закона из уважения к своей чистоте. Купить свое счастье ценою несчастья другого, других для нее невыносимо. В этом трагедия конфликта между «вечным» правом любви и относительным «земным» правом нравственного миропорядка; особенно, если эти «другие» тебе не безразличны, а, напротив, достойны уважения и верности.

    Жертвами этой самоистребительной диалектики были Борис Леонидович Пастернак и Зинаида Николаевна Нейгауз, жена человека, перед талантом которого она преклонялась, игру которого чтила, мать его детей. Жертвой этой диалектики нравственного конфликта ощущал себя и Генрих Нейгауз как человек, ставивший многое себе в вину, сознающий себя виноватым перед своей женой и перед другой женщиной, матерью его малолетней дочери. В том-то и беда, что никто из них не ощущал себя безвинным, но призванным великодушно собою жертвовать. Уж такие подобрались люди.

    Пастернак в «Охранной грамоте» написал об этой женщине: «Я знаю лицо, которое равно разит и режет и в горе, и в радости, и становится тем прекрасней, чем чаще застаешь его в положениях, в которых потухла бы другая красота. Взвивается ли эта женщина вверх, летит ли вниз головой, ее пугающему обаянию ничего не делается, и ей нужно что бы то ни было на земле гораздо меньше, чем сама она нужна земле, потому что это сама женственность, грубым куском небьющейся гордости целиком вынутая из каменоломни творенья. И так как законы внешности всего сильнее определяют женский склад и характер, то жизнь и страсть такой женщины не зависят от освещения, и она не так боится огорчений...» Ничего лучшего, а главное, более возвышенно-точного нельзя было сказать о Зинаиде Николаевне.

    Об отношении Пастернака к этой женщине говорят письма, написанные им в 30-е годы:

    Письмо от 18 июня 1931 года:

    «Ты настолько оказываешься совершеннее того большого, что я думал о тебе, что мне становится печально и страшно. Я начинаю думать, что счастье, которое кружит и подымает меня, предельно для меня, но для тебя еще не окончательно полно. Что я не охватываю тебя, что как ни смертельно хороша ты в моем обожании, в действительности ты еще лучше…».

    Они разлучались редко и вынужденно. Так это произошло, например, во время войны, когда Зинаида Николаевна с младшими детьми провела долгие месяцы в истопольской эвакуации. Зинаида Николаевна бережно хранила письма Бориса Леонидовича. В своих воспоминаниях она рассказывала, как увозила их в эвакуацию: «В дорогу не разрешалось брать много вещей, но я захватила Ленины валенки и шубу и завернула в нее Борины письма и рукописи 2-й части «Охранной грамоты». Они были очень мне дороги, и я боялась, что во время войны они пропадут. Благодаря этому письма и рукописи уцелели».

    У них были очень интересные отношения. В отношении к жене на людях Борис Леонидович вел себя не как взрослый человек, зрелый муж, а скорее как избалованный мальчик. Она часто одергивала его капризы быстрой фразой, произнесенной скороговоркой и не всегда понятной: Зинаида Николаевна слегка шепелявила. Она была в его жизни, кроме матери, единственной женщиной, глубоко и верно его любившей, и это сходство в любви к нему матери и Зины прочно удерживало его в доме, в кругу семьи, где главенствовала, конечно, Зинаида Николаевна. Здесь ему все, несмотря на одергивания, позволялось и, конечно, все прощалось. Но любовь Зинаиды Николаевны, как и материнская, была лишена, какой бы то ни было корысти.

    По натуре своей человек страстный, Зинаида Николаевна умела «властвовать собою». Эти черты ее характера полностью проявлялись в игре — от карт до маджонга. Ее как партнера в играх высоко ценил Маяковский, сам прирожденный игрок. Одергивания мужа происходили в те моменты, когда, по мнению Зинаиды Николаевны, Борис Леонидович вел себя излишне азартно, настаивая на своем за общим дружеским столом.

    После смерти Бориса Леонидовича Зинаида Николаевна осталась без средств к существованию. Пастернака не издавали, пенсию, несмотря на настойчивые хлопоты ее семьи и друзей, ей получить не удавалось. Сама Зинаида Николаевна обращалась с письмами о помощи к Федину и Тихонову, но и это не имело результата.

0