Семён Альтов
Хор
Последний раз Ниночка видела у директрисы такое лицо в апреле, когда стало известно, что Васильев, Никонов и Цузин после третьего урока отправились искать золото на Аляску и неделю их не могли найти ни здесь, ни там.
Директриса закрыла за Ниночкой дверь, задернула занавески и при свете настольной лампы шепнула учительнице пения на ухо:
— Завтра вы будете выступать в австрийском посольстве!
— Слава богу! Я уж подумала, что-то серьезное!
— Нина Васильевна! Не понимаю, чему вы радуетесь?! — Елена Александровна навела на нее двустволку близко посаженных глаз. — Можно подумать, ваш хор по вечерам распевает в посольствах! Вы понимаете, какая это ответственность?!
— Так, может, не выступать? — упавшим голосом сказала Ниночка.
— Сказали «надо выступать»! И предупредили, в случае чего... понятно? Соберите хор после урока. Я буду говорить.
Когда Елена Александровна вошла в класс, крики чуть поутихли, а когда директриса трагическим голосом произнесла: «Товарищи!» — наступила гробовая тишина.
— Товарищи! Завтра у вас ответственнейшее мероприятие! Вам предстоит выступать в австрийском посольстве! Надеюсь, не надо объяснять, какая это честь и чем она может для вас кончиться! Я повторяю, Сигаев, не в грузинском посольстве, а в австрийском! Это не одно и то же. Другими словами, вы как бы отправляетесь за границу. Заграница — это местность, где проявляются лучшие качества человека. Как в разведке! Ни на минуту не забывайте, что у вас самое счастливое детство из всех детств! Обувь почистить, уши вымыть! В туалет сходить заблаговременно. Дома. Сигаеву подстричься, как нравится мне, а не твоему папе. Челка — полтора пальца моих, а не его! Австрийцы говорят по-немецки, у вас — английский! Что бы ни предлагали, отвечать «данке шен», то есть «спасибо»! У наших австрийских друзей ничего не брать! Они должны понять, что у вас все есть! Вы поняли? — повторила директриса. — У вас все есть! Сигаев, и у тебя тоже! Руки в карманах не держать, матерям зашить! Будут задавать вопросы — пойте! Будут угощать — не ешьте! И вообще держитесь как можно раскованней. Прочитайте газеты, выясните, где эта Австрия, кто глава государства, чем занимается население... Кто сказал «земледелием и бандитизмом»? Сигаев, не путай со своими родителями!
Директриса пошла к дверям, улыбаясь и так приветливо помахивая рукой, что всем стало жутко. Расходились молча, по-одному.
Всю ночь родители гладили, подшивали, мыли, стригли. Утром хористы появились в школе чистенькие, страшненькие, как приведения на выпускном балу.
Ровно в десять к школе подкатил иностранный автобус с темными стеклами. Елена Александровна по такому поводу в парадном кожаном пиджаке и юбке, надетой на левую сторону, — проверила у всех ногти, уши, обняла крепко Ниночку, и траурная цепочка исчезла в автобусе.
Минут через сорок подъехали к трехэтажному особняку. Ворота с чугунными кружевами распахнулись, и автобус мягко въехал во двор, другими словами, за границу.
Навстречу вышла загорелая женщина в голубом платье и непонятно с какой стати заговорила по-русски. Наверно, приглашая идти за собой...
Иностранная территория угнетала неестественной чистотой и подозрительно пахло чем-то вкусным, очевидно международным скандалом. У Потемкина оборвалась пуговица, которую он нервно тискал свободной от Кирилловой руки. Он хотел бросить пуговицу в урну, но, подумав, решил не рисковать, а просто сунуть пуговицу в карман. Карманы оказались зашитыми! Тогда Потемкин принял единственно верное решение: незаметно для себя сунул пуговицу в рот и языком пристроил ее к щеке.
В зальчике, где предстояло петь, около небольшой эстрады в креслах сидели пять взрослых и человек десять иностранных детей, одетых так аккуратно, будто они тоже должны были петь. Хористы парами стали взбираться на сцену, отчего возникла заминка, поскольку мальчики, как учили, пропускали девочек вперед, при этом продолжая крепко держать каждую за руку. Блеснуть хорошими манерами в таком положении оказалось непростым делом.
Наконец хор выстроился. Ниночка вышла вперед и, с трудом подбирая русские слова, увязая в прилипшем к гортани «данке шен», выговорила, что они рады присутствовать в этом зале у своих австрийских друзей. «Мы любим и знаем вашу страну, — бормотала Ниночка, — особенно любим красавицу Вену, подарившую миру короля вальсов Штрауса и канцлера Крайского!»
Переводчица с трудом перевела и, как бы поправляя прическу, наклонившись к Ниночке, шепнула: «Это не австрийское посольство, а венгерское!»
Ниночка качнулась от ужаса, лихорадочно соображая: что хуже: австрийское или венгерское? И еще: международный это скандал или пока нет?!
Зрители ждали. Надо было что-то петь.
Ниночка отчаянно всплеснула руками, и хор, стиснув зубы, запел «День рожденья только раз в году». Ребята пели, стоя плечом к плечу, мужественно вскинув головы, не мигая глядя в зал. Не знающему русский язык могло показаться, что это осужденные на казнь поют последнюю песню.
Согласно утвержденному репертуару, вторым шел «Светит месяц». Солировать с третьего такта должна была Чистякова, но когда Ниночка сквозь взмах руки глянула на Иру, то поняла, что соло не будет! Чистякова стояла, закатив глаза, уронив набок голову, и не падала лишь потому, что с двух сторон ее подперли плечами Сигаев и Фокин. Ниночку обожгло: «Вот он, международный скандал!» Она продолжала машинально размахивать руками, и вдруг на двенадцатом такте песню повела Муханова, староста хора. В другой тональности, не тем голосом, но кто тут считает!
«Господи, миленькая моя!» — подумала Ниночка, непроизвольно загоняя темп.
Еще три песни, и, слава Богу, концерт кончился!
Раздались аплодисменты. На сцену поднялся австро-венгерский посол, вручил Ниночке вымпел и тяжелый альбом, на котором было написано «Будапешт».
«Выходит, все-таки Швеция!» — мелькнуло у Ниночки в голове. Она с ужасом смотрела, как дети спускаются со сцены, и, значит, вот-вот рухнет потерявшая сознание Чистякова. Но со сцены спустились все! Сигаев и Фокин, зажав неживую Чистякову плечами, бодро снесли ее вниз и зашагали дальше с таким видом, будто с детства так и ходили втроем плечом к плечу.
— Фу! Обошлось! — имея в виду международный скандал, вздохнула Ниночка. Но оказалось, самое страшное — впереди! Гостей завели в зал, где был накрыт стол. Но какой! Разноцветные бутылки с кока-колой, вазочки с пирожными, конфетами, жвачками! И все пахло так вкусно, что сводило челюсти! Посол сделал широкий жест рукой, мол, угощайтесь. Провокатор!
Ребят потянуло к столу, но они устояли на месте! Так как смотреть на стол не было сил, все завели глаза к потолку и, сглатывая слюну, принялись разглядывать роспись потолка, где упитанные амуры целились из луков в полуголых бессовестных женщин.
Посол в это время, рассказывая что-то смешное, налил Ниночке шампанского и предложил сигарету. Учительница пения не курила, но ухватилась за сигарету и начала торопливо ее посасывать, тревожно обегая глазами маленьких сограждан, при этом улыбаясь послу и непринужденно стряхивая пепел в карман его светлого пиджака.
В это время Сигаев, ох этот Сигаев, что значит неблагополучная семья! Он схватил бокал с лимонадом и опрокинул в рот. Это оказалось Ниночкино шампанское. Наступила жуткая пауза. Все ждали последствий. И они последовали буквально через две минуты. Алкоголь быстро впитался в кору детского головного мозга, и пьяный Сигаев устроил дебош! Он развязно взял из вазы пирожное и съел его! Потом взял второе и съел! Третье — съел! Сунул в рот четыре конфеты разом! Под влиянием алкоголя, очевидно забыв, что у него все это есть, Сигаев выпил два фужера шипящей кока-колы и, потянув посла за рукав, спросил: «А где игрушки? Витька говорит, у вас игрушки здоровские!»
Посол улыбнулся и распахнул дверь в соседнюю комнату. Да, игрушки были действительно здоровские! Полкомнаты занимала настоящая железная дорога! Поезда, вагончики, светофоры! Кто-то что-то включил, и красный паровозик, присвистнув, припустил по узким рельсам. При виде этого чуда Сигаев чуть не протрезвел.
А в это время иностранные девочки показывали нарядных, словно живых кукол. Женская половина хора замерла в восхищении, и только староста Муханова, не растерявшись, очень к месту сказала: «А по запасам железной руды мы превосходим всю Европу, вместе взятую!» А вот Кравцова не выдержала. Пойдя на поводу у материнского инстинкта, она взяла куколку и сжала так, что та пискнула что-то похожее на «мама»! Судя по вытаращенным глазам австро-венгров, до этого дня кукла молчала!
Сигаев выхватил из груды игрушек почти настоящий пистолет и с аппетитом прицелился в Муханову. Черноглазый мальчик знаками объяснил, что пистолет можно забрать насовсем. Муханова, презрительно усмехнувшись, сказала: «Вот уж незачем. У нас в стране у всех есть пистолеты!»
— А железная дорога у вас есть? — спросил черноглазый через переводчицу.
— Железная дорога? — Муханова на секунду задумалась и, словно отвечая по английскому текст «Моя семья», протарахтела: — У меня есть железная дорога. У меня есть брат и сестра. Мы живем в пятикомнатной квартире с лужайкой. Имеем гараж и машину. По воскресеньям имеем традиционный пудинг со взбитыми сливками. И на машине отправляемся за город, где имеем уик?энд!
— А у тебя есть железная дорога? — спросил назойливый черноглазый у Носова.
Носов чуть не проболтался, что у него есть настоящая железная дорога под окном и все время кажется, что паровоз вот-вот влетит в дверь! Но, взяв себя в руки, он четко повторил все, что говорила Муханова. Только вместо «взбитые» сливки он сказал «избитые», а упомянув про традиционный пудинг, поморщился, вспомнив, как отец в воскресенье, приняв «традиционный пудинг», гонялся за матерью с утюгом...
Оказалось, что еще у четверых опрошенных есть железная дорога, пятикомнатная квартира, воскресный пудинг, машина, брат, сестра и уик-энд.
Этот черноглазый, «зануда такая», еще спросил: «У вас на всех один отец?»
— Отцы у нас разные, жизнь одинаковая! — гордо сказала Муханова.
— Ну, нам, наверно, пора! — сказала Ниночка, переступая с ноги на ногу, чуя близкое окончание визита. — Нам сегодня еще в башкирское посольство!
— А я останусь! — сказал Сигаев, радостно целясь в товарищей из пистолета.
— Как «останусь»?! — воскликнула Ниночка, представляя лицо директрисы, когда та узнает, что Сигаев остался за границей.
— А что такого? — сказал Сигаев. — Поиграю и приду!
— Смотри, доиграешься! — сказала Муханова. — Мы бы все с удовольствием остались, но нам надо подстригать лужайки у дома, пока не поздно! Сереженька, дай пистолетик!
Муханова схватила кисть сигаевской руки и стала ее выкручивать. Сигаев рванул пистолет на себя, и грянул выстрел.
Резиновая пулька с присоской ударила в люстру, срезала белоснежный плафон, и тот лихо напялился на голову посла, который уже падишахом опустился на пол.
«Нарочно люстру над Сигаевым повесили, специально!» — бормотала Ниночка, разорвав блузку и силой пытаясь перевязать посла, а тот отбивался со словами: «Не стоит беспокоиться! Вот зараза!»
Кое-как посла из плафона вынули, голову перебинтовали, пол подмели, потом долго жали друг другу руки и, наконец, выбрались из помещения вон. Ребята быстренько влезли в автобус и оттуда с ужасом смотрели на посла с перевязанной головой. Он помахивал рукой и, морщась, приглашал приезжать еще.
И вот автобус выехал с территории посольства на родину. Ехали молча, только всхлипывала пришедшая в себя Чистякова, да чем?то вызывающе хрустел Сигаев. И вдруг, словно по взмаху руки невидимого дирижера, весь хор разом рванул песню «Ой, мороз, мороз!». Дети пели таким чистым, таким наполненным слаженным звуком, которого Ниночка от них добиться никогда не могла! Особенной красотой и лихостью выделялся голос Потемкина. Как потом выяснилось в больнице, он на радостях проглотил пуговицу.
